2
Почему-то во всех больницах двери неплотно примыкают к косякам. Ночами через щели из коридора пробиваются узенькие полоски света, расчерчивая стены и потолки палат. У пациентов, которые подолгу лежат в больницах и мучаются бессонницей, эти лучики вызывают неприятные чувства. Кажется, что ты один на всем белом свете, позабыт-позаброшен и абсолютно никому не нужен. Лишь звуки дают понять, что есть еще люди на этом свете. Вот кто-то из соседней палаты прошаркал тапочками по паркету, отправляясь по своей надобности. Скрипнула дверь в туалете. Зажурчал ручеек, и вслед за этим заревел недовольный таким оборотом дела унитаз. Потом вновь шарканье и скрип двери – ночные звуки в клинике не отличаются разнообразием. А когда кому-нибудь становится плохо, добавляются новые – стоны, сдержанные крики команд, топот и кашель разбуженных людей. Но поменьше бы таких звуков…
Дмитрий большую часть своей жизни провел в клинике. Там он и дневал, и ночевал. А потому тоже не любил надоедливые лучи, пробивающиеся в палату из коридора. Вот и сейчас, отдыхая после работы, он с ненавистью смотрел в потолок, где разлеглась полоска света. Наконец, тяжело вздохнув, он сел на кровати. Та жалобно скрипнула – еще один привычный звук ночи.
– Ты не спишь что ли? – раздалось с соседней кушетки. Вадим приподнял голову с тощей подушки. – Я тоже. Никак не привыкну здесь. Неудобно спать – сетка чуть ли не до полу провешивается. Того и гляди, спину сломаешь. Неужели нельзя нормальные кровати поставить, а то так в верблюда недолго превратиться. Ходи потом с горбом, пока тебя могила не исправит. Да еще мысли в голову всякие лезут. Бывало, так полночи проворочаешься с боку на бок. Думаешь, думаешь обо всем на свете. Аж мозги набекрень. В башке черт-те что творится. Лежишь, пытаешься поймать ускользающие даже не мысли, а какие-то их обрывки. Только-только покажется, что поймал. Бац – она и исчезла. И все заново начинается. Бред какой-то! У тебя такое бывает?
– Да. Как и у всех, – ответил Дмитрий. – Всякое в голову ночью приходит. Я вот в последнее время все о матрешках думаю. Ну, точнее, не о раскрашенных куклах, а о об их принципе… Понимаешь, это вроде как жизнь человеческая… Вот, к примеру, есть самая маленькая кукла. Это как бы младенец. Потом он подрастает, и матрешка-младенец прячется в другую – побольше. Еще вырос – новая матрешка. И так, пока смерть не придет. Это самая большая матрешка – последняя.
– Н-да, – промычал Вадим. – Понимаю. Вроде как форма и содержание литературных произведений, про которые нам в институте рассказывали. Они как бы друг на друга влияют. Плохо уж помню. Если это к твоим матрешкам привязать, то получается, что самая маленькая матрешка – идеал. Она же из цельного дерева сделана. В нее уже ничего не запихнешь. Есть в ней и форма, то есть внешний вид, и содержание – то, что принято называть душой. Позднее человек подрастает и становится школьником. Причем происходит это именно тогда, когда на него ученическую форму надевают. Правда, не везде она есть, но сути дела это не меняет. Ведь имеется же у каждого ученика одежда, в которой он ходит на занятия. Таким образом, маленькая матрешка – младенец помешается в еще большую – школьника. Заметь, что младенец никуда не девается, а сидит преспокойно себе внутри. Затем человек либо идет в армию, где ему выдают форму, либо в студенты. Дальше работа где-нибудь на предприятии, заводе, в учреждении – неважно… Опять новая матрешка. И так до бесконечности, пока на человека не наденут последнюю форму – костюм либо платье с белыми тапочками.
Н-да. Если так рассуждать, то из-за этих самых форм и сущность человека-то меняется. Нацепи, скажем, генеральский китель, и подольше поноси, так со временем и станешь считать себя генералом. А что до этого носил, и не вспомнишь. Будешь думать, воспринимать одежку, как собственную кожу. Поэтому самое главное в нашей жизни – это одежда.
Хотя на самом деле ерунда все эти рассуждения. Как будто нельзя свою кожу от одежды отличить?!
– А может, просто не хотим? Ведь так удобнее и спокойнее. К тому же мы настолько отупели, что уже просто не в состоянии воспринимать вещи в том виде, в котором они существуют на самом деле.
– Занятно. Вот только доказательств всему этому нет!
– Ну, почему? – Дмитрий поднялся с кровати и включил свет. Вадим на мгновение зажмурил глаза.
Когда он их открыл, то приятель ходил по палате, дожидаясь, пока тот попривыкнет к свету.
– Возьмем, к примеру, нашего Доктора – Николая Федоровича. Что ты о нем можешь сказать?
– Насколько я успел заметить, у него "не все дома", – стал рассказывать Вадим. – Это надо же удумать – ловить рыбу в Иване!..
– Ты думаешь, это странно?
