- Да-ра-ра-ра-ла-ла… - Он выходит, голый по пояс, из блиндажа с ведром воды в руках, дает Мамырканову:
- На-ка, полей.
Мамырканов ставит винтовку в угол и выливает воду на голову своего комбатра.
- Хороших я тебе, капитан, часовых выделил? - спрашиваем Веселков, вытираясь полотенцем. - Чудо, а не часовой. Так, Мамырканов?
- Так, - совершенно серьезно соглашается тот.
Скоро выясняется, что за чудо охраняет наш командный пункт. Выяснение это происходит не совсем обычным образом и с превеликим позором для всех нас.
Началось с того, что Мамырканов почему-то начал часто с тревогой заглядывать в дверь. По его испуганному липу видно, что он хочет что-то сказать, но не решается.
- В чем дело, Мамырканов? - спрашиваю я.
- Так, - печально говорит он.
- А почему ты все в дверь заглядываешь?
Он молчит.
- Ну, входи, - говорю я. - В чем дело?
- Меня не надо в разведку посылать, - просительно говорит он, склонив голову набок.
Эта просьба очень заинтересовывает нас. Почему он ни с того ни с сего заговорил о разведке?
- Отчего же это тебя не надо в разведку посылать, а других надо? - спрашивает Веселков, вычерчивающий планшет… - Нужно будет, и пошлем.
- У меня дети, трое, - еще печальнее говорит Мамырканов.
- Эко, брат, причину какую нашел - дети. Тут у всех дети! - возражает Веселков. - А если нет у кого, так потом будут. Это уж как пить дать.
Мамырканов некоторое время молчит. Видно, доводы его даже ему самому кажутся не очень убедительными. Потоптавшись в нерешительности, он вдруг тихо, с мольбою произносит:
- Я совсем пропаду в разведке. Ноги больные, ревматизм, трещат, - немец услышит, что тогда будет?
- Ни черта он не услышит! - отмахивается Веселков. - А ну-ка, покажи, как они у тебя трещат.
Мамырканов приседает, но никакого треска мы не слышим.
Он смущенно глядит на ноги:
- Что такое?.
- Ладно, иди, - говорит Веселков.
Мамырканов покорно выходит из блиндажа, прикрыв за собою дверь.
- Кто его так напугал разведкой? - спрашиваю я.
- А черт его знает! - говорит Веселков. - Наверно, Иван.
Я смотрю на Ивана Пономаренко, который давится смехом в дальнем углу блиндажа.
- Ты?
- Та я ж, ну его, - простодушно признается он, вытирая слезы на глазах.
- Для чего это тебе понадобилось?
- Та вин боится разведки, як тот… як его… чертяка ладана. Я с ним побалакав трохи, а вин, дывысь ты… Як вин казав? Ноги трещать, о!
В это время дверь снова открывается, Мамырканов просовывает голову и озабоченно сообщает:
- А я из винтовки стрелять не умею.
- Как не умеешь? - вскакивает Веселков. - А ну! - и быстро выходит из блиндажа.
Идем и мы все за ним следом, очень заинтересованные таким открытием.
- Стреляй, - приказывает Веселков.
- Куда? - покорно скрашивает Мамырканов.
- В небо. Ну!
Мамырканов прикладывает винтовку к животу, нажимает двумя пальцами на спусковой крючок, грохает выстрел и… Мамырканов сидит на земле, растерянно оглядываясь:
- Толкается.
Наступает неловкое молчание.
"И этот солдат, - думаю я, - стоит на посту возле командного пункта роты!"
- Ты видал такого? - спрашивает у меня Веселков. - Откуда он такой взялся на нашу голову?
Я сердито смотрю на него. Впрочем, Веселков не виноват. Мамырканов прибыл к нам с пополнением, когда мы были на марше. По профессии он чабан, пас колхозные отары, мобилизовали его уже во время войны и направили в строительный батальон. Там ему вручили лопату, кирку, топор, и Мамырканов начал строить в тылу мосты, гати, чинить разбитые бомбами, снарядами, колесами автомобилей, гусеницами тягачей и танков дороги. Дуло карабина, который был вручен ему вместе с лопатой и киркой, он обернул, по примеру других, тряпочкой, в тряпочку же завернул и патроны в подсумке. Стрелять ему было некогда да и не в кого. Но вот однажды, во время налета фашистской авиации, Мамырканов был ранен, попал в госпиталь, откуда и прибыл к нам вместе с бывалыми солдатами. Он тоже выглядел "бывалым" - имел ленточку за ранение. Веселков тут же зачислил его ездовым и назначил часовым на КП. Я знал, что в охрану командного пункта офицеры обычно стараются выделить тех солдат, которые подходят к поговорке: "На тебе, боже, что нам не гоже", но чтобы до такой степени было не гоже!.. Кто бы мог подумать, что Мамырканов даже не умеет стрелять!
Меняем часового, вызываем из первого взвода сержанта Рытова - стройного, смуглого, чернобрового двадцатилетнего парня, прекрасного пулеметчика.
- Рытов, - говорю я, - научите Мамырканова. Он даже стрелять не умеет.
- Есть научить, - отзывается он. - Разрешите взять во взвод?
- Берите.
- Пошли, - обращается он к Мамырканову, кивнув на дверь, и, круто повернувшись, щелкнув каблуками, выходит из блиндажа.
На следующий день Макаров принимает у Мамырканова зачеты по материальной части оружия и по стрельбе в цель.
Докладывает:
- Оружие знает хорошо, стреляет посредственно.
Мамырканов снова занимает свой пост возле КП.
- Ну, вот, - говорю я ему. - Теперь и в разведку можно тебе идти.
Он печально, через силу улыбается в ответ, и я понимаю - Мамырканову никак не хочется в разведку.
- А я гранаты не умею бросать, - сообщает он.
- Иван, - говорю я. - Ну ка, научи Мамырканова гранаты бросать.
- Есть. Какие прикажете?
- Все: РГД, Ф-1, противотанковые. Все.
Иван рассовывает гранаты по карманам и уводит с собою перепуганного Мамырканова. Скоро в дальнем конце оврага раздаются взрывы гранат. Вернувшись, Иван докладывает:
- Рядовой Мамыркан изучив уси гранаты и готов идти в разведку.
Мамырканов стоит тут же и - как мне кажется - уже придумывает новую отговорку. Я с любопытством смотрю на него: что еще не умеет он делать?
- По-пластунски ползать не умею, - сообщает он час спустя, заглянув в дверь.
Довольно основательная причина, чтобы не идти в разведку. Но уметь ползать по-пластунски полезно каждому солдату. Поэтому я без особых душевных содроганий наблюдаю такую картину: посреди оврага ходит сержант Фесенко, а возле него, пыхтя, ползает Мамырканов. Он норовит передвигаться на коленках, но Фесенко неумолимо требует своего: ползти по земле, распластавшись на ней всем телом, и Мамырканов постепенно постигает эту сложную науку.
Рядом со мною стоит Иван Пономаренко и комментирует каждое движение Мамырканова:
- От же гарный разведчик получается с тебя. Ползаешь, як тот… як его… краба.
XII
Иван Пономаренко - личность примечательная. Родом он "из-под Балаклеи" - чудесного украинского городка, славящегося своими вишневыми садами. Иван высок ростом, ладно, прочно скроен, имеет крупные, красивые черты лица, широкие черные брови, мягкий, добродушно-лирический характер. Он мой ровесник, однако относится ко мне с некоторым заботливым снисхождением, как старший брат. Вероятно, это потому, что он на голову выше меня и раза в три сильнее физически.
Иван весел, общителен, и как-то так получилось, что все у нас, полюбив его, стали звать лишь по имени. Фамилия его не то, чтобы забылась совсем, а просто лишней оказалась в обращении с ним. И однажды Иван воспользовался этим.
Раза два в неделю он брал мешок под мышку и отправлялся к старшине за продуктами. Подвезти кухню к оврагам было невозможно, и все, кроме артиллеристов и минометчиков, получали сухим пайком. Часть продуктов сухим пайком получали и мы на КП, повара приносили нам только обед.
Путь Ивана лежал лугом, потом мимо спаленной дотла деревни Дурнево, где стояли наши пушки ПТО, мимо минометчиков, притаившихся в овраге. До старшины от минометчиков было еще километра полтора полем. Старшина стоял со своим обозом на лесной опушке, даже для лошадей вырыв блиндажи с накатом.
Все, что произошло в тот день, я узнал позднее, когда ко мне прибежал разъяренный и сконфуженный лейтенант Ростовцев.
Получилось вот что. Собираясь к старшине, Иван попросил Шубного соединить его с минометчиками. Было часов двенадцать дня, на КП, кроме них, никого не было.
- Слухай, - сказал Иван в трубку. - До вас пийшов Пономаренко. Приготовьтесь, - и тронулся в путь.
Ростовцев в это время спал. Дежурный, разбудив его сообщил:
- Товарищ лейтенант, к нам идет Пономаренко.
- Кто?
- Пономаренко, сейчас Иван звонил.
"Пономаренко, - стал припоминать Ростовцев. - Командир батальона Фельдман, командир дивизии Кучерявенко. Кто же такой Пономаренко?" Он перебрал в памяти все фамилии: начальника политотдела дивизии, и начальника укрепрайона, и командующего армией, и члена военного совета… Нет, не было среди них такого, с фамилией Пономаренко.
Ростовцев позвонил на КП.
- Слушай, - спросил он у Шубного, - когда ушел Пономаренко?
- Только сейчас, - последовал ответ.
Ростовцев был человеком деловым. Он не мог допустить, чтобы его застали врасплох.
- В ружье! - крикнул он.
- В ружье! - заорал на весь блиндаж дежурный, и пару минут спустя у минометчиков уже шла спешная подготовка к встрече Пономаренко: брились, подшивали чистые подворотнички, драили минометы, подметали огневую…
А Иван в это время не спеша продвигался в своем направлении, даже не предполагая, что из-за него поднялась такая суматоха.
Стоял тихий, безмятежный полдень, в небе, словно растаяв в нем, верещали жаворонки, под ногами, плутая в сочной траве, гудели пчелы. Куда спешить в такой полдень?