"Во пидор…" - решал про себя наблюдавший за приготовлениями Благодатский. - "Если на Леопардовских пацанов так поорать решит - они ведь могут, чего доброго, и пиздюлей ему после концерта навалять… И - правильно сделают, хули он - выебывается?"
Видел бродившего по сцене барабанщика первой группы, думал: "Не похож на металлиста - слишком умное лицо… И черты - правильные, интересные даже…"
Удивлялся, когда барабанщик - усаживался за ударную установку, распускал стянутые в хвост волосы и надевал темные очки. "Это он думает, наверное, что так - круто, а по правде: стал как мудак… Странные люди: совершенно не могут представлять себя - со стороны", - размышлял Благодатский и видел: начинается концерт.
Собирались у сцены маленькие металлисты и, при первых же гитарных аккордах, - принимались скакать и трясти волосами.
Музыканты играли сосредоточенно и напряженно: боялись ошибиться; откуда-то сверху - светили на них невидимые разноцветные лампы, постоянно изменявшие и перемешивавшие цвета: больше всего было - синего. Тощая вокалистка - виляя бедрами и подпрыгивая, пела:
- Волл оф файер! Волл оф файер!..
"Н-да, волл оф файер…" - качал головой Благодатский. - "Ну и говно, блядь…"
Вместо сцены - принимался наблюдать за прочими, особенно - за Манькой и ее подругой: чинно прохаживались под руку посреди почти пустого актового зала: пили что-то из высоких фужеров и не уделяли происходившему на сцене ни малейшего внимания. Замечал вдруг в креслах у противоположной стены: готочку. Маленькая, ужасно накрашенная, с некрасивым лицом и смешно одетая - старалась она привлечь внимание двигавшихся возле нее металлистов и прочих пацанов: не смотрели на нее, смотрели на других. Благодатский видел, как она - оставляла в креслах сумочку, уходила к импровизированному пивному бару и выпивала там что-то. Закуривала и возвращалась в кресла. Зло и жадно смотрела по сторонам на молодые, не заинтересованные в ней - тела.
"Убогонькая, хоть повертелась бы перед сценой, чем так - в креслах сидеть…" - размышлял над ней Благодатский. - "Ее если не красить - она ведь даже ничего была бы… И ботинки носит - на платформе, стесняется роста. Бля, может - попробовать? Только главное - чтобы пацаны меня с таким чудом не заметили…"
Ловил на себе - её взгляд и понимал: не составит труда - если проявлять настойчивость. Думал: "Подожду, пускай - выпьет побольше. Жаль, я не музыкант, а то - оттащил бы в гримерку… Хотя - какая в доме детского творчества гримерка? Два шага за фанерной перегородкой…" Не хотел - заводить знакомства и беседовать, не хотел даже - знать имя: хотел только близости: скорой и странной. Сидел напряженный, сосредоточенный. Не спускал с ерзавшей в креслах готочки - глаз.
Отыгрывала первая группа: покидали сцену, сворачивали свои провода. Краем глаза видел Благодатский, как выходили на сцену и подключались: Леопардов, Борис и Костя. Возились долго, значительно дольше, чем - предшествовавшие. Слышал вдруг совсем рядом голос:
- Ну, как мы выступили?
Поворачивал голову и соображал: тощая вокалистка подходила и расспрашивала каких-то своих знакомых-родственников, взрослых и серьезных, о произошедшем выступлении.
- Замечательно, - говорили те. - Замечательно…
- Ой, я так волновалась… - закатывала глаза и махала ладонью на раскрасневшееся от напряжения лицо. - Я так рада… Спасибо - что пришли!
- Да не за что! - улыбались знакомые-родственники. - Скоро ли будет следующий концерт?
- Не знаю… Надеюсь - скоро! Ладно, вы меня извините - нужно бежать… До свидания! Вы ведь - остаетесь?
- Да, мы остаемся, - отвечали. - До свидания!
Когда убегала - принимались обсуждать подключавшихся музыкантов, возмущались, что - так медленно.
"Правильно, медленно", - думал Благодатский. - "Те-то первые были, настроились до концерта… А этим - теперь приходится: под шум и в спешке. Ничего, сейчас они заиграют - сбежите отсюда, следом за этой, тощей: как услышите".
Когда наконец начинали играть - сбегали не только они, но и - практически все прочие, не ожидавшие слышать такой музыки: медленно и сильно стучали в головы и стены актового зала гитарные аккорды и плакал фоном синтезатор. От голоса Бориса, который вместо того чтобы петь - неожиданно принимался страшно рычать, - удивленно переглядывались. Фьюнерал лениво взмахивал палочками, рассыпал редкие удары по тарелкам и барабанам, пока мелодия вдруг не становилась быстрой - резко и безо всякого перехода. Тогда - молотил уже самозабвенно и обреченно, словно не играл на ударных, а - стрелял из пулемета. Прикрывал пьяные глаза и сильно взмахивал спутанными волосами, которые казались в мелькающем разноцветном свете - то синими, то зелеными, то - красными.
