Уже тридцать с лишним годков прошло с тех пор, как Матвеев закончил школу. Но каждый раз, разговаривая со своей первой учительницей, чувствовал себя провинившимся двоечником. А тут еще угораздило его назвать Тимофеевну по старой школьной кличке Васька, на которую та жутко обижалась.
Тем временем Тимофеевна продолжала пересказывать Матвееву биографию:
– После школы на врача пошел учиться. А домой вернулся и лечить стал, и пить, как лошадь. Не ждала я от тебя этого. Что ты пристал к этой дряни, – пальцем, как указкой, ткнула она в банку со спиртом. – Сидишь, сам с собой лопаешь. А помнишь, когда с учебы, с города вернулся, все говорил: "Буду людей лечить и писать, как Антон Павлович". Да ладно, чего уж теперь об этом говорить. Обратно жизнь не воротишь. Как сложилось – так и получилось, – старушка помолчала. – А я к тебе с жалобой пришла. Что-то в груди болит, и кашель не проходит. Посмотри, будь добр.
Красный, как вареный рак, врач принялся осматривать пациентку. Затем он уселся за стол и стал быстро черкать рецепт.
– У тебя, Василиса Тимофеевна, жуткий бронхит, – поправляя на носу очки, сообщил Евгений Иванович, – будешь принимать таблетки и пить чай с медом. Все пройдет.
– Опять чай с медом, – вздохнула Тимофеевна. – У тебя от всех болезней один и тот же рецепт. Бронхит прихватил, понос прошиб, или голова болит – чай с медом. Помнишь, год назад к тебе Колька Косой пришел. У него по телу пятна пошли. Ты Кольке тогда свое фирменное средство прописал. Чуть не помер мужик. Он на пасеку мед воровать поперся. Пчелы его и поцапали, как следоват. А у него аллергия на укусы оказалась. Когда чуток оклемался, он те едва морду на бок не своротил.
– Помню, – помрачнел Евгений Иванович. – Дикие, неграмотные люди. Чего с них взять! А чай с медом – первое дело от всех болезней.
– Может, и от рака спасает? – ехидно поинтересовалась Василиса Тимофеевна.
– А такой болезни и вовсе нет. Это все профессора в университетах напридумывали. Я даже одному академику статью на этот счет послал. Только он не ответил – занят, наверное, слишком.
– Да ну! – всплеснула руками учительница. – А от чего же люди помирают?
– От глупости и страха, – приосанился Матвеев и приготовился к пространной лекции об исцелении от несуществующей болезни. – Рак – это…
– Сам ты от глупости скоро помрешь, – оборвала его на полуслове Тимофеевна и поплелась к выходу. – До свидания, "Чай с медом"…
Выйдя из кабинета, она, постояв и подумав, пошла к другому врачу.
А Евгений Иванович вновь пододвинул к себе рукопись:
– Итак, на чем мы остановились…
"Заходи, – мрачно пробурчал Васька, впуская друга. – Выпить хочешь?"
– Ну вот, опять пьют, – вздохнул Матвеев. Заставив друзей выпить по стакану-другому и покурить, врач перешел к сцене перевоспитания Васьки.
"Слушай, сколько можно пить? – спросил Демьян. – Целыми днями напролет бухаешь. Тебе заняться больше нечем".
– Где-то я это уже слышал, – мелькнула мысль у Евгения Ивановича, но он не стал вспоминать, где именно, стараясь побыстрее закончить рассказ.
После долгих увещеваний Демьяна Васька решил стать другим человеком.
"Все! – пообещал он. – Завязываю. С этого дня – ни-ни. Займусь делом. Буду делать бизнес – разводить зайцев.
– Кого-кого? – не понял друг.
– Зайцев, то есть кроликов, – пояснил Васька. – Знаешь, какое мясо сейчас дорогое? А плодятся они, ну, как… кролики.
Не откладывая дело на потом, он привел себя в порядок и поехал в город покупать пару породистых кроликов".
– Беда с этим Васькой, – занюхивая горбушкой хлеба очередную порцию спирта, удивлялся Евгений Иванович. – Придет же в голову такая бредовая идея. Кроликов он решил разводить.
Тем временем в рассказе происходили бурные события. Через полгода у новоявленного предпринимателя по клеткам сновало около сотни ушастого товара. Васька ездил на рынок, торговал диетическим мясом, шил кроличьи шапки. В кармане появились деньги. Евгений Иванович нарадоваться не мог на своего героя. От счастья он все чаще и чаще прикладывался к банке со спиртом. Но вдруг в его полупьяный мозг закралось сомнение.
– Не бывает так, – внезапно решил Матвеев. – У нас на Руси как обычно: начинают за здравие, а кончают за упокой. Много ли я удачливых мужиков видел – почитай что никого. Тянут жилы, а толку – кот наплакал. Правильно кто-то из великих сказал: "Никогда мы в России хорошо не жили, не хрена и начинать".
Врач тяжко вздохнул и обрушил на голову бедного Васьки тридцать три несчастья. Все у него пошло наперекосяк. На зайцев напал жуткий мор. Они окочурились в один момент. Осталась только одна пара.
"Он вынес зайцев во двор и усадил на пышную траву.
– Убирайтесь отсель, – мрачно произнес Никонорычев. – Ступайте куда глаза глядят. А-то тоже подохнете.
