- А если вдруг я тебя попрошу - помочь? Мне там кое-чего написать нужно, поможешь мне, поможешь? - улыбалась - и странной казалась улыбка под злыми быстрыми глазами.
- Помогу, чего не помочь… Только - не знаю, как мы с тобой встретимся: я редко свое время планирую: сегодня - здесь, завтра - там.
- Да я тут рядом живу совсем - возле вашего института. Приедешь учиться, позвонишь и зайдешь. Зайдешь?
- Зайду, - соглашался Благодатский и радовался тому, что - так удачно вышло. Смотрел сквозь стеклянную стену кафе, видел: дождь и прохожих, покрытых зонтами и капюшонами: спешили в метро и под другие крыши. Решал - посвятить вечер творчеству: не ездить никуда - по плохой погоде. Прощался с изрядно надоевшими бестолковым разговором девками, отправлялся в общежитие. Не забывал - записать номер телефона Белки.
Приезжал, сообщал свои намерения - Неумержицкому. Садился за стол, доставал блокнот и ручку. Пробовал писать: грыз колпачок, трогал волосы и думал о том, как нужен ему компьютер, за которым удобно работать: сохранять, форматировать и редактировать текст. Чертил на полях кривые линии, не знал - с чего начать. Спрашивал Неумержицкого:
- Как можно - начать?
- Я ехал на перекладных - из Тифлиса! - ржал тот. - Хули ты за писатель такой, если даже начать не можешь? Тебе ведь и заканчивать как-то придется…
- Да уж закончу… - хмуро отвечал Благодатский. - Начну и закончу, спасибо - за помощь…
- Не на чем. Пива хочешь?
- Хочу. А что, есть?
- Нет, но можно сбегать…
Бегали, пили - до полуночи. В двенадцать часов ночи - засыпали, пьяные.
Во сне Благодатский видел себя - стоящим у окна общежития и всматривающимся в очертания предметов сентябрьской ночи: видел деревья и фонари, светившие желтым на мокрые асфальты дорог, видел дома, темное, затянутое тучами ночное небо и на фоне неба - Останкинскую башню. Что-то странное мерещилось ему в очертаниях башни: в ее устремленности к невидимым на далеком небе звездам, в ее верхней части: с утолщением и тонким острым шпилем наверху. Понимал вдруг, что башня - не башня, а: огромный мужской половой орган, который уже долгие годы бесполезно стоит, высокий и беспомощный. "Несправедливость", - решал Благодатский. - "Не может ведь она, то есть - он: сам. Нужен кто-то, а никому нет дела… Почему все - так? Почему заботятся о себе, не замечая других? Ведь если бы иначе - всем сделалось бы лучше. Я вот - не только с этой могу, которая убежала к пацану с квартирой и плечами пошире, но и - с теми, на кладбище: маленькими, глупыми, некрасивыми. Им хорошо - и мне хорошо, и я рад, что могу делать им приятное… Я ведь и тут смогу, надо только постараться… Пускай все видят, как нужно поступать! Может - хоть до кого-то дойдет…"
И вновь - сильными волнами внутри начинало ходить по всему телу ощущение превосходства, сознание силы и яростная радость. Хватал в углу комнаты рюкзак, похожий - на солдатский ранец, бросал в него оказывавшиеся под рукой - предметы. Как обычно бывает во снах - не думал о нелогичности, необоснованности тех или иных действий: носился по комнате, словно руководимый непонятной силой и заранее изготовленным кем-то - сценарием. Чернело: проваливался куда-то, ничего не помнил - только оказывался на клочке глинистой земли: совсем рядом с тем домом, где днем раньше - ходил, смотрел и разбивал окно. Смотрел в его сторону: видел кусок стены и деревья, с которых ему под ноги летели жухлые листья. Замечал легкий дождь: падали и блестели капли, освещенные фонарями, и совсем близкой казалась серебристая Останкинская башня.
Снимал с плеч рюкзак, раскрывал его. Доставал предметы и непонятно появившиеся откуда-то - толстые красные свечи. Закуривал и хозяйственным ножом, предназначенным в общежитии для разрезания хлеба и прочих продуктов, чертил на глинистой земле - пятиконечную звезду: сдвигал ладонью в сторону мешавшие грязные листья и чувствовал исходивший от земли - сильный запах осени. Радовался тому, что теплая и влажная ночь присутствовала при его странных действиях и словно бы невидимо помогала. Устанавливал на каждый угол звезды - захваченные с собой предметы и свечи: зажигал. Видел в нервном красноватом свете на земле странные вещи и понимал: так надо, так предназначено: соображал, что без труда сможет найти связь между ними и происходящим. Отходил, задирал голову вверх и чувствовал, как падают и разбиваются о лицо капли дождя: стекают по щекам и подбородку. Снова охватывало чувство близкой победы: кипело и бурлило внутри. Следом за ним - появлялись непонятные слова и звуки: выкрикивал и бормотал в темноту, размахивал руками и крутил головой. Видел вдруг, как вырастают языки огня на красных свечах, поднимаются вверх и сливаются в один: длинный и неровный, как у паяльной лампы. Замолкал и всматривался в силуэт башни, над которой вдруг появилось и стало шириться белое пятно облака: растекалось по небу и набухало. Благодатский замирал: из облака выныривала вдруг огромная волосатая рука, подобная тем, какие бывают у монстров в фильмах ужасов. Кривая, толстая, с длинными закрученными спиралью ногтями, тянулась она к башне и вцеплялась в утолщение. Со страшным скрежетом и грохотом принималась двигать его - вверх и вниз: летели в ночь искры и куски железа.
