Часть кладбища - поздней разработки - располагалась в низине. Плавного перехода между высоким и низким не существовало: высокое от осыпи предохраняла кирпичная стена высотой в человеческий рост. Вдоль этой стены и вёл пьяную готочку Благодатский: в место, называемое "у художников": к скученным нескольким могилам художников и художниц с близстоящей лавочкой и высокой липой. В стене там виднелась несколькосантиметровая выемка со следами располагавшегося в ней некогда барельефа, украденного и сданного на вторцветмет бомжами. Рядом две могилы без ограды образовывали ровную утоптанную площадку, ограниченную с одной стороны - прямоугольными гранитными надгробиями, с другой - прислоненной к дереву кованой лавочкой.
- Я вообще тут собираюсь стихи писать, - заявляла Евочка, падая на лавочку и роясь в сумке.
Благодатский усмехался, закуривал сигарету и прислонялся к липе. Спрашивал:
- А я что, свечку держать буду?
- Ну да, - серьезно отвечала готочка, вытаскивала из сумки блокнот и вручала свечу - Благодатскому. - Сюда свети.
Принималась листать. Благодатский приближался и с искренним интересом разглядывал покрытые мелкими буквами страницы, но было слишком темно и мелко, чтобы прочесть хоть что-нибудь.
- Почитаешь?
- Ну, если тебе интересно… - кобянилась Евочка.
"Можно подумать, если бы мне было неинтересно - ты не прочла бы", - думал Благодатский. - "Можно подумать, ты действительно тут чего-то собиралась сочинять, а не хвалиться своими достижениями…" Вслух - спрашивал:
- А ты вообще какие стихи любишь, читаешь кого?
- Никакие не люблю, ничего не читаю, очень нужно. Что мне, без этого заняться нечем? - отвечала и принималась за чтение.
Стихи оказывались дрянными и плохо читались пьянеющей готочкой.
"М-да…" - думал Благодатский, свободной рукой вливая в рот пиво, и почти не удивлялся происходящему.
- Очень своеобразно, - говорил по окончании чтений, которые по его мнению несколько даже затянулись. - Очень…
Не хотел обижать новую знакомую, не хотел говорить ей - что думает о её стихах. Радовался вниманию, которого ему не хватало - даже такому, исходившему от пьяневшей и читавшей дрянные стихи готочки. "Хорошая", - думал Благодатский и удивлялся, когда ловил себя на этой мысли. А Ева сидела перед ним: слегка взъерошенная, похожая на крошечную ведьму - ведьмочку. Поправляла накинутое на плечи что-то, похожее на черную вязаную шаль с крупными дырами-ячейками, роняла на землю блокнот. Нагибалась за ним - а заодно, приподняв юбку, подтягивала сбившиеся за время прогулки по кладбищу тонкие чулки: Благодатский успевал увидеть мелькнувший в темноте кусочек бледной кожи.
Пиво кончалось, и все меньше оставалось времени у вечера - близилась ночь.
- Телефон есть - позвонить? - спрашивала вдруг Благодатского.
Вытаскивал из кармана телефон, протягивал ей. Звонила, разговаривала с какой-то подружкой. Из беседы Благодатский понимал, что собирается Евочка с подружкой к кому-то в гости. Думал: "Вот бы - с ней!" Возвращала телефон, говорила:
- Я через полчаса снова позвоню, мне надо. Пошли - еще пива возьмем, - поднималась с лавочки. - Теперь твоя очередь покупать.
- Договорились, - отвечал Благодатский, брал Евочку за руку и помогал ей, слегка покачивавшейся, пробираться по узким дорожкам среди могил - к центральной аллее.
Сворачивали неподалеку от закрытых уже по позднему времени ворот, добирались до угла забора: перелезали через него.
Приходили в магазин, приобретали бутылку спиртного, укладывали её Евочке в сумку. Возвращались на кладбище.
- Я больше через бетонный забор не полезу, у меня - чулки! - говорила Ева. - Пойдем к главному входу, там под решеткой можно…
- Не, я там не могу, ты маленькая, а я - не могу…
- Давай тогда: ты здесь, а я - там, пройдем вперед и у Вампирского встретимся. Ок?
- Годится… - отвечал Благодатский и шел перелезать.
Перелезал, закуривал. Неторопливо шел к Вампирскому склепу - слушал, как шумит в голове выпитое пиво. "Некрасивенькая, конечно, но что-то в ней есть… Может, это из-за голоса, из-за интонаций блядских. Вот бы - с ней!" - так размышлял Благодатский и в который раз отмечал про себя необыкновенное умиротворение, которое часто посещало его во время подобных пьяных и поздних прогулок по кладбищу. В воздухе чудился едва уловимый запах тления, густой и уютной казалась темнота вокруг. Вверху шумело и хлопало крыльями: летали от дерева к дереву едва видимые на фоне звездного неба большие черные птицы.
