- А я больше - не хочу! - демонстрировал остаток кекса, подходил совсем близко к урне и отщипывал маленький кусочек: бросал крысе. Та - опять взглядывала на Постного: словно пыталась понять, чего нужно ожидать от него. Так смотрели друг на друга - умными глазами, изучали. Видела: опасности нет, подходила к кусочку кекса: нюхала и съедала его. Постный крошил еще: так постепенно скармливал крысе остаток кекса - полностью. Благодатский все это время - сидел в стороне: на бордюре, курил и пил пиво. С интересом наблюдал за действиями приятеля. После, когда нечего уже было предложить голодному животному, говорил:
- Пойдем. Я бы тоже мог ей пива плеснуть, так ведь - не будет…
- Умная, - отвечал довольный Постный и подходил к Благодатскому: шли дальше, к дыре в заборе: проникали на территорию парка и принимались бродить там по дорожкам, стараясь выбирать места - где поменьше людей.
- Я вот, Постный, вчера - хотел рассказ написать, - признавался другу.
- Про что?
- Не знаю про что, просто рассказ. Только я даже начать не смог… Как начать, может ты посоветуешь? Давно ведь - сочиняешь…
- Не знаю, чего там начинать - бери да пиши. Придумай чего-нибудь и пиши…
- А может, лучше - не придумывать? Чего неправду-то писать, хуйню всякую…
- Благодатский, это же литература! Настоящее искусство, чистое искусство, всё придумано. А те, которые так просто пишут, не придумывают - уроды…
- Ого… Я как-то не очень с тобой согласен, ну да ладно. Думаю - все как раз наоборот. Ты сам-то что-нибудь сейчас пишешь?
- Пишу. Роман пишу.
- Роман? Круто… Трудно ведь, наверное, роман писать…
- Ничего не трудно. Я подумал просто: вот сексуальность и религиозность - два начала цивилизации. Ну и решил написать про то, как они связаны.
- Интересно. И чего там у тебя будет? - завидовал другу Благодатский.
- Чего там будет, все там будет. Во всех видах. Написал уже, как чувак себя на антенне распял. Еще там садо-мазохисты будут и гомосексуалисты тоже. Много чего будет.
- А евреев - не будет?
- Чего ты к евреям привязался? Нет, не будет. А про гомосексуалистов - будет начинаться фразой: "Я занимался любовью с Христом"…
- Чего-то ты совсем уже, Постный… Досиделся, дочитался…
- Ничего ты не понимаешь, это - рефлексия! Я вот церковников не люблю, они - уроды все. Вот и напишу, никому мало не покажется…
- Слушай, может все-таки - с готами потусуемся? Хоть на живых людей посмотришь, а то скоро совсем у тебя от книжек этих крыша съедет… - серьезно говорил другу Благодатский.
Но тот отказывался и продолжал так же категорично отстаивать свои позиции. Так гуляли они и беседовали, пока не надоедало: тогда - выбирались из парка и отправлялись по домам. Дорогой Благодатский рассуждал: "Он - умный и напишет здорово… Только он ведь ни одного священника в жизни небось не видел. Да и извращения - если только на видеозаписях. А это что? Да ничего, так - чужие фантазии… Я вот чего не видел и не пережил - никогда писать не стану, это пошло, это - наебаловка. Посмотрим, чего он там напишет…" Продолжал завидовать.
А ночью, перед сном - снова накатывало: поднимался под одеялом член и шевелилась память: показывала то, что казалось уже давно забытым. Ворочался, не мог уснуть. Чувствовал внутри - тяжесть, дышал глубоко и часто. Наконец вставал: тихо, чтобы не разбудить моментально уснувшего Неумержицкого. Одевал джинсы и шел в туалет: дорогой закуривал и выкуривал сигарету.
В туалете - запирался в кабинке, расстегивал джинсы и доставал казавшийся чуть припухшим член, трогал и смотрел на него: моментально вставал. Благодатский вздыхал, думал свои невеселые мысли и принимался мастурбировать: привычно скользил рукой по поверхности члена, стягивая и натягивая кожу. Представлял себе: комнаты, постели и кресла, представлял - мощно движущиеся и стонущие тела, залитые потом и спермой, а также - себя и её среди них. Стены туалетной кабинки мутнели и расплывались, вздрагивал потолок - опускался вниз и резко подымался обратно вверх. Исчезала и вновь появлялась обложенная коричневой плиткой унитазная дыра. Уставала рука, делался влажным лоб и спина, вдруг ослабевал и чуть обвисал член: Благодатскому казалось, что если он сейчас не кончит, то - расплачется и упадет здесь, в узкой кабинке на грязную, со следами мочи и плевков плитку. Из последних сил напрягал уставший бицепс и яростно дергал член. Наконец кончал: лишь несколько жалких мутно-белых сгустков вылетало и падало в дыру унитаза, тихо всхлипнув там желтоватой водой. Подбирал кусок какой-то смятой бумаги, протирал член. Сливал воду и отправлялся спать. Засыпал моментально, усталый и подавленный. Перед тем, как заснуть - успевал подумать: "Что-то делать нужно, иначе - совсем хуево станет… Схожу опять - к ней, только какой смысл… Нет, лучше на кладбище: подцеплю там кого-нибудь, может Евочка… Евочка, телефон ведь ее - есть! Позвоню завтра…"
Звонил.
