* * *
9 октября я был назначен КУ - кандидатом на унтер-офицерское звание. Винтерфельд заявил, что мне следует прилежно учиться, чтобы стать впоследствии его заместителем и хорошим командиром отделения. Если бы я хотел остаться независимым, мне надо было отказаться от КУ. Но тогда мне был бы заказан доступ к ефрейторским лычкам. А ведь звание ефрейтора для меня, Петера Крайеса, было бы шагом вверх по лестнице жизни.
Мне не очень импонировало то обстоятельство, что с новым положением оказались связаны и новые обязанности. В казарме постоянно должны были находиться заместители дежурного. Только что назначенные КУ отлично подходили для этой роли. Во второй роте в четверг сразу шестеро стали КУ, среди них был и я, ефрейтор Крайес. Мне пришлось в конце следующей недели, когда другие развлекались, взять под свое командование второй наряд из десяти солдат, разводить их по постам, раздавать оружие (конечно, заряженное), устраивать поверку личного состава, выставлять дежурных у гарнизонных ворот, дожидаться, когда дежурный офицер приведет смену мне самому. Словом, целые сутки я был задействован сполна, а это, согласитесь, очень нервирует.
14.00 - постановка задач караулам. Дело довольно рутинное: напомнить об обязанностях, о запрещении принимать алкоголь и о многом другом. Но у меня даже в груди заболело, когда офицер начал перечислять мои собственные обязанности. Коллега унтер-офицер из третьей роты воспринял всю эту "молитву" спокойно, значит, и мне беспокоиться особенно не о чем. Слава богу!
16.00 - проверка готовности перед сменой караулов. Пароль на следующие сутки: "Дикая утка". Ничего себе! Звучит. Я получил, и это наполнило меня новыми ощущениями, серебряный аксельбант и заряженный пистолет. Когда у тебя на боку пистолет, чувствуешь себя увереннее и смелее. Сначала я проверил магазин, пересчитал, все ли патроны на месте. Тем временем унтер-офицер назначил патрули, определил их маршруты. Дальше все пошло довольно спокойно. Часовые у ворот стояли на своем посту, патруль отправился обходить окрестности, остальные засели в караулке дремать или играть в карты. Сам я занял место за столом дежурного. Что-то будет дальше? Но ничего не было. В этот субботний вечер никто не являлся в расположение гарнизона, никто не собирался уходить.
Дежурный унтер-офицер пошарил в ящике стола под книгой дежурств, вытащил стопку журналов с непристойными картинками. Недовольный, принялся чертыхаться:
- Что за дрянь! Все то же самое, что и прошлый месяц. Хоть бы что-нибудь свеженькое добавили! - Поразмышляв некоторое время, он принял решение. - Слушай, Крайес, - заявил он мне, - съезжу-ка я в Эльберфельд, может, привезу оттуда что-нибудь новенькое.
Я от удивления выпучил глаза, но он только ухмыльнулся:
- Не бойся, ничего не случится. В этом нашем бедламе вообще ничего никогда не случается. Караулы разведены, патрули назначены. Если явится дежурный офицер, отдашь рапорт и скажешь, что я пошел проверять патрульных. О'кей? - Уходя, он снял повязку дежурного и пистолет, запер их в шкафу. - Ну, пока.
Мне стало немного не по себе.
Но происшествий и в самом деле никаких не было. Спустя три часа он явился в отличном настроении, как видно, приняв несколько рюмок.
- Понимаешь, встретил одного приятеля, - сообщил он мне. - Ты, конечно, на меня не в обиде? Ну, всякое бывает. Вот, любуйся, принес для пополнения запасов. - Он икнул и бросил на стол дежурного пачку "веселеньких" журналов. - Знаешь, Крайес, я, пожалуй, часок посплю, - заявил он. - В таком состоянии, в каком я сейчас, на службе от меня толку мало. Если что случится, разбудишь…
Конечно, ничего не случилось, будить его не пришлось. Так унтер-офицер и проспал всю ночь. Ну а я все равно в свое первое дежурство не смог закрыть глаза - даже на минутку.
К утренней шестичасовой поверке я разбудил его. Он посмотрел на часы с некоторым удивлением и заявил:
- Похвальное усердие с вашей стороны, Крайес. А теперь ложитесь-ка отдохнуть. - И со спокойной совестью занялся поверкой.
