ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС "ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРКИ"
Серым мартовским утром хоронили двух рабочих-голландцев. Они ремонтировали танки и умерли от голода.
Два пленных советских танкиста, одетые в синие порванные комбинезоны, стояли посреди двора и мрачно смотрели, как мимо них провезли на телеге то, что осталось от этих покорных, безропотных бедняг, запакованных в плоские нестроганые ящики, похожие на те, в которых возят крупнокалиберные снаряды.
Голландцев давно увезли за ворота, а два пленных советских танкиста, Лука Горячев и Анохин, все еще стояли посреди двора и смотрели вслед телеге. Рядом с ними был юркий человечек с клетчатым платком на шее. Лицо человечка было такое расплывчатое и мутное, будто вылепили это лицо из глины, а вылепив, провели мокрой тряпкой и стерли, смазав все черты. Самым примечательным у него был коричневый клетчатый платок на шее.
- Земляки? - спросил он.
- Нет, не земляки, - сплюнув, сказал Лука. - Я бы удавился, если бы узнал, что ты у нас в Москве жил.
Они с Анохиным были много выше ростом и моложе человечка с клетчатым платком и теперь насмешливо, с презрением смотрели на него сверху вниз.
- Как же так? - пожал плечами клетчатый платок, пропустив мимо ушей замечание Луки. - Все мы оттуда, из Россия, и я и вы. Я очень долго учил русских детей немецкому языку в городе Энгельс.
- Ты что же, - спросил Лука, - танкист?
- Нет. Но я буду с вами.
- Чтобы не убежали? - спросил Анохин.
Хихикнув, клетчатый платок потер щеку ладонью.
- Удивляюсь, - сказал Лука, обращаясь к Анохину, - как это такой гниде доверяли учить советских детей!
Клетчатый платок и на этот раз не обиделся. Он только хихикнул.
- Вас что же, раненых взяли? - спросил он.
Лука ответил, рассматривая его:
- А ты думал, сами пришли?
…Их пригнали сюда рано утром, когда еще было темно. Но рабочие в бараке уже проснулись и жадно ели что-то из железных банок, И Луке с Анохиным тоже дали такие же банки и по ломтику хлеба. В банках был суп из картошки, сваренной вместе с шелухой, чтобы было сытнее. Они выхлебали эту сизую теплую жижу, оставляя картошку, а потом размяли палкой картошку и съели ее вместо второго. Так делали все, кто тут был. Потом они посидели в вонючем бараке, болтая свешенными с нар ногами и разглядывая собиравшихся на работу людей.
Луку и Анохина взяли сюда для того, чтобы испытывать отремонтированные танки. Когда в концлагере им предложили это, Лука спросил Анохина:
- Ну, как ты думаешь?
Анохин понял и, скромно потупясь, ответил:
- Давай попробуем.
И вот теперь они стояли посреди двора и смотрели, как, мимо них провезли двух голландцев, умерших с голоду.
- Ну, ладно, веди к машинам, - сказал Лука клетчатому платку.
Клетчатый платок объяснил ему по дороге:
- Всего шесть танков. Сперва вы обкатаете русский. Я должен предупредить вас, что это первый танк, который нам удалось отремонтировать.
- Кому нам? - глухо спросил Лука.
- Им, - поправился клетчатый платок.
"Черт его знает, какой он липкий", - брезгливо подумал Лука.
- Эту машину приехал осматривать представитель Круппа. Сам Крупп интересуется этой маркой, - любезно и развязно болтал клетчатый платок, вертясь около Луки.
- Еще бы! - сказал Лука, отстраняя его с дороги.
- Вы должны показать этот танк во всю его мощь, - сказал клетчатый платок, отскакивая в сторону. - Комендант сказал, что накормит вас после этого хорошим обедом.
- Поглядим, - неопределенно сказал Лука.
Вдруг он остановился, прислушиваясь. Где-то едва слышно, но густо гудели разрывы. Это было похоже на первый гром, который неумолимо надвигается вместе.
- Слышишь? - спросил Лука у Анохина.
Разрывы все гудели.
- Далеко до фронта? - обратился Лука к клетчатому платку.
- Двести километров.
- Врешь, - сказал Лука. - Это вчера было.
- Ну, сто шестьдесят.
- Скоро будет меньше, - уверенно сказал Лука, трогаясь дальше.
- Нет, не будет! Нет, не будет! - закричал клетчатый платок, испуганно забегая то оправа, то слева перед Лукой.
- Будет, - твердо сказал тот.
Тогда клетчатый платок подбежал к нему и, брызгая слюной, подпрыгивая, кривляясь в страшной злобе, тоске и отчаянии, захрипел:
- И вы тоже пропадете. Тоже. Вы сами согласились работать. И вы пропадете… Пропадете, пропадете…
- Ну что ж, - сказал Лука. - Не колдуй…
В это время Анохин схватил его за руку.
- Лука, - растерянно сказал он, - смотри-ка, Лука. Это же наша машина, смотри-ка! - и опрометью побежал к одному из танков, стоявших под деревьями.
