Консидайн взглянул ей в глаза и без предисловий спросил:
– Скажи, почему женщина, которая страдает водобоязнью, должна выходить на пляж и смотреть на воду?
– Я должна к ней снова привыкнуть, – объяснила Ианта.
– Ты хоть раз заходила в воду с тех пор, как на тебя напала акула?
– Нет. – Ианта откашлялась, чтобы голос звучал менее хрипло, и продолжала: – Вода тут ни при чем. Главное – эти зубы! Даже во сне меня преследует кошмар: я плаваю с дельфинами, они играют и улыбаются, но вдруг в их улыбках появляется что-то зловещее, и они превращаются в акул. Я вижу страшный оскал, два ряда зубов… Открывается огромная пасть, хватает меня и тащит вниз, и тогда я просто погибаю…
Она закрыла глаза, чтобы Алекс не заметил набежавшие слезы. Консидайн долгое время молчал, не зная, что и сказать. Затем взял ее за руку и позвал:
– Ианта!
Она открыла глаза, что-то отчаянное и протестующее мелькнуло в них.
– Я не боюсь воды. Я принимаю ванну или чищу зубы без какой-либо неприязни, могу ездить на машине вдоль побережья, даже гулять по пляжу. Но стоит мне подойти… – Она вздохнула. – В общем, ты сам видел.
– Ты приехала сюда, чтобы избавиться от этого… синдрома?
Ианта вынула ладонь из его руки, неловко поежившись: ей показалось, что в его вопросе прозвучали ироничные нотки.
– Здесь я научилась плавать, – ответила она, глядя перед собой, – хорошо помню тот день, когда мы с Трисией плескались и брызгались у самого берега, но ее мать остановила наши шалости и дала нам первые уроки плавания. Казалось, на свете нет ничего более естественного и безопасного, чем плавание. В то лето мать Трисии не позволяла нам заплывать за черту, запретную и мучительную, которая еще долго маячила перед нами. Понимаешь, о чем я?
– Черта? Какое-нибудь веревочное ограждение, не позволяющее ступить в более глубокую воду?
– Здесь, как известно, озера глубокие. Эта глубина, а также исключительная прозрачность воды и ослепительная белизна песка – вот та запретная черта. Заплыть подальше означало преступить ее, попасть в другое измерение. Я испытывала самое большое удовольствие, когда тайком от матери Трисии заплывала за определенный ею барьер и ощущала, что не достаю до дна ногами. Я становилась взрослее и сильнее, чувствовала себя человеком, которому все подвластно.
– Ты и есть человек, которому все подвластно. То, что с тобой происходит, – временно, это обычное следствие травмы, естественная реакция на пережитые страх и боль.
– Но я не в состоянии вступить в воду даже по щиколотку! – гневно возразила Ианта. – Думала, что пребывание здесь мне поможет, ведь самые большие обитатели этих озер – угри. Они-то на людей не нападают!
– Значит, ты еще не полностью оправилась от травмы, – продолжал убеждать ее Консидайн, – нужно подождать, пройдет время, и ты увидишь, как все изменится к лучшему.
– А я все больше начинаю сомневаться. Ты видел мое состояние, когда я упала в воду? Это называется панический приступ.
– Во-первых, тебе нужно набраться спокойствия. И терпения. Ты получала какие-нибудь консультации?
Она покачала головой:
– Я никому об этом не рассказывала, кроме Трисии. И тебя.
– Но почему?
– Не знаю. Наверное, потому, что для меня это унизительно, стыдно. Я уже плавала в бассейне, но любой естественный водоем, не говоря уже о море, вызывает у меня безотчетный страх. Мне казалось, что я избавлюсь от этого в самое ближайшее время. А приехав сюда, поняла, что моя болезнь гораздо серьезнее, чем я думала.
Консидайн посмотрел ей в глаза:
– Тебе нельзя оставаться одной. Где твои родные?
– Моя мать умерла. – Голос Ианты дрогнул, она кашлянула и произнесла более уверенно: – Отец женился, и у него другая семья. В любом случае мне никто не нужен – чем они могут мне помочь? – Их глаза встретились, и Ианта слегка улыбнулась.