- Да, да! - принимался скакать на месте и кричать Благодатский. - Так и должно было быть, так и будет! Сила есть, и ярость есть, и любовь есть! Вот - победа и огонь всех будущих побед, к которым спешу! Никто не помешает, никто не схватит, никто не запретит! Лучшее, что может быть жизнью и лучшее, что может быть ночью - да здравствует!
Замечал тем временем, что процесс с застоявшимся органом - близится к логическому завершению: все сильнее вздрагивала башня, все ярче и ослепительнее срывались с ее ствола искры, все быстрее и сильнее скользила вверх и вниз страшная рука. Наконец свершалось: утолщение трескалось и взрывалось поверху: кусками конструкции и полосами металла провисало вниз; вверх же, в темный воздух ночи - взлетал огонь, провода, аппаратура, мебель и прочее, широким радиусом рассыпаясь над спящим городом. В то же время Благодатский чувствовал, что дрожит земля: это качалась тяжелая башня, сотрясая свой глубоко врытый фундамент и многое вокруг. "Блядь, да она же ебнется сейчас! Хуй ведь - кончает и падает!" - соображал Благодатский и бросался скорее бежать: закладывало уши от страшного грохота, вокруг скользили по проводам синие искры и гасли редкие огни в домах. Понимал, что когда упадет - верхушкой острого шпиля разрушит её дом - подобно взрыву, вырвавшему часть соседнего и оставившего на месте квартир: трехстенные кинодекорации. "Я туда камнем бросал, а она - целиком!" - успевал подумать во сне последнее и просыпался.
Рассказывал Неумержицкому - свой сон.
- Это что! - отмахивался тот. - Мне вот недавно приснилось, что меня на балконе автобусом задавило…
Не понимал серьезности сна, не придавал ему никакого значения.
Тем днем - вновь не посещали института: посещали спортивный зал.
Вечером Благодатский встречался со своим другом - писателем-домоседом по фамилии Постный. Приезжал на встречу с ним туда, где жил он: в Сокольники. Высокий и тонкий, похожий на циркуль, с хвостом длинных светлых волос и добрыми умными глазами - ждал его Постный и читал в ожидании книгу. Здоровались, радовались друг другу и отправлялись гулять - в парк.
- Полезем - в дырку! - предлагал Благодатский.
- Зачем? - не понимал Постный. - Вход платный только в выходные днем, а сейчас - не платный.
- А так, просто. Чтобы менты нас металлоискателями не щупали!
- Менты… - отправлялись к знакомому месту в кованом чугунном заборе, где давно уже был выломан кем-то толстый заборный прут.
Благодатский покупал себе - пиво, а товарищу, по причине худобы пребывавшему на вечной диете, не пившему и не курившему, - кекс.
Дорогой обменивались последними новостями, пили и ели. В который раз поражался Благодатский домашнему образу жизни Постного, его странным вкусам и привычкам.
- Пошли со мной на кладбище, Постный! - звал его.
- Зачем? - удивлялся.
- С готами познакомлю. Погуляем, пообщаемся.
- Ага, нужны мне твои готы. Они - уроды все. Не хочу. А кладбищ боюсь, я там бываю два раза в год, так потом - сам моюсь целиком и всю одежду в стирку кладу. Заражусь еще чем вдруг…
- Да чем там заразишься, глупости… А если уж готы уроды - то кто же тогда не урод? Не гопники, по крайней мере…
- Да те же гопники, только одеваются по-другому и готику слушают. А сами - читать не умеют.
- Некоторые умеют. А ты - слишком критичен, на все со своей колокольни смотришь. Если бы все такими как ты сделались, стало бы очень скучно. Представь: все сидят дома, читают и пишут…
- Ну и хорошо: может, хоть написал бы тогда кто-нибудь что-нибудь нормальное. Чего дома, плохо что ли? Чего на кладбищах этих делать? Ерунду говоришь, Благодатский. Ой, смотри! - показывал на мусорную урну, мимо которой проходили. Там, рядом с ней, в просыпанном мусоре, сидела крыса. Толстая, с наглой мордой и умными маленькими глазами, рылась она в отбросах: искала съедобное.
Подходили поближе, смотрели крысу. Лишь раз зыркнув в их сторону - не прекращала своего занятия: продолжала шевелить лапами и разрывать мусор.
- Не боишься, Постный? Вдруг она - тебя укусит…
- Ничего она не укусит, она есть хочет, - с интересом разглядывал животное Постный.
- Что ж ты её, кормить собираешься, что ли?