Их было шесть, шесть отремонтированных немецких танков, а самый крайний - "тридцатьчетверка" был их. Его заново покрасили, и на бортовой стенке, под башней, на белом кругу корячилась черная свастика. Она крепко вцепилась в танк, словно клещ. Анохин, увидев эту фашистскую свастику, остановился и с минуту растерянно смотрел на машину. Потом он сорвался с места и долго бегал вокруг нее, любовно похлопывая ладонями по броне, трогая пальцами крупную чешую гусениц. И хотя танк был вновь выкрашен на немецкий лад, Анохин все равно видел свою "тридцатьчетверку" такой, какой повел ее в последний рейс, - обшарпанную, местами помятую осколками. Вот тут на ней было написано: "За нашу Советскую Беларусь!". Эту "тридцатьчетверку" немцы выкрасят еще девяносто девять раз - он все равно без ошибки найдет, где были написаны эти простые, от всего сердца слова и номер на башне.
Потом Анохин вспрыгнул на броню и, задержавшись на мгновение над люком, радостно взглянув на Луку, засмеялся.
Лука стоял, ссутулясь, перед машиной, и руки его безвольно были опущены вдоль туловища, точно он безропотно ждал, что "тридцатьчетверка" сейчас качнет башней, как головой, и клюнет его орудием.
Да, это была их шестнадцатая, с лозунгом по борту: "За нашу Советскую Беларусь!" Последний раз они с Анохиным вошли на ней в прорыв, и там произошло это. Они раздавили фашистскую пушку вместе с расчетом, а вторая пушка в это время ударила сзади по башне. Танкисты потеряли сознание, и когда они очнулись в немецком госпитале, то подумали, что и машина погибла.
А теперь они должны были испытывать свою "тридцатьчетверку", отремонтированную немцами. И не они, а немцы поведут ее в бой…
- Вы ее покажете на всю ее мощь, - сказал клетчатый платок, дружески беря Луку за локоть.
- Уйди, - сказал Лука, оттолкнув его, и полез на танк.
Клетчатый платок забрался вслед за ним.
Лука спросил:
- Куда выезжать?
- За ворота налево. Там ждет комиссия.
- А направо что будет, фронт?
- Ты не дури, не дури! - тревожно поглядывая на него, закричал клетчатый платок.
Лука нехорошо засмеялся ему в лицо.
- Анохин, друг, - сказал он, нагнувшись, - поехали! Знаешь, куда ехать?
Анохин кивнул головой.
Клетчатый платок торчал над танком, высунувшись из люка.
Машина, сыто урча, вышла за ворота и… круто свернула направо.
- Куда? - закричал клетчатый платок, нагибаясь. - Спутали! Назад!
Лука взял его за шиворот и подтянул к себе.
- Старый щенок! - сказал он и ударил наотмашь свободной рукой.
Клетчатый платок взвизгнул. Ему, наверное, показалось, что его очень долго бьют, хотя Лука ударил только один раз и стукнул затылком о замок орудия. Вырвав пистолет, Лука вытащил; человечка наружу и захлопнул люк.
- Газуй! - крикнул он Анохину.
Машина резко прыгнула вперед.
- Спокойнее! - крикнул Лука.
Клетчатый платок цеплялся за броню, плача и визжа. Лука, высунувшись, поглядел на него, засмеялся.
- Тряхни! - крикнул он Анохину.
Анохин круто рванул машину вправо, потом выровнял, и клетчатый платок ссыпался с брони на дорогу, словно его сдуло ветром, тем самым ветром, который ударил Луку по лицу, когда он высунулся из машины. Лука расправил плечи и вздохнул, и рот сразу стал полон ветра, такого ощутимого, плотного и свежего!
Лука спрыгнул в машину и поглядел на спидометр. Стрелка тряслась за цифрой "шестьдесят".
- Хорошо, - сказал Лука и показал Анохину на телеграфные столбы. - Ударь, друг!
Перевалив через кювет, машина ударила лбом по телеграфному столбу. Столб свалился, порвав все провода, а они опять вылетели на дорогу. Снег, смешанный с грязью, жижей валил из-под гусениц. Стрелка спидометра опять затряслась за цифрой "шестьдесят".
Они нагоняли обоз. Сперва эти шесть военных фургонов были маленькими, и казалось, что танк стоит на месте, лихорадочно дрожа и встряхиваясь, а шесть военных фашистских фургонов летят ему навстречу задом наперед, все увеличиваясь и увеличиваясь на серой дороге. Солдаты, правившие лошадьми, услышав рев танка, стали сворачивать в сторону.
- Ударь, друг! - крикнул Лука и зажмурился.
И сейчас же машина качнулась. Что-то взвыло, затрещало под гусеницами…
Лука открыл глаза, когда рев мотора стал однотонно, с какой-то свободной облегченностью нарастать снова…
До фронта, по мнению Луки, оставалось не больше восьмидесяти километров.
На дороге показалась легковая машина. Сбоку, над крылом, развевался эсэсовский флажок. Машина шла навстречу танку.
Нагнувшись к Анохину, Лука крикнул:
- Ударь, друг!