Вместе с алко-готами вставал с кресел Благодатский: бросал на пол и раздавливал тонким носком ботинка окурок, взмахивал хвостом волос и шел к сцене. Прочие - шли в противоположную сторону, к импровизированному пивному бару и - прочь из актового зала: на свободные пространства между ним и лестницей. Не успев дойти до сцены видел вдруг - готочку: оглядывалась на него и пробиралась к выходу, цеплялась локтями за находившихся рядом. "Да, а музыка-то - едва началась…", - вздыхал Благодатский и бросал взгляд на Леопардова: высокий, одетый в черное - как и прочие музыканты, вжимал он пальцами синтезаторные аккорды, свесив вниз, к черно-белым клавишам - вьющиеся светлые волосы. Казался грустным и сосредоточенным. "Авось - не обидится, если я - исчезну. А может быть - и не заметит…" - разворачивался и шел вслед за большинством к выходу Благодатский.
Выходил. Сразу видел среди множества - готочку: маленькая, потерянная, стояла она, прислонившись к стене, и тоскливо пила что-то из узкого стакана. Быстро подходил к ней, брал её за руку. Слышал, как на сцене актового зала - замолкали все инструменты, кроме Леопардовского синтезатора, и Борис тихо шептал в микрофон:
- Но снег - никогда не растает…
Далее - вступали гитары, барабаны: продолжалось то же.
- Привет, - говорила ему готочка: смотрела пьяно и не удивленно, ставила на пол пустой стакан. Картавила.
- Угу, - кивал в ответ Благодатский. - Пошли.
- Куда? - спрашивала запоздало, а сама - уже спускалась следом за ним лестницей на первый этаж: в спину им рычал голос Бориса.
Двери туалетов Благодатский успел заметить еще при входе. Спускались с лестницы, сворачивали в коридор и шли к ним: видела, куда идут, и все равно - вновь спрашивала:
- Куда?
- Сюда, - толкал дверь и входил вместе с ней в одноместный запирающийся изнутри туалет под удивленными взглядами покинувшей его полной женщины в розовой кофте. - Сюда…
В туалете горел свет, пахло, и текла из крана в раковину тонкая струя воды. Готочка освобождала от Благодатского свою руку, подходила к раковине, смотрела в приклеенный к голубой плитке стен - осколок зеркала, и вдруг - неожиданно начинала рыдать и быстро умываться: размазывая по лицу густую косметику.
- Такая противная, некрасивая! - булькала попадавшей в рот водой и запиналась от слез. - Дрянная, дрянная… Никому, никуда… Уйди отсюда, иди на хуй… Блядь, я не могу так больше…
- Да успокойся, все в порядке… - успокаивал ее прислонившийся к стене возле унитаза Благодатский и думал про себя: "Ёб твою мать, истерика! Только этого сейчас не хватало… Хорошо хоть, сортиров тут - два". Доставал из кармана носовой платок, приближался к готочке. Приобнимал ее за плечи, заглядывал в лицо. Смотрела на него, всхлипывала. Держала руки на краю раковины. Принимался уголком платка - стирать размазанный по лицу угольный боевой узор, говорил:
- Ну вот, совсем другое дело… Не плачь, не плачь, ты без черных пятен вокруг глаз - совсем иначе выглядишь…
Слушала его и, казалось, не понимала - что он говорит. Переставала плакать, только потихоньку всхлипывала.
- Так, уже лучше, - выбрасывал в унитаз перепачканный черным платок. - Не будешь ведь больше, не будешь?
- Не буду, - шептала и поворачивалась к Благодатскому - лицом.
Прежде чем приблизить свое лицо к её: мокрому, заплаканному, - взглядывал - на разворачивавшийся комок платка: пропитывался ярко-желтым, и делались невидимыми на светлой ткани следы косметики.
Готочка стояла и тупо таращилась на Благодатского - в ожидании продолжения: вздрагивала и подавалась к нему всем телом, когда запускал пальцы в ее недлинные со следами облезающей краски волосы и целовал. Думал: "Девочка маленькая и дурненькая, на которую не взглянет никто!.. Сейчас, подожди, сейчас… Сейчас - еще крепче обниму, еще сильнее прижму к себе: сейчас почувствуешь меня - внутри…" Чувствовал, как елозила ладошками по спине, и - как поднимался за ширинкой джинсов член: сильно натягивал плотную ткань. Расстегивал от низа к верху - пуговицы на рубашке готочки: прижималась спиной к раковине и с поцелуем - кусала губы и облизывала их крохотным языком. Запускал руки под свободно обвисшие края рубашки, находил чашечки бюстгальтера: приподнимал их вверх, чтобы свободно касаться груди: касался, отнимал губы от губ: скользил языком вниз - начиная с шеи. Там, где грудь - задерживался: сначала - справа, после - слева. Поскуливала, переступала на месте: терла внутренними сторонами бедер - одной о другую. Постепенно доходил до живота: в самом низу его видел: выглядывавшие из-под пояса брюк - трусы. Расстегивал пуговицу и молнию брюк, тянул их вниз. Поднимал голову, видел лицо готочки: открывала рот, издавала звуки, и в то же время - смотрела, словно бы нехорошо понимая: что происходит. Решал про себя: "Если так - то и к лучшему, главное: чтобы опять не устраивала истерики…"