Во сне - чувствовал качку и холод, смотрел за промерзшее окно. За окном - проплывали снежные поля, на которых виднелись тут и там - черные деревья яблоневых и вишневых садов и деревни: маленькие серые дома, поливавшие безоблачное голубое небо густыми струями дыма. Чуть отодвигал в сторону треугольник схваченной веревкой черной бархатной занавески: старался лучше рассмотреть скользящие по снегу сани, запряженные тощей лошадью. На лошадь меланхолично покрикивал крестьянин в смешной шапке-ушанке, взмахивал-щелкал в морозном воздухе коротким кнутом. Благодатский не мог сдержать улыбки - глядя на шапку крестьянина, и провожал его взглядом до тех пор, пока он совсем не исчезал. Когда пейзаж за окном наскучивал - разглядывал пользуемый транспорт и понимал: карета. Видел оббитые изнутри шкурами - стены, видел большую шкатулку для бумаг на пустом противоположном сидении. Видел круглый набалдашник трости, сжатый рукой, на указательном пальце которой в тусклом серебре перстня чернел большой камень. "Что за камень?" - размышлял Благодатский. - "Неужели это - случилось…" Напуганный, принимался стучать в стенку кареты и кричать - чтобы остановили. Слышал крики ямщика и чувствовал, как взбрыкивали привыкшие уже к быстрому ходу лошади.
Карета останавливалась, открывалась дверца: заглядывал жандарм. Высокий, с замерзшим лицом, крутил он коричневыми от табака пальцами длинный ус и спрашивал:
- Чего, э-э… изволите, вашество?
- Куда едем? - интересовался Благодатский.
- Известно - куда… - удивленно смотрел на Благодатского. - В Пермь, на квартиру…
- В ссылку?
- Зачем так, вашество… На квартиру…
- Хорошо, хорошо, ясно… Мне нужно - на воздух.
- А, это завсегда… Выходите, вашество: везде поля, никого нету… Ветер только шибкий…
- Ничего, ничего, благодарю, - отказывался от помощи жандарма: выходил из кареты, заходил за неё. Ломал сапогами жесткий наст и неглубоко проваливался в снег. Видел утонувшие в сугробах - полозья кареты. Думал: "Ну и дороги… Как только - едет, да еще и с такой скоростью…" Расстегивал пуговицы пальто, затем - брюк: доставал член и мочился. Видел, как становится ярко-желтым искристый наст и тает, пропуская горячую жидкость вглубь сугроба. Морозный ветер щипал лицо и чуть сдувал струю - вбок. По окончании - брал в руки немного снега, протирал им ладони: снег таял и обжигал. Возвращался в карету. Поднимаясь по ступенькам - спрашивал жандарма:
- Почему не сядете ко мне? Здесь тепло.
- Благодарю, вашество, - отвечал жандарм и отказывался.
Ехали дальше. Благодатский вытирал руки бархатом занавески и размышлял о своей дальнейшей судьбе. Заглядывал в шкатулку для бумаг, находил там среди прочего - сопроводительное письмо к пермскому губернатору, в котором было указано: пристально наблюдать за деятельностью, знакомствами и посещениями, не допускать сношений с местными интеллигентами и литераторами. "Это что теперь - переписывать заставят, мелким чиновником в конторе корячиться?" - ужасался Благодатский. - "И рукописи, если напишу чего-нибудь, - могут отобрать. Наверняка отберут. А девки? Какие там девки, в провинции? Дуры дикие, за всю жизнь ни одной книги в руках не державшие… Блядь, вот попал…" Постепенно за окном темнело, а стекло - покрывалось таким слоем ледяной крошки, что становилось невозможным разглядеть что-либо - кроме черно-синей темноты. "Изнутри замерзло или снаружи?" - дышал на стекло и смотрел, как протаивает мутная от теплого дыхания лунка и стекают вниз от нее капли, оставляя за собой едва различимый след. Протирал рукавом и видел теперь вверху - звезды, маленькие и далекие, а внизу - снежное поле, мерцавшее поверх черного - серебристым. Луны не видел: висела с другой стороны или сзади кареты.
Через некоторое время - останавливались: открывалась дверь, залезал внутрь - жандарм.
- Замерзли? - хмуро спрашивал Благодатский.
- Никак нет-с, - отвечал жандарм и вынимал откуда-то, словно - из-за пазухи: наручники с длинной цепочкой. - Позвольте, вашество…
- Это - что? - возмущался.
- Да мы так с вами должны были весь путь проделать, однако же я… По глубочайшему уважению… К заставе подъезжаем… - мямлил жандарм.
- Понял, не оправдывайтесь, - подставлял руку Благодатский.
- Благодарю, вашество… - замыкал на ней, а затем - на своей руке кольца наручников жандарм.
Приехали на заставу через полчаса. Всю дорогу жандарм разглядывал обивку кареты, замерзшее окно и даже кольцо наручников на руке - старался избежать тяжелого взгляда Благодатского, который от нечего делать пристально изучал своего спутника.