– Странно? Я бы назвал это другим словом! Я понимаю, любит человек рыбу ловить. Ну, и иди себе на пруд или озеро. Зачем на краю ванны-то сидеть? Кстати, какое-то странное название в нашей психушке дали этому корыту – Иван. Еще бы Петром назвали. Сидит этот псих Ширяев каждый день в помоечной и счастлив выше крыши. Сегодня вот с каким-то Пашей познакомился. С душем что-ли? Черт его знает. Птички, видите ли, у него поют. Деревья кругом растут. Ага! Пока до ванны по коридорам топаешь, лишь фикусы всякие в кадках встретишь. А ему лес дремучий кругом. Идет, радуется… Ну что, не псих разве? Ладно, хоть не буйный. Видимо поэтому ему администрация разрешает чудить.
– Хорошо, допустим, ты прав, – загрустил Дмитрий. – А как же Доктор умудрился в ванне поймать карася? Там рыбы, сам знаешь, нет…
– Вот это-то самое удивительное, – развел руками Вадим. – Сам ума не приложу. Разве что для смеха кто запустил… Вот рыбина с голодухи на крючок и насадилась.
– Может быть, – еще задумчивее заметил Дмитрий. – Ты считаешь Доктора психом, а где этому доказательства?
– Я ж тебе только что все доказал! – изумился Вадим.
– Нет, подожди. Ты только поведал о том, что чудится Доктору, и что сам видишь. Почему ты думаешь, что его видения лживы, а твои – нет. А может быть, все наоборот?
– Да тогда бы не твой любимый Доктор в полосатой пижаме ходил, а я!!! – взорвался Вадим.
– Вот мы и возвращаемся к теории матрешки. Ты же сам утверждал, что люди видят лишь то, что снаружи, а не то, что внутри. О человеке мы судим по одежке, а его истинную сущность не замечаем!
– Да чего я не замечаю?! – заорал Вадим. – Вот халат санитара, – он рванул одежду на груди, так что пуговицы разлетелись по сторонам. – Под ним ничего нет, жара потому что несусветная! Или ты скажешь, что сейчас на улице сугробы?!
– Этого я говорить не стану, – печально проговорил Дмитрий, уставившись на приятеля. – Хотя все может быть.
Вадим проследил за взглядом Дмитрия. Опустив глаза, он взглянул на свою голую грудь. Пропотевшая от жары кожа была сероватой. Грязь постепенно темнела, приобретая синий оттенок. Потеки пота, оставившие светлые борозды, становились все ярче. Не прошло и полминуты, как они превратились в белые ровные полоски. Вадим с ужасом смотрел на превращения. Обхватив внезапно разболевшуюся голову, он рухнул на кровать и, уткнувшись в подушку, завыл.
Дмитрий, словно маятник, медленно прохаживался по палате от окна с решетками до двери. Подождав, пока тот успокоится, он подошел к приятелю и сел рядом на привинченную к полу кушетку.
– Ничего страшного, – погладив по плечу Вадима, сказал он. – Зато мы теперь знаем правду.
– Да кому она нужна – твоя правда?! – взвился тот. – Что я с ней делать буду?! Шизик, который знает правду!.. Здорово! Дальше-то что? Прожить остаток жизни в психушке, зная, что не напрасно в ней сидишь! Да лучше бы я вообще ни о чем не думал и не знал! Ощущал бы себя санитаром и в ус не дул! Что мне делать! Так, так, так… Содержание… Форма… – лихорадочно забормотал Вадим, бегая из угла в угол. – Содержание… Форма… Одежда. Мне нужна другая одежда. Я ее утром надену и забуду обо всем! Воспоминания, конечно, иногда станут возвращаться во сне. Но это не страшно. Мало ли кому чего снится. Так! Где бы мне раздобыть другую одежду?!
Вадим ринулся к шкафу и распахнул его. Казавшийся снаружи небольшим, тот оказался на удивление глубоким. На вешалках висели кители, халаты врачей, санитаров, рабочих, спецовки… На полках лежали фуражки, кепки, панамки, строительные каски. Внизу – разная обувь. Имелись даже ласты, которые кто-то запихнул в дальний угол. Этого вполне хватило бы, чтобы одеть с полсотни людей. Вадим, вытаращив глаза, смотрел на все это изобилие. До этого он ничего подобного в шкафу не видел.
– Ладно. Завтра с утра влезу в какую-нибудь очередную матрешку. А теперь спать! – скомандовал он сам себе и, содрав халат вместе с полосатой пижамой, запрыгнул в постель.
Дмитрий печально смотрел на своего приятеля. Постояв с полминуты у его постели, он выключил свет и улегся на свою кровать. Долго смотрел санитар на полосу света на потолке, размышляя о форме и содержании человека. Лишь когда забрезжил рассвет, провалился в бездну сна.
Буквально через час после этого Вадим очнулся. Ему ужасно хотелось пить. Пьяный ото сна, еще не понимая, кто и что он такое, Вадим, врезавшись в шкаф, отворил створку и зашел внутрь. Сообразив, что попал не туда, вышагнул обратно. Поежившись от холода, он вынул первую попавшуюся обувку и прошлепал в коридор.
От шараханья Вадима проснулся Дмитрий. Услышав, как тот проковылял в ластах из палаты, Санитар улыбнулся. Он потянулся на кровати, стараясь не помять изящного камзола.
– А ведь Доктор, как всегда, прав. И какую только ерунду не вдолбишь в головы этим тупым людям. Опять Он вернется сегодня с уловом, – подумал Дмитрий, почесывая копытцем рожки.