- Встретиться? Можно… - соглашалась и назначала время и место: вечером, на станции метро "Октябрьская".
Приезжал, выходил на улицу. Одетый в черное: джинсы и тонкий свитер с торчавшим из-под - аккуратным воротом рубашки, рядом с которым свисали убранные за уши длинные волосы, прислонялся к стене: закуривал, совал руки в карманы и ждал. Решал - не пить. Рассуждал, о том - для чего встречаться здесь и предполагал: для того, чтобы быть возле высокого памятника Ленину, рядом с которым вечерами часто помногу собираются неформалы: в том числе - и готы. Не радовался: представлял себе толпу молодежи со спиртными напитками и обязательных в таких условиях - ментов и гопников. "Нужно было - на кладбище встретиться. Ну или хотя бы: в центре… Только бы - не вспоминала подробности той ночи и не спрашивала - почему уехал: не прощавшись…" - думал Благодатский и поглядывал на время: опаздывала. Наконец приезжала, извинялась. Говорила:
- Там такие пробки, а мне ехать - далеко…
- Ладно, ничего, - целовал Благодатский и заново разглядывал: словно успел за несколько дней совершенно позабыть - как она выглядит. Маленькая, с носом-крючочком и в черной шерстяной шали с крупными дырами-ячейками, Евочка казалась - усталой, смотрела из-под полуприкрытых глаз и объясняла: для чего встретились здесь:
- Мне тут - нужно человека одного найти… Пойдем, поищем…
Понимал: тут - это на площадке вокруг Ленина с неформалами и - не хотел ходить там, искать кого-то. Не мог отказываться: сам назначил встречу. Послушно отправлялся за Евочкой: первым делом выкуривала сигарету и покупала в ближайшем ларьке подземного перехода - пиво. Предлагала и ему: отклонял предложение.
- Ева! - радостно кричал вдруг совсем рядом чей-то неприятный голос.
Оборачивались, смотрели. С удивлением оглядывал Благодатский двух невысоких неформалов с неприятными красными лицами: неопрятно одетых и изрядно пьяных.
- А, привет… - рассеянно отвечала Евочка и не сопротивлялась, когда вплотную приближались они к ней и целовали - в щеку.
"Ни хуя - это что, она: с такими уродцами тусуется?.." - поражался Благодатский. - "Может, их и хотела отыскать здесь? Нет, как-то нехорошо получается: мне-то что с такими рядом делать… Блядь, вот говно…" Отходил чуть в сторону, закуривал и не слушал - о чем разговаривала Евочка с подошедшими. После, когда попрощавшись уходили - спрашивал:
- Это - кто?
- Так, ребята какие-то… - неопределенно отвечала Евочка.
- Что значит - какие-то? Они же тебя целовали даже! - не понимал Благодатский.
- Да я тут, кажется, недавно познакомилась с ними. Пьяная была, не помню толком… Целовалась с кем-то в засос - на спор!
"Ого, вот это - блядь…" - говорил про себя Благодатский, а вслух - просил Евочку быстро отыскать того, кого нужно отыскать и уйти или уехать в другое место.
- Да, да, сейчас. Мы - быстро… - поднимались лестницей из подземного перехода и шли к памятнику.
С неудовольствием оглядывал Благодатский открывшийся взгляду паноптикум: грязных, крикливых панков, самодовольных металлистов, чудных толкиенистов с волосами, перетянутыми ленточками через лоб: большими смешанными кучами лепились они по краям дорожек и площадки возле памятника. Пили пиво из больших пластмассовых бутылей, смеялись и переругивались. Неподалеку, как и ожидал - замечал пару ментов: хмурые, с глупыми лицами, прохаживались они по дорожке и постукивали себя по ладоням - резиновыми дубинками. Чуть подальше оказывались и гопники: не слишком большие и не представляющие собой особенной опасности. На улице уже сильно темнело: затянутое тучами осеннее небо казалось низким и тяжелым, а электросвет на окружающее был брошен - рекламами, редкими фонарями, окнами заведений и фарами автомашин, скользивших в различных направлениях мокрыми городскими асфальтами.
Готов почти не было: только несколько девочек в черном сидело у подножия памятника. Евочка шла неторопливо, оглядывалась по сторонам: искала. Подходили к готочкам: Благодатский видел одну - знакомую, которая, взглянув на него, отчего-то делала вид, что - не узнала. "Чего это она?" - думал. - "Может, бухая? А может, память короткая… У готочек, кажется, на редкость короткая память".
- Ты не видела ее? - слышал, как расспрашивала Ева одну из готочек: с выбритыми висками, густопокрашенными синим глазами и толстым крестом на шее. - Она обещала быть здесь, у нее телефон не работает, не могу позвонить ей…
- Нет, не видела. Не было ее тут, не было! - отвечала готочка.
- А если появится - скажешь, что я здесь, что ищу её? Скажешь?..
- Скажу.
- Только не говори, что я - с парнем. Не скажешь?
- Не скажу.
Довольная, словно бы решив тем самым все дело, звала Благодатского - на лавочку. Говорила: