- Поедем сегодня ночевать - к знакомой, которая с нами вчера напросилась, - рассказывал Неумержицкому. - Она собою - не фонтан, зато развратная. Правда, не очень понятная: я раз у неё был, хотел выебать - так она странно так себя повела, что потом - решил не звонить даже. Ждал, чтобы сама позвонила. Ну вот и позвонила, теперь вписка есть реальная…
- Нравится мне - как ты девок развратными определяешь: достаточно, кажется, губы поярче закрасить - и уже: развратная. А вообще - это хорошо, не нужно будет к моей - через весь город ночью тащиться… - опрокидывал рюмку коньяка Неумержицкий.
- Ну да, а до неё там от Бауманской - рукой подать… Моментом доберемся. Только ты, Неумержидский, обещай мне вести себя - хорошо, тихо и не выебываться.
- Да что я, много выебываюсь, что ли? - возмущался.
- Не много. Но иногда - случается. От этой девки - еще не известно, чего следует ждать. А мне сильно хочется ее выебать, очень сильно, понимаешь?
- Да на здоровье, на здоровье… Пусть все будет так, как ты захочешь, рыцарь. Только ты по крайней мере бухать мне не препятствуй, ладно?..
Приезжали на станцию метро "Бауманская", встречались с Белкой. Почти высокая, в серой шубе и сапогах на длинном каблуке с пришпиленными побоку - тонкими металлическими розами, стояла она, прислонившись к метрополитенному столбу: ждала. Здоровалась с подошедшими:
- Привет, привет! - и знакомилась с Неумержицким.
Поднимаясь эскалатором на улицу, он - тихо спрашивал Благодатского:
- А отчего - у нее такая фигура странная? Даже под шубой заметно…
- Спортом перезанималась. Да ладно, важно что ли: не детей же с нею заводить… - отмахивался. - Ты на лицо ее хорошо посмотрел?
- Думаю - должна отлично брать в рот, - со знанием дела кивал и оценивал Неумержицкий. - На этот раз если ты и преувеличил развратность, то - не намного…
Выходили на улицу и темным предноябрьским вечером шли дворами к недалекому клубу, в котором скорым временем начиналась Халлоуин готик-парти. Дорогой - разговаривали и смеялись, покупали себе и Белке спиртные напитки. Курили.
- Я вот - прошлым годом на Халлоуин ходил в другой клуб: охуенно круто было! - хвастал Неумержицкий. - Группа приезжала: заебательская, и я так нажрался - просто пиздец!.. Там пацан был, представляете, в костюме - а-ля маркиз де Сад, и девка с ним: так они во время концерта в сторону к стенке отошли, платье ей сверху приспустили и этот - давай ее плетью хуячить!
- Что, взаправду, взаправду? - делала большими глаза - Белка.
- Да нет, конечно же: изображали просто. Народ кругом столпился, готы такие мрачные, и смотрели как он орудует…
- Пацан-то этот небось - тощий был и на гардеробщика похожий! - ржал Благодатский.
- Ни хуя! Ни хуя! Откормленный, здоровый, и рожа толстая, и парик - все как надо. А какой в том клубе мерзкий гардеробщик, так бы и уебал ему: если б мог!
- Де Сад толстым стал только когда его под конец жизни из тюрьмы выпустили… - говорил Благодатский.
- А откуда ты знаешь? - спрашивала Белка.
Удивленно взглядывал на нее и ничего не отвечал: шел молча, курил и смотрел в стороны: на редкие деревья, качавшие ветвями и швырявшие в осеннюю грязь жухлыми листьями.
Подходили к дверям клуба и видели толпу запускаемых во внутренности порциями готов: черные, пьяные, с боевой угольной раскраской на бледных лицах, стояли они и трясли длинными волосами и серебряными украшениями - ждали своей очереди. Беседовали и допивали недопитое.
Пристраивались к готам: так, чтобы оказаться максимально близко к дверям. Рассматривали странные виды окружавших, вырядившихся в честь большого одноразового праздника - кто во что горазд.
- Не, ты только посмотри! - пихал Благодатский Неумержицкого в бок и показывал ему девку, лицо которой казалось покрытым растрескавшейся штукатуркой, поверх которой виднелись многие сережки и гвоздики пирсинга: находились везде: в губах, носу, щеках, бровях, подбородке. - Она и так - страшна, как смертный грех, а еще и - замазалась чем-то и висюлек навтыкала! Кто же ее такую ебать-то станет?
- Ну, зря ты так… - осаживал товарища Неумержицкий. - Это же - эксклюзив, такой девки днем с огнем нигде не сыщешь: для любителей экзотики, уставших от повседневной банальности - самое то!
Ржали. Белка недоумевала, глядя на них. Спрашивала:
- Вы что, всегда так - девушек обсуждаете?
- Нет, не всегда, - отвечали. - Просто - мы пришли сюда развлекаться, вот и развлекаемся! И тебе советуем - то же…
Через некоторое время с тремя готами - протискивались вперед и заходили в клуб. Отдавали на разрывание красные полоски билетов, сдавали в гардероб верхнюю одежду. Белка оказывалась в черном до колен платье с серебристой надписью поперек груди. Благодатский и Неумержицкий - в черных рубашках и брюках.
