От нетерпения у Благодатского начинался легкий зуд. Не доверял неровно шагавшей Евочке постилку: принимался сам. Мамина комната оказывалась довольно чистой и пахла косметическими изделиями. Пока стелил, Евочка куда-то исчезала. Решал, что в туалет или курить. Ждал: не появлялась. За стеной уже явно слышались звуки начинающегося совокупления: сливались с ритмичной музыкой. "Блядь, да где она", - думал Благодатский, трогая вновь оживший, начинающий твердеть член. - "Ебаться охота - сил нет…" Выходил в коридор: посмотреть. Видел странное: возле ведущей в Каверову комнату двери сидела Евочка и в щелку наблюдала за происходившим внутри.
- Хули ты тут делаешь? - злым шепотом спрашивал Благодатский.
Евочка смотрела на него умоляюще, подносила к губам - палец. Тянула Благодатского за край футболки к себе, на пол. Приседал, заглядывал в щель. В полумраке комнаты, слегка освещенной неблизкими уличными фонарями, видел Кавера: сидел голый на спинке дивана, держал в руках - волосы думерши, сосавшей его член. Некоторое время смотрел молчаливым наблюдателем, прислушивался к музыке, чмоканью и прерывистому дыханию Евочки: держала руку под юбкой и словно бы двигала ей там. "Дрочит, что ли…" - удивлялся Благодатский, обнимал Евочку и тихо принимался изучать ее замершее в неудобной позе тело, пока не добирался до самого низа. Внизу, за сдвинутыми на ляжки трусиками, действительно оказывалась рука, а также - удивительно мокро и горячо. "Да!" - думал Благодатский, все сильнее возбуждаясь и все настойчивее привлекая к себе увлеченную готочку. Через некоторое время добивался своего: отворачивалась, прикрывала дверь. Вцеплялась в Благодатского, целовала его. Толкала в сторону двери в комнату Каверовой мамы и шла за ним, пьяно спотыкаясь. Падали на матрас и начинали, постепенно раздеваясь. "Наконец-то", - мелькало в пьяной и в то же время - ставшей вдруг удивительно легкой голове Благодатского, когда Евочка ногой стягивала с него трусы и зажимала в кулак - член. Взбирался на неё. Грудь у Евочки оказывалась невысокой, с плоскими широкими сосками, между ног же у неё было миниатюрно и аккуратно, и в то же время - удивительно волосато. "Ни хуя себе - куст!" - думал счастливый Благодатский и двигался по телу глубоко втягивавшей воздух и сильно, с придыханием выталкивавшей его из себя готочки. - "Вот бы на него посмотреть…" Спрашивал:
- Можно я свет включу?
- Не-нельзя, - задыхаясь, отвечала Евочка. - Не останавливайся…
- Да я хочу туда - языком…
- Потом… И свет все равно не надо, противно, когда… когда в глаза…
- Ладно, ладно, - соглашался Благодатский и тут же находил выход. Вспоминал героя какой-то книги, который светил на орган подруги - фонариком. Решал поступить так же, только вместо фонарика воспользоваться зажигалкой. "Хули тут такого - интересно…" - говорил про себя Благодатский и скользил вниз по телу Евочки языком: от груди - к животу и лобку; спускался ниже. Касался языком жестких волос, находил горячее. Принимался внимательно облизывать. Принюхивался: сильно пахло. Одной рукой касался внутренней стороны бедра, другой - осторожно шевелил рядом с матрацем - искал джинсы. Находил, рылся в карманах. Доставал оттуда - зажигалку, ногтем сдвигал рычажок усиления подачи газа. Крутил железное зубчатое колесико, жал кнопку и быстро подносил зажигалку: летели искры, и появлялась струя пламени - неожиданно длинная и густая. Благодатский едва успевал увидеть складки коричнево-розовой кожи и две волны черных волос, расширявшиеся поверху и сходившиеся над коричнево-розовым, как Евочка, напуганная странным звуком, светом и непонятным теплом снизу - вдруг резко дергалась и подавалась чуть вверх и вперед. Натыкалась на пламя: моментально вспыхивали жесткие волосы. Благодатский замирал на секунду, потом - сильно бил ладонью по пламени. Слегка обжигался. Огонь сразу же гас, и только в воздухе оставался тяжелый запах паленой шерсти. Евочка чувствовала боль от несильного ожога в нежном месте, принималась визжать. Кричала:
- Мудак, сжег мне!
Вскакивала и бежала в ванную. Благодатский валился на постель, стремительно трезвел и пытался сообразить - что же теперь делать. В соседней комнате услышали визг: замолкала музыка и громко спрашивал Кавер:
- Блядь, хули вы там натворили?
- Все в порядке, - отвечал Благодатский. - Я, кажется, немного перестарался.
- А-а, ну-ну. Тогда ладно, развлекайтесь, - и снова бухала ритмичная музыка.
"Чего она там может делать?" - думал Благодатский и на всякий случай - натягивал трусы и шел посмотреть.
Дверь в ванную была открыта, шумела вода. Входил и удивленно смотрел на голую Евочку: стояла в ванной: одной рукой намыливала между ног, другой - держала мужскую бритву.