У Вампирского тусовалось с десяток готов; Евы среди них не наблюдалось. Благодатский решал, что шел не достаточно медленно, чтобы уравнять маршруты. Усаживался на каменную завалинку склепа в том же месте, где успел уже посидеть в тот вечер. Курил, слушал - о чем беседуют ближайшие готы. Они говорили о чем-то очень своём и малоинтересном. Большинство казалось изрядно пьяными: спотыкались, гремели цепями. Роняли приплавленные к надгробиям свечи. Благодатскому происходящее казалось неинтересным в основном из-за того, что мысли его усиленно сосредотачивались на новой знакомой, которая всё не появлялась. "За это время можно два раза туда и обратно дойти, даже если она через каждые пять шагов свои ползающие чулки поправлять станет, всё равно - можно!" - возмущался Благодатский. - "И чего ей там?.. Не идти же ведь искать её, глупость какая… Да и разминуться можно, потом вообще хуй найдёшь…" Вдруг - появлялась мысль, от которой сразу пытался отмахнуться, но не мог. И чем дольше ждал, тем сильнее занимала его эта мысль. "Неужели? Неужели - можно так меня, меня - Благодатского?.. Хотя кто я такой… Удивительно, никогда раньше не попадал в такую ситуацию…" Благодатский понимал, что осталась у Евочки в сумке - бутылка, и вполне возможно было допустить, что позарившись на неё, она просто вильнула куда-то в сторону, разумно раздобыла где-нибудь по пути телефон и договорилась с подругой о скорой встрече и поездке тусоваться. "Господи, какая пошлятина, охуеть можно!" Чувствовал даже легкий страх: словно бы знали окружающие готы: в каком он дурацком положении; чувствовал, как постепенно, капля за каплей, покидает его вся нежность, которая предназначалась некрасивой готочке.
Со стороны центральной аллеи к склепу подходили три готки: Благодатский видел их говорящими с Евой. Подходил, спрашивал:
- Еву не видели?
- А, она там, - махали в сторону центральной аллеи. - Пойдешь - увидишь: справа, на могилке: разговаривает с кем-то.
Благодатский пошел на центральную аллею и по ней - в сторону выхода. Почти сразу видел Евочку с другой готкой, которую знал: Джелли. Сидели рядышком внутри близкой к аллее могильной оградки и мило беседовали. Евочка даже чуть приобнимала Джелли за талию. Увидел не в темноте, а - в полумраке: горела свеча, приплавленная к спинке скамьи, на которой сидели готочки. Приближался, спрашивал:
- Чё за хуйня?
Готочки в недоумении окидывали его взглядом, Джелли даже - забывала здороваться. Евочка же: смотрела из-под пьяно опущенных век, словно припоминала что-то. Припомнила, вскакивала со скамьи. Целовала Джелли - в щеку, раскрывала калитку оградки, спотыкаясь бежала к Благодатскому.
- Прости, прости, забыла о тебе, забыла… - хватала за руку и тянула куда-то: среди могил и в неопределенном направлении. Благодатский следовал за ней, не прекращая на ходу тихо возмущаться и поругиваться себе под нос.
Останавливались в каком-то темном углу, находили лавочку. Ева вынимала из сумки початую уже бутыль со спиртным. Прикладывалась и звучно глотала. "Про это не забыла, сука", - думал Благодатский и, сам того не замечая, продолжал крепко сжимать Евочкину руку - сидя на лавочке рядом с ней.
- Телефон давай.
Почти не удивлялся уже детской непосредственности, граничащей с наглостью: протягивал телефон. Тот отчего-то не желал звонить. Благодатский щелкал кнопками, проверял: на счету еще оставалось несколько долларов.
- Не знаю - почему, я в этих телефонах ни хера не разумею. Попробуй - отошли сообщение.
Евочка набирала смолл мэссидж, с трудом ориентируясь в кнопках незнакомого телефона. Приходил ей на помощь. Сообщение успешно улетало.
- Ты что, дуешься на меня? - замечала вдруг кислую рожу Благодатского.
- Нет, что ты, - злобно выговаривал Благодатский. - Ты бы совсем меня бросила бы на хуй, съебала бы к своей подруге или еще куда-нибудь, чего растерялась…
- Ну извини, извини, - принималась сюсюкать Евочка. - Я не хотела, я просто случайно встретила Джелли, Джелли - май лов…
- Чего?
- Ну… люблю я её…
- Ты что, из этих, что ли?
- Ничего я не из этих, мне и мальчики нравятся, и девочки… - приближала вдруг лицо с носом-крючочком к лицу Благодатского и сильно целовала его в губы. Проникала языком - в рот. Благодатский закрывал глаза и чувствовал неожиданно резкую и сильную эрекцию. Отстраняла лицо, смотрела.
- Тебе нравится, по глазам видно - нравится… - говорила с обычной своей вульгарной интонацией.
"Блядь", - думал Благодатский и гладил ее по жестким и сухим от краски волосам. Вслух говорил:
- Почему, собственно, мне не должно это нравится?
- Я правда страшная, скажи? - спрашивала вдруг.
- Нет, нет, почему… Не страшная - своеобразная…
- Так ты больше на меня не сердишься? - спрашивала безо всякого перехода.
- Сержусь. И еще долго буду сердиться. Я злопамятный, - отвечал Благодатский, обнимал ее за шею и снова целовал. Спрашивал:
- А как же - Джелли? Которая - твай лов…
- Это совсем другое, а ты - тоже мне нравишься, - отвечала Евочка.
Прилетал ответ на сообщение. "Евочка дарлинг приезжай через час на "Коломенскую"", - было написано там.
- Надо ехать…