Прочие кругом тоже были черным-черны, бледны, грустны, задумчивы и погружены в себя: при этом умудрялись смеяться и развлекаться, шутить, пить и общаться с себе подобными.
Проходили к сцене, на которой приготовлялась к выступлению и начинала его - первая группа.
- Эти, что ли - хохлы? - спрашивал Неумержицкий, разглядывая вокалиста: высокий, в белой рубашке, с густо набеленным лицом и длинным носом, держался он за микрофон - словно боясь упасть, и настырно улыбался скапливавшимся возле сцены готам.
- Хуй знает, - пожимал плечами Благодатский, повышая голос - чтобы не быть заглушенным звонкими звуками настраиваемых инструментов. - Нерусское что-то в этом пацане точно есть, может и хохол. Хотя хохла или белоруса от русского - не отличишь ни хуя, похожи, как две капли перцовки. Вот хача или жида - сразу видно, а этих - нет.
- Евреев тоже далеко не всегда видно… - качал головой Неумержицкий.
- Я их - за километр чувствую, - мрачно выговаривал. - Они когда рядом - у меня настроение падает и голова начинает побаливать…
- А у меня мама - из Греции, - вставляла вдруг Белка. - А это кто - мальчик или девочка? - показывала пальцем на басиста, выряженного в женскую кружевную кофточку черного бархата.
- Это мальчик, просто пидор, - объясняли. - Среди готов - много пидоров.
- Фу, пидоры! - кривила губы, сгибала руки в локтях и чуть помахивала ими в стороны. - Терпеть не могу пидоров… Я выпить хочу, вот!
Отправлялись за этим, разглядывая дорогой до бара наряды не перестававших удивлять своей фантазией пацанов и девок, по-разному затянутых в черный винил, черную кожу и черную синтетику, здоровались со знакомыми. По возвращении - начинали слушать первую группу.
На всем предсценном пространстве-танцполе раскачивались, подпрыгивали и покрикивали готы в такт простым гитарным риффам, уханью баса и стуку ударных.
- Готик-рок! - сообщал Благодатский Белке: почти не смотрел на сцену, смотрел по сторонам - словно искал кого-то. Наблюдал за Белкой, думал: "Выебу ее сегодня или же - нет? Всякое ведь может случиться…" Чувствовал, что его куда-то тянет. Понимал: та, с которой так и не сумел восстановить отношений - неминуемо должна быть здесь, скрытая готскими массами. Представлял себе: как она выглядит, во что одета и - с кем. Соображал: "А она ведь вполне может с тем пацаном быть, ебаный в рот… Что, если увижу их вместе? Ну уж конечно - пиздиться не полезу: он и здоровый, здоровей меня, да и вообще это как-то… Если б еще на кладбище - куда ни шло, но никак не здесь. Поедет с ним после концерта: напьются и будут ебаться всю ночь… Правильно, у этого гандона - квартира собственная есть, это у меня - ни хуя нету: ни денег, ни компьютера, ни даже - более-менее большого цельного произведения: всякая мелочь только и хуета. Нет, так это продолжаться не может: хули я - так и сравняюсь с общей массой свесив лапки?.. Нет уж, хуя! Созвонюсь с тем пацаном, разрою могилу: достану череп, загоню, а на полученные деньги - возьму себе компьютер и буду писать, писать!.. Сколько вышло уже охуенных писателей из таких пацанов, как я? Да мне кажется - все почти такие были: странные, нервные. Всех тащило, всем приходило на ум непонятное: вот и я хочу быть с ними и стремлюсь к ним… Но она - как, где она? Мне нужно видеть её, нужно что-то…" - смотрел на стоявшую и пританцовывавшую рядом с ним готочку: маленькую, чуть полную и одетую - только в крошечные шорты черного винила и - такой же бюстгальтер. Чувствовал, как сливается музыка в сплошной невнятный шум: темнело в глазах и страшно наливался кровью за молнией брюк - член. Волной поднималась внутри злоба, смешанная с возбуждением и ощущением непонятного происхождения силы: словно мог - в любой момент сделать все, что только хотел.
Зло и самоуверенно оглядывался по сторонам: как дурная собака, выискивающая - кого бы укусить. Смотрел на Белку - стояла справа и чуть впереди. Чувствовала его взгляд, поворачивалась и не понимала. Приближалась и спрашивала:
- Что случилось, что? С тобой - в порядке?
- Все нормально, - отвечал Благодатский. - В сортир хочу, пойду схожу. Скоро вернусь. Если этот съебет куда, - указывал на Неумержицкого, - оставайся лучше здесь, чтобы не искать потом друг друга.
- Хорошо, - кивала.
Дорогой к туалету - доставал сигарету, закуривал. Толкал плечом проходившего мимо гота и шел дальше - не оглядываясь и не извиняясь.
Возле туалетов находилось пространство, на котором готов оказывалось больше, чем возле сцены: пробирались там от сцены к барам, задерживались - встречая знакомых. Скоплялись, ожидая тех, кто в туалетах. Шумели. Благодатский скользил между них, цепляясь за щедро развешанные по телам металлические цепи и украшения. Чувствовал горячий запах пота, косметики и спиртного. Наконец - добирался до двери и проникал внутрь.