Не говоря уж о том, что они уделали тебя, сбили с ног, лишили равновесия, можно заявить, что на свете вообще не существует такой штуки, как достоинство, потому что как только ты начал ходить своими ногами, ты превратился в очередной кусок дерьма, очередное животное без имени, безо всяких слов, без слез, без ничего, только насилием ты можешь доказать, что чего-то стоишь, и когда ты думаешь о чем-то подобном, когда тебя макают мордой в говно в твоем собственном районе, за углом, там, где ты прожил всю свою жизнь, где ты, блядь, рос, и гулял, и играл, когда был ребенком, настолько близко от дома, что если бы кто-нибудь врубил телек на всю катушку или же включил бы на полную громкость музыку, то это заглушило бы звуки пинков и ломающихся костей, и молотки грохочут прямо перед домом, детей убивают, так говорят в новостях, юнцы исчезают, Пит никогда не вернется домой, ведь это правда, и чаще всего такое происходит летом, каждый год, теперь, похоже, это стало более-менее регулярным явлением, жить в эпоху высоких технологий, и ты все больше и больше привязан к этим розеткам, накачан всеми этими электрическими разрядами, и они пульсируют по всему скелету, от спинного хребта - и прямо в мозг, раскалывая на части пространство, и вся эта радиация - смертельна, это то, что на днях сказала Карен, она сказала, что профсоюзы совсем обессилели, она велела ему подумать насчет союза слова, они тогда спорили про Скаргилла, вспоминали, как позакрывали все шахты, прямо в точности так, как и говорил Артур, это часть большого плана, может, его даже разработали сильно загодя, подробный проект специально для Британии, в которой никто не знает своих соседей, нет организаций, которые бы могли защитить твои права, никакой солидарности, каждый блюдет только собственные интересы, даже уличные рынки обеззаразили, потому что власти предержащие хотели избавиться от этих соседских товариществ и выгнать с улиц торговые прилавки, и они строят дерьмовые маленькие магазинчики, и аренда стоит бешеных денег, и продают одно лишь ширпотребное говно из Китая, где рабский труд стоит дешево, фактически ничего и не стоит, так что капиталисты лежат в одной постели с коммунистами, и невозможно понять, кто кого ебет, все завязано в единый узел, в Китае нет такой штуки, как профсоюзы, и разве можешь ты быть в безопасности, когда гуляешь по своим собственным улицам Лондона, ведь они могут сделать с тобой в любой момент что угодно, они ждут изгоев, поджидают их ночами в переулках, хотят подловить удобный момент, когда ты будешь пьян и неспособен постоять за себя, и легавые вполне могут завалиться к тебе домой, и судебные приставы будут колотить в твою дверь, ибо вот такое случается, когда ты просираешь, когда ты теряешь способность платить за себя, это не фирмы старинного рода и не бандиты новой волны, не ебанашки, лишившиеся своего добра, нет, блядь, никоим образом, а ведь именно так это преподносят газетные пройдохи и судьи, что это типа шутка, они все - говнюки, предпочитают легкую добычу, честные люди живут с открытыми забралами и не готовы воевать, просто хотят жить спокойной жизнью, это всегда маленькие люди - те, которые возят по миру тележки, которые делают то, что им говорят, и глотают свои таблетки, и хотят сделать что-то стоящее, чем-то воздать благодарность за анализ, который тебе поставил какой-то самодовольный мудила, который обращался с тобой как с дерьмом, когда пытался привести тебя в норму, у этих бедных ублюдочных стариков никогда не будет шанса проявить хоть чуть-чуть собственного достоинства, вот старый, вот молодой, а вот тот больной, которому дали пиздюлей, потому что, как сказала Карен, именно эти ебланы на грузовиках-скотовозках - те, которые заканчивают в итоге раздетыми и разутыми, потому что не могут за себя постоять, Манго в этом отношении был прав, у него-то есть хоть какая защищенность, он следит за собой, да хуй с ними, со всеми остальными, он так заебался, Балти не собирался становиться очередным лузером, даже если для этого придется в один прекрасный день обчистить банк, он в состоянии разобраться, что к чему, продумать все логически, можно, конечно, прикинуться белым человеком, сказать, что с МакДональдом просто не все в порядке, сказать словами, но с ним самим еще больше не все в порядке, надо пиздануть этого мудилу по яйцам, по башке, по животу - хотя, конечно, это не слишком красиво, потому что сам МакДональд тоже работает на большого босса, а еще ему надо кормить семью, на него самого давят, аж тошно, надо держаться за работу, работа - источник инвестиций и вся подобная ерунда, а если быть действительно честным, действительно честным с самим собой, были же времена, когда и он бывал честным, бывали и времена, когда надо было врать, а теперь Балти честен, настолько честен, насколько вообще кто-либо может быть честным, но все равно, какая разница, он просто говорит чистой воды правду, когда напоминает себе, что дело не закончено, пока что нет, нет, блядь, никоим образом, приятель.