Кролики, которые впервые очутились вне тесной клетки, ошалело таращились на солнышко.
– А ну, валите отсюда! – прикрикнул на них Васька. – Кролики продолжали неподвижно сидеть на траве. – Идите на хуй! – заорал разъяренный хозяин. – Ах, так! – Он ринулся в сарай и схватил то, что попалось под руку.
Увидев несущегося с топором Василия, зайцы окосели окончательно. Они уселись на задние лапы и стали яростно скрести за ушами, словно на них внезапно напала чесотка.
Топор вывалился у Василия из рук. Злость вмиг улетучилась. Никонорычев рухнул рядом с зайцами и зарыдал, прижимая их к себе".
Ручка быстро бегала по бумаге, дописывая конец рассказа. Слезы текли по щекам автора. Наконец, он поставил точку и уткнулся лицом в ладони.
За окном все так же манили вдаль березы. Птицы звонко распевали песни. Одна их них подобралась к самому окну и, потренькав, принялась долбить клювом по стеклу. Стук становился все настойчивее.
– Ишь ты, неугомонная какая, – подумал Евгений Иванович. – И чего ей надо? – Он глянул в окно. Вместо птахи в стекло барабанила маленькая девочка.
– Настенька, – выдохнул Матвеев. – Внучка!
Распахнув окно, он втащил в кабинет трехлетнюю кроху.
– Ты откуда здесь появилась? А выросла-то как, – не слушая ответов, тараторил он.
– Бать! – раздалось с улицы, и в окне появился сын Матвеева Николай. – Заработался ты что-то. Мы тебя ищем-ищем. С ног сбились. Больницу-то давно закрыли, а ты все сидишь. Мы уж думали, случилось чего. Николай перекинул ноги через подоконник и шагнул в кабинет отца.
– А мы к тебе в гости приехали.
Он посмотрел на стол, заваленный кипами бумаг, и на полупустую банку.
– Ты все пишешь…
– Да это я так. Для себя, – стыдливо пробормотал Евгений Иванович. – Пока посетителей нет.
– А мы тебе подарок привезли, – Николай достал из-за пазухи небольшую книжицу. – Помнишь, ты в издательство несколько рассказов посылал? Так они опубликовали. Правда, тираж небольшой. В магазинах книги не найти. Раскупили все.
Не веря своим глазам, Евгений Иванович схватил книгу.
– Так что, отец, пиши больше, – улыбаясь, заметил сын. – Глядишь, классиком станешь.
– Больше? Да знаешь, сколько у меня этих рассказов? – Он подскочил к шкафу и резко распахнул дверцы. Из шкафа посыпались исписанные листы. – Тут на несколько томов хватит.
– Да… – озадаченно, – произнес Николай.
Помогая отцу собирать рукописи, он прикидывал, во сколько ему обойдется издание еще одной книги. Решив, что как-нибудь наскребет, Николай успокоился.
– Дедуська, я домой хочу, – пролепетала Настенька. – Посьли к бабуське.
– Сейчас, сейчас, родная, – сказал Евгений Иванович. – Уходить будем через окно.
Выбравшись наружу, врач снял с подоконника девочку.
– Сын, ты куда запропастился? Пойдем быстрее! – крикнул он, утопая в зеленом шуме берез.
– Сейчас иду, – отозвался Николай. – Он стоял у стола и читал последние строки только что законченного рассказа.
"Наплакавшись досыта, Василий успокоился. Прижимая к своей груди оставшихся в живых зайцев, он отправился домой. Долго в этот вечер Никонорычев сидел за столом, что-то подсчитывая и чертя на листах бумаги. Наконец, он отложил в сторону ручку.
– Все, – радостно сообщил Василий скакавшим под ногами кроликам. – Решено. С завтрашнего дня начну разводить шиншилл".
Рыбалка
1
Странная это штука – предрассветные сумерки. Все вокруг тебя теряет форму и четкие очертания, расплываясь щупальцами клякс. Знакомые предметы превращаются в неведомых существ, насупившихся и взирающих из-под косматых бровей. Перешептываясь, они злорадно сговариваются, как бы похитрей, поизысканнее и бесшумнее навредить вторгшемуся в их вотчину. Вот и сейчас, шагая по прямой, как стрела, тропинке, Николай Федорович не узнавал леса. Бывало, при свете деревья радостно приветствовали его птичьим щебетанием, помахивая ветвями рук. Сейчас же в утренней мгле они молча и злобно взирали на гостя. Встав дырявым частоколом, березы, клены и осины тянули к нему свои длинные лапы. Не раз они пытались сдернуть удочку с плеча путника, но та легко выскальзывала из корявых пальцев.
Каждый шаг отзывался тусклым гулом, будто шел Николай Ширяев не по земле, а по паркету. Иной раз казалось, что и не тропинка это вовсе, кружившая среди деревьев, а длинный коридор в каком-то пустынном захолустном учреждении. Сходства добавляли повороты. Они не были плавными, как обычно, а под девяносто градусов.
Николай Федорович, задумавшись, чуть было не шагнул в воду, но сумел вовремя остановиться. Так случалось почти каждый раз. Никак не мог приноровиться Ширяев к особенностям тропинки, выскакивающей прямо на берег.