Слышали голоса, выходили из кареты. В темноте зимней ночи, освещенной снегом, звездами и луной, - видели шлагбаум поперек дороги и заставный домик с темными окнами. На пороге домика стояли два мента в серых куртках и с автоматами наперевес. Один - держал рукой слабый фонарь, которым светил в лицо подходившим.
- Вот они, Семен! - говорил мент с фонарем менту без фонаря. - Прибыли… Бумаги ваши пожалуйте.
При помощи жандарма доставал Благодатский из шкатулки требуемые бумаги, отдавал менту; опирался о трость. Мент - светил фонарем, рассматривал.
- За подписью? - спрашивал второй.
- За подписью, порядок, - отвечал, складывал бумаги вдвое и прятал в карман. - Ну, как доехали?
- Я так и буду здесь стоять? Может, проведете внутрь?.. - сухо спрашивал Благодатский.
- Конечно, конечно, сию минуту, - поднимал повыше фонарь и открывал Благодатскому свое лицо: круглое красное лицо избитого им накануне мента. - С вами тут одна барышня очень уж свидания добивалась…
- Не положено, - подхватывал другой мент. - Да мы с ней - уговорились. Отстегните, - кивал жандарму.
- Я что, должен с вашей этой барышней на морозе разговаривать? - возмущался Благодатский.
- Они конфиденциальности желают, а мы - вас одних оставить не можем: всего одна комната, извиняйте… Так что вы уж тут - переговорите, а мы не станем слушать: постоим в сторонке, посмотрим… - хихикал краснолицый мент и открывал дверь домика: - Барышня, выходите!
Вздрагивал от удивления Благодатский, когда видел, как выбегала из заставного домика - она: одетая по обыкновению - в черное, с непокрытой головой, заплаканная. Спешила к нему, бросалась на шею. Говорила тихим прерывающимся голосом:
- Не хотели дать увидеться менты… Денег требовали… И в комнате грязной сидеть пришлось целый день, а как стемнело - они даже свечки не зажгли, в темноте сидели и молчали!.. Страшно было, так страшно…
Через её плечо видел Благодатский собравшихся в кучу на крыльце вокруг фонаря - ментов и жандарма: склонили головы и шептались о чем-то - не забывая подслушивать происходивший разговор. Спрашивал:
- Да как ты попала сюда? Как успела приехать раньше, чем я? - прижимал к себе, чувствовал на спине - ее руки. Падала в снег бесполезная трость.
- Я заплатила…Как узнала - сразу наняла людей, лошадей… Пыталась пробиться к самому - не принял: несколько писем отослала на его имя с прошениями. Знающие люди сказали - если постараться, то можно тебя в Саратов через несколько времени перевести… Почему, почему меня не пускают - с тобой?..
- Не нужно тебе туда, - вздыхал Благодатский. - Тяжело там будет…
- Господа, поторапливайтесь! - прикрикивал с крыльца мент. - Время, господа!..
- Сейчас моя карета должна со станции прибыть со свежими лошадями… - чуть отстранялась и смотрела в глаза: скупо освещенное зимней ночью лицо казалось черно-серебряным, как снег. - Я буду писать тебе…
- А я - не буду! - кобянился вдруг Благодатский. - Не буду, потому что - вот эти читать станут, все - что напишу! И тебе не стоит, не хочу, чтобы до меня твои письма прочитывали, не хочу…
Слышался шум и ржание лошадей: подъезжала карета. К Благодатскому подходил жандарм: брался за свободно свисавшую вниз цепь наручников и защелкивал кольцо на своей руке. Поднимал трость, протягивал.
Отходила. Тихо и грустно смотрела на Благодатского. Говорила:
- Прощай. Увидимся ли?
- Прощай. Обязательно увидимся. Обязательно… - но дрожал его голос, и не слышалось в нем уверенности. Шел с жандармом к карете - так же, как и она: сопровождаемая ментами. Слышал, как говорили они ей:
- Видите, барышня, как ладно все вышло… А вы нервничали…
Не отвечала.
Уже в карете жандарм опять смотрел мимо Благодатского и говорил:
- Самую малость осталось проехать - и будем в городе… Самую малость…
Но Благодатский не слушал: сидел прикрыв глаза и представлял себе, как в темноте морозной ночи на заваленной снегом дороге - разъезжаются в разные стороны две кареты.
Просыпался - в комнате общежития: на измятом покрывале кровати, в уличной одежде и со странными ощущениями в голове и теле. Заново прокручивал в голове запомнившийся до мельчайших деталей сон, думал: "Это - под впечатлением вчерашнего? А может - сон о будущем, сон, который сбудется? Да мне, кажется, страшно…" Смотрел на пол и видел - ментовскую фуражку: грязная, деформированная, лежала она посреди комнаты и странно выделялась на фоне бледного линолеума. Решал: "Нет, не страшно. Если уж вчера с ментом не испугался, то и тут пугаться нечего: мое будущее…"
После обеда, ближе к вечеру - раздавался звонок сотового телефона: звонил Леопардов. Сообщал:
- Сегодня вечером - готик-парти, наш первый концерт! Пойдешь?
- Непременно… - соглашался Благодатский и договаривался - где и во сколько встретиться.