- Еб твою мать, ты что делаешь! - вырывал у нее бритву.
- Отдай! Я что, так и буду теперь с проплешиной там ходить? Спалил мне половину волос, придурок! Дай, сбрею все на хуй… - Евочка заплакала.
Благодатскому сделалось неудобно. Положил бритву на полку, приблизился, обнял.
- Ну извини, я не хотел. Я думал - посмотрю, и все, а ты дернулась… Сама ведь не разрешила свет включить…
- Чего там смотреть, - ревела Евочка. - На вот, смотри теперь! - садилась на край ванны и раздвигала ноги.
Благодатский садился перед ней на корточки и трогал пальцем намыленные волосы: выгорело слева. Говорил:
- Да чего тут брить! Надо просто ножницами подравнять немного, через два месяца обратно такие же вырастут…
- Ты, что ли, стричь будешь? Больной, что ли… - но Благодатский уже не слушал: возвращался в комнату, находил там возле зеркала среди косметики маникюрный набор Каверовой мамы. Доставал оттуда маленькие, слегка загнутые ножницы и отправлялся в ванную.
Стрижка проходила быстро и безболезненно: удивленная происходившим, Евочка не произносила ни слова, только смотрела на макушку Благодатского и движения его рук, вооруженных маникюрными ножницами.
- Готово, - говорил он, когда заканчивал. - Можешь смывать.
Пока смывала - отправлялся на кухню: сливал остатки спиртного в один стакан, выпивал. Закуривал. Когда в ванной переставала шуметь вода, а Евочка - не выходила, снова заглядывал туда: сидела в той же позе, что и во время стрижки: на краю ванны с разведенными ногами. Глаза ее были закрыты, левая рука лежала на бортике, а правая - скользила между ног и сильно терла складки коричнево-розовой кожи.
- Не могла меня позвать? - спрашивал Благодатский и приближался.
- Я думала: ты наверно теперь не хочешь, - отвечала Евочка и протягивала ему руки.
Благодатский стягивал трусы, показывал Евочке, как нужно нагнуться и опереться о бортик ванны: входил в нее сзади. Резко и быстро двигался, придерживая готочку за бедра: она тихо скулила и взмахивала влажными волосами, которые прилипали к вспотевшей коже лица. Кончал скоро: тугой струей ударял в ванну. Вымывал член, одевал трусы. В комнате Кавера было уже совсем тихо: спали. Благодатский решал, что пора делать то же. Ложились. Поворачивался спиной к Евочке, она обнимала его. Прежде, чем заснуть - говорила:
- Я на тебя не злюсь. Не злюсь…
Благодатский засыпал со счастливой детской улыбкой на губах. Во сне видел горы.
Утром - просыпался раньше всех, открывал глаза. За окном начинался осенний день, и не ясно еще было, каким окажется он - солнечным или пасмурным. Благодатский видел деревья с обрубленными нижними ветвями и - дальше, за ними - строящийся многоэтажный дом красного кирпича: зеленый и неярко-красный хорошо сочетались на фоне светло-серого неба. Благодатский взглядывал на Евочку: она спала, положив под щеку обе руки и заслонив лицо волосами: осторожно приподнимал их, чтобы не разбудив - посмотреть на лицо. Слышал сзади тихий кашель, поворачивал голову. На кровати сидела женщина и красила ногти.
- Доброе утро, - говорил ей Благодатский.
- Доброе, - отвечала женщина: вставала и уходила, чтобы дать одеться. Одевался, умывался и шел на кухню. Спрашивал:
- Вы, видимо, мама?
- Да, я - мама, - отвечала женщина: сидела за столом, пила кофе и курила тонкую сигарету: аккуратно держала её, чтобы не задеть не засохший до конца лак.
- Хотите, я вам посуду вымою?
- Конечно хочу. Кофе-то хоть выпей сначала.
- Ага, - Благодатский вливал в себя кружку успевшего уже остыть кофе, принимался за мытье посуды.
- Я позднее должна была приехать, но так получилось, - говорила мама.
Благодатский кивал головой и продолжал рассовывать по стойке для посуды мокрые тарелки. Закончив - обувался, прощался и уходил: не дожидаясь, пока проснутся Евочка и прочие. На улице вспоминал, что оставил ночью на краю ванны - маникюрные ножницы с прилипшими к ним мыльными черными волосками.
Благодатский не хотел идти в институт и не шел: возвращался домой, в общежитие. Там - решал, чем займет день. Сначала отправлялся в душ: ехал лифтом на первый этаж. Широкоступенными лестницами спускался в подвальное помещение, содержавшее спортивный зальчик, столярную мастерскую, толстые, обернутые плотной фольгой трубы под потолком, двери, ведущие в помещения неизвестных предназначений, и душ. Душ был небольшой и скорее чистый, чем грязный. В предбаннике, на одной из двух вешалок, Благодатский оставлял свою черную одежду, надевал резиновые шлепанцы и шлепал к душевым кабинкам. Кабинок было четыре: первая работала плохо, вторая получше, третья нормально, а в четвертой не было душа - был невысокий кран для стирки. Туда же вел сток: отработавшая вода по желобку возле стены скользила от первой к последней кабинке и исчезала в квадрате дыры кафельного пола.