Эта причина упоминается и в воспоминаниях участников: "Дрались, дрались, я и то участвовал - за девушек. Ну как? Вот приходят ребята из другой деревни. Ну, у нас уже какая-то ревность: мы же тоже там присматриваемся на своих девчат: кто-то кому-то нравится. А тут пришли ребята, да еще там удаль свою показали какую-то там - пляски, может быть, получились лучше… а уже когда начинают расходиться, невест разбирать - вот и тут. Если там кто-то остается в соседней деревне там с какой-то невестой, - тут уже начинают там, кого-нибудь подошлют - чтоб как-то этого парня отколотить, чтоб помнил". "Чужой возьмет девушку, пойдут в сторонку. А я, допустим, с ней дружу. Ну и камнем, чи палкой из-за угла кинешь. Ну и начнется драка…". "А на следующий день уже может быть такая драка - обильная. Прямо-таки почти деревня на деревню. Этот чужак придет с командой уже. Это такие сильные были драки…"
Заметим, что действительно "из-за девушки" в данном случае дрался, может быть, лишь тот, кто за ней ухаживал (как правило, атаман деревенской кампании). Другие ввязывались в дело потому что "наших бьют" или вообще не понимая, что происходит - "улица узкая!". Сами рассказчики, объясняя, что дрались "из-за девушек", тут же оговаривались, что на самом деле не это было причиной. Скорее, по традиции, "отцы наши так делали" и т. п.
В воспоминаниях фигурировал еще один сигнал (повод или причина?), инициировавший драки: защита детей. Причем детей этих порой специально подсылали к парню из чужой деревни. Житель Курской области приводит пример: парень из чужой деревни остается с девушкой посидеть, поговорить. Местные парни недовольны и "даже могут - ну, чтобы вот это - драку завести, - может, каких-то пацанов подошлют. Оне там начнуть, знаете, что-нибудь шалить, ну жених вроде - от невесты вроде надо как-то отогнать (они шутят над невестой, над ними). Ну, он за ними - вроде там что-то - их пугнуть. А тут местные сразу: "Ты что обижаешь наших детей, всё!" - и пошла тут… Ну, кто сильнее, тот тому и вообще… тот того и наколотит".
В псковско-новгородском сценарии этот момент еще более разработан. Парни специально подпаивали подростков лет 10 и пускали их на гулянии впереди своей партии. Те кривлялись, сквернословили, делали непристойные жесты, задевали встречных парней из чужой компании - это называлось ломаться, подлезать, а сами подростки назывались ломальщики или хайки. Их роль, как и все прочие в драке, прописана в мужских песнях:
Подержите мою кепку,
А я поломаюся.
Не скажите моей матке,
Что я в Бога лаюся!
Подростки в больших драках не участвовали; их роль - провоцировать взрослых парней: "Это хайки, как говорят… ну просто вот: рубаха-парень! Вот такие ломались, как правило. Гармонист играет, тут… человек двенадцать идет. Во всю ширину улицы… За ними еще, еще… Впереди кто-нибудь ломается. Он поломается, потом другой его сменит: тоже такой же веселый… Навстречу идет вторая шайка… Ну, а потом по какой-то причине или без причины - ну, начинается: как говорят люди - подлезают: вот идут-идут и кого-нибудь раз! - толкнут. Это называется подлезают, ага… И идут обратно. Ну, ясно, что тут уже пахнет…
Трудно не заметить, что объяснения типа "за девушек" или "за наших детей" - это не указание настоящей причины драк, а способ их оправдания.
Тот же мотив выдвигают в качестве обоснования и былинные богатыри, побивая супостатов и срубая головы змеям:
Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова: -
Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,
Тоби полно-тко крычать да по-зверыному,
Тоби полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тоби полнотко вдовить да жен молодых,
Тоби полно-тко спущать-то сиротать
да малых детушек.
Всячески подчеркивается угроза, которую представлял Соловей для "женщин и детей", - чем и оправдываются насильственные действия по отношению к нему. Причем обещания врага прекратить подобные злодеяния служат достаточным поводом отказаться от применения силы:
А змея тогда Добрынюшки смолиласи:
Не придай ты мне смерети напрасныи,
Не пролей ты моей крови бесповинныи.