Завтракать не хотелось, и я завалился спать на гауптвахте, где было тихо и спокойно. Смешное дело, конечно, сон в кутузке, но дверь там закрывалась и изнутри, так что проблем не было.
Я и часа, вероятно, не поспал, как дежурный унтер-офицер разбудил меня, тряся за плечо.
- Ты свое отсидел, старик, - сказал он. - Тут тебе замена появилась.
- Что еще за замена? Откуда?
- Давай, давай, освобождай кроватку - настоящий арестант ждет.
Я быстро натянул сапоги. Арестант? Да еще настоящий? На такое стоило посмотреть.
Выбравшись из арестантской в дежурку, я был разочарован. Перед унтер-офицером стоял бородатый ефрейтор, среднего роста, без поясного ремня, без сапог. Как раз составлялся протокол об изъятых у него ценных вещах. "Парень вовсе не выглядит как злодей-нарушитель, - подумал я. - Скорее его можно назвать симпатягой. Что же он натворил?" Но спросить было неудобно.
Только после того как ефрейтора Хонштайна отвели в камеру, я поинтересовался, не сдержав любопытства:
- В чем его вина и на сколько парня посадили?
- Он из другого гарнизона, - равнодушно пояснил унтер-офицер. - У них там не хватает места на гауптвахте, вот и отправили его сюда. Этот гусь из левых. Участвует, не снимая военной формы, в политических демонстрациях, собирает подписи. Его уже один раз предупреждали, но он не понял. А раз не понял, должен испытать на собственной шкуре. У нас он просидит 18 дней. Так что пожелаем ему приятного времяпрепровождения.
- Как, его посадили всего-навсего за это?
- Что значит "всего-навсего за это"? Ты считаешь, что он действовал правильно? Тогда можешь попроситься к нему в арестантскую, будете вместе валяться на одних нарах. По закону о воинской службе военнослужащим запрещено участвовать в политических мероприятиях, если они одеты в форму бундесвера. Сказано ясно, и на том конец. Хонштайну все это было отлично известно. Ведь одээсовцы всегда все знают. Но он своими действиями хотел спровоцировать других, сыграть роль мученика. Теперь у него для этой роли времени будет предостаточно.
"Стало быть, парень из ОДС - Объединения демократически настроенных солдат, - размышлял я. - А теперь оказался в кутузке. С Вилли может произойти то же самое. Но почему такое строгое наказание?"
Я осторожно заглянул в глазок камеры. Хонштайн стоял у окна, повернувшись к двери спиной.
* * *
- Я еще раз все обдумал, - заявил Йорг, - и окончательно решил: "Выхожу из игры".
Мы снова сидели с ним в нашей комнате.
- Как? Хочешь дезертировать? Ты же сам убеждал меня, что это не так просто. Доказывал, что после истории с похищением оружия я завяз по уши. А сам ты гораздо больше, чем я, участвовал во всех этих делах.
- Ах, Петер, оба мы теперь на крючке. Но кто нас сейчас может сцапать? А тогда я хотел просто попугать тебя, чтобы ты заблаговременно не увильнул от участия в операции.
- Ну а если нас все же прихватят - конечно, при условии, что я буду продолжать участвовать в этих делах?
- Если, предположим, нас засадят в кутузку, нам следует выгораживать друг друга. Ты скажешь, что я пытался отговаривать тебя. Я скажу, что мы заранее не поставили тебя в известность обо всем, чем мы занимаемся. У нас обоих будут тогда смягчающие обстоятельства. Но все это действительно только теоретические рассуждения. Надо срываться за границу - там можно будет организовать группу патриотически настроенных ребят, такую, чтобы это была настоящая организация, а не та, в которую мы попали.
Уж очень просто получалось все у Йорга на словах.
- В Швейцарию или Австрию, там ведь тоже говорят по-немецки…
- Да ты что? Не пройдет и часа, как Интерпол разыщет и схватит нас, - возразил я. - Уж тогда надо ехать в Южную Америку, хотя и там теперь трудно рассчитывать на безопасность.
- А зачем нас искать? Ведь грехов за нами не числится, - сказал Йорг. - Пока нас хватятся, пока объявят розыск, мы давно будем сидеть в какой-нибудь альпийской деревне. Так как же? Пойдешь со мной или нет?
- Да-а, проблема… Не знаю, мне надо подумать.
- Итак, если ничего не случится, встречаемся здесь же через неделю. Как видишь, старина, у нас с тобой уже есть и постоянное место для конспиративных встреч.