Балти остановился и заглянул в окно магазина Уилла. В окне стояла картина с Иисусом в черной рамке. Темное лицо арабского типа, наверное, еврейское, но было понятно, что это Иисус, потому что на голове его были колючки и из порезов струилась кровь. Страшная картина. В ней не было никакой красоты. Не было тепла. Только холодная боль и несчастье. Самопожертвование, как скажет викарий. Балти не мог себе представить, чтобы кто-то готов был выложить за такое хорошие деньги. Особенно если помнить, что Иисус может выглядеть по-другому. Надо суметь это сопоставить. Стояла ваза, наполненная дешевой бижутерией, то да се, какие-то бронзовые украшения вроде как более высшего класса, только ценники отвернуты, и он не видел, что там на них написано. Он видел, как Уилл обслуживает кого-то в своем магазине. Когда женщина повернула к выходу, Балти вошел. Женщина несла под мышкой картину, и он посторонился, чтобы дать ей пройти. На картине был изображен еще один Иисус. В точности близнец, как на той, в черной рамке. Должно быть, однояйцевые близнецы.
- Ну как, я смотрю, опиум для народа хорошо продается? - спросил Балти.
У Уилла появилось озадаченное выражение лица, но потом он понял. Показал на ряд рамок на полке. Первой была та же самая картина. Картины были одной партии. Он купил в Уимблдоне на распродаже пятнадцать штук, на развале из багажника. Как ни странно, они продавались. Стоило продать только пару, и это уже принесло прибыль. А он умудрился продать целых три. Должно быть, такой Иисус - это что-то новенькое.
- Всегда представляешь Иисуса белым человеком, правда? - сказал Балти, присаживаясь в старое кресло рядом с большим письменным столом, за которым Уилл вел свои дела.
Уилл направился к креслу за столом. Обветшалый стул, но все равно отличная мебель. В один прекрасный день, он отшкурит его и покроет лаком. В его магазине было много разной поношенной одежды, нечто вполне подходящее, чтобы удовлетворить вкусы местных жителей. Обычный хлам, правда, добротный, в соответствии с пристрастиями владельца. В магазине было тепло и пахло плесенью.
- Потому что картины пишутся в соответствии собственными представлениями, - сказал Уилл. -
Может, Иисус был темнокожим, может, вообще негром. Кто знает. Он не мог быть англосаксом, это уж точно.
Никаких светлых волос и голубых глаз не могло быть у человека, который жил в пустыне.
- Хотя все равно это очень странно - видеть Иисуса Христа, который похож на жида или араба.
- Нацисты в свое время учили детей, что Иисус принадлежал к арийскому племени, которое построило цивилизацию на Среднем Востоке, а потом их вырезали евреи. Если тебя такому учат, ты же потом будешь в это верить, правда? Мы всегда верим в то, что нам говорят, просто зависит от того, кто именно тебе все рассказывает. Но в любом случае мы будем так думать. И будем стараться все подогнать под это. Рисуем его, как будто он был каким-то викингом.
- Это не имеет значения, ведь правда? - сказал Балти. - В том плане, что как бы он ни выглядел, только то, что он сказал, идет в счет. Я знаю, это вроде как относится к истории и так далее, но куча всего из этого - выдумки, да-да, это все придумали на радость королям и блюстителям порядка. Заметь, я все равно не знаю, что именно он хотел сказать. Был там один Добрый Самаритянин. Лежит себе мертвец на обочине дороги. И тут подходит фанат Хартлпула и съедает его сердце. Откуда ни возьмись появляется фан Ливерпуля и съедает печень. Появляется фан Арсенала, но он не голоден. Помнишь такое?
- Помню. Но ты все равно не решишься пойти обворовать церковь, ведь так?
- Честно говоря, я и не знаю. Вероятно, пойду, если будет совсем отчаянное положение. Я думал об этом, когда шел сюда. Если бы у меня действительно не было денег, если бы я оказался на самом дне, я бы ограбил банк. Думаю, что я обчистил бы и церковь. А может, нет. Вероятно, забил бы на это дело. Никто не хочет падать на дно, ведь правда? Ты думаешь, что не я пойду на ограбление церкви? Нет причины, по которой мне не следует этого делать. Вряд ли там найдется что-то стоящее, в этой церкви. Я и так замешан в мелких преступлениях, взламываю автомобили и ворую стереосистемы.
- Большинство людей не пойдет на ограбление церкви. Из-за навязанного страха возмездия.
- Больше похоже на страх того, что тебя застукают.
- И судьи потом приложат все силы, чтобы заставить тебя заплатить за это с лихвой. Они все в этом завязаны. Легавые, попы, судьи, адвокаты, присяжные, журналисты, олигархи, политики, некрофилы. Просто клуб взаимопомощи какой-то.
- Божественное возмездие.