А не буду я пленить больше богатырей,
А не буду я давить да молодых жен,
А не буду сиротать да малых детушек…
А на ты лясы Добрыня приукинулся,
А спустил-то он змею да на свою волю…
Василий Буслаев (в одной из записей былины) вызывает на бой новгородцев, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное на пиру его матери. В другой записи былины новгородцы решают убить Василия за то, что:
Ишше стал он на улоцьку похаживать;
Он дворяньскима забавами да забавлятисе, -
Малых деточек на улки пообиживат…
Он ведь много убивал да малых деточек…
Аналогичная формула узаконивания насилия просматривается и в "фольклоре красноармейцев" периода гражданской войны начала XX века:
Как коршуны злые терзают добычу,
Пронзенное сердце клюют,
Так белые банды терзают станицу,
Кровавые реки текут…
И сын погибал пред очами родимой,
А дочь на глазах у отца…
Ах, сколько погибло, погибло напрасно
Под пулей, в петле, под ножом!
Ах сколько осталось сестер разнесчастных
И сколь опозоренных жен!
Стонали станицы, стонали деревни,
Ждали избавленья свово…
(запись была сделана на Украине).
Отечественная война (1941–1945 годов) также изображается в деревенском фольклоре как помеха нормальному осуществлению репродуктивных ролей:
Распроклятая Германия затеяла войну. Взяли милого в солдатики - оставили одну! Ой, девочки, война, война, зашумели ёлочки, Прилетели самолеты - улетели дролечки! Много лесу на угоре, много вересиночек. Из-за проклятого фашиста много сиротиночек.
Итак, традиция санкционирует лишь насилие, осуществляемое в интересах и по сигналу из прокреативной сферы, тем самым программируя сцепление этих двух сфер.
Феномен их сцепления в русской культурной традиции точно выразил А. Платонов: "В нашем народе понятие матери и воина родственны: воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели, и сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина". До сих пор, если рождается мальчик, матери говорят: "Ну, будет солдат!"
Уже на примере праздничных драк мы могли наблюдать разделение сфер насилия и воспроизводства. По обычаю в этих драках участвует неженатая молодежь: "Всё до армии, - объясняет житель с. Пинаевы Горки (в Новгородской обл.), сам бывший атаман деревенских компаний. - После армии - уже нет: уже думали о семейной жизни. Всерьёз с девушкой знакомимся. А женатые уже не дрались - уже дети". Так формулируется норма. Участие женатых мужчин в драках случалось, но воспринималось как факт исключительный, и это участие осуждалось и сдерживалось. "Женатые не дрались, - замечает рассказчик, - только поддерживали. Да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого… Бабы плакали: две дочки остались…" Случаи убийства или увечья женатых мужчин десятилетиями хранились в памяти жителей, приобретая стереотипно-фольклорную форму и назидательно-осуждающий смысл. Мотивировка - "у них дети": иными словами, заведя детей и беря на себя ответственность за них, человек устранялся из сферы насилия.
Зато молодежь, вступая в возраст драк, демонстрировала символический разрыв с матерью. В песнях "под драку" отрицается даже сам факт их рождения от женщины:
Я родился на кровати,
Мамки дома не было:
Моя мамка в Ленинграде
По базару бегала!
Приобщение к компании дерущихся парней осознается подростком в терминах нарушения материнских запретов (в том числе на сквернословие). Напомним песню ломальщиков - подростков, которые ломались, кривлялись, сквернословили, рыли ножом землю и подлезали к встречным парням, провоцируя драку:
Подержите мою кепку,
А я поломаюся.
Не скажите моей матке,
Что я в Бога лаюся!
Гуляющие компаниями деревенские парни имели обыкновение подшучивать, иногда зло, над взрослыми женщинами. Те соберутся на супрядки, а парни ходят под окнами: "Сидятженщины, сидят… вот заглянет в окошко (парень. - прим.), заглянет - а там у него - или нарисовано, или сам стоит… в ракурсе: в стекло (свой член) показывает. - Ах ты!.. женщина вылетает, его ловить. А где ты его поймаешь, он уже бежит… Это не к девичьим, а к женским супрядкам: чтобы женщин подразнить".
Подобные выходки и другие "бесчинства" гуляющих парней, по-видимому, были обычны и в конце XIX столетия, во всяком случае, в сообщениях с мест систематически упоминаются "вымогательство и отнятие денег на покупку вина, разбитие стекол, поломка изгородей, поджоги стогов сена и хлебных скирд.". Парни смеются над детскими забавами, демонстративно оскорбляют женщин (в том числе своих матерей) - тем самым обозначая отстранение от всей области воспроизводства ("женщин и детей"). Зона насилия, куда они вступают, тем самым, отделяется от этой сферы.
Таким образом, праздничные драки - не только обучение технике и этике силовых действий, но и испытание на способность подчинять их общественному контролю.
Чем обычно заканчивались праздничные драки? Ожидаемые варианты (например в псковско-новгородском регионе) зафиксированы в уже упоминавшихся песнях "под драку". В них чаще всего упоминаются три возможных исхода драки:
а) Гибель, убийство кого-либо из участников: