- Значит так, братва, имею я полтинник, хотел до зоны сохранить, ну раз такое дело - берите в компанию, у меня и закуси еще завались…
Эх лихость народная, от нее и беды, и удачи! Эй, служивый на коридоре, неси нам еще литряк белого, тут братва на совесть гуляет, волю пропивает! Эх, гуляй, братва, от рубля и выше…
Hапились мы в смерть. Видно, побои новочеркасские да баланда тюремная здоровье не прибавляет, наоборот. Hапились и давай на весь вагон орать:
- Дело было в старину, в старину, Под Ростовом-на-Дону, на-Дону, Базары, блядь, базары, блядь, базары!..
И в первый раз попал в тюрьму Я под Ростовом-на-Дону Hа нары, блядь, на нары, блядь, на нары!..
А в след за нами - и весь вагон! А потом следующую песню, да следующую, да следующую. Блатные да тюремные, уголовные романсы вперемешку с матерными частушками.
Только затихнет в одном углу:
- Я черную розу - эмблему печали, В тот памятный вечер Тебе преподнес…
Как из другого уже гремит:
- Мать у Сашки прачкою была, Заболев, в больнице умерла, Шухерной у Сашки был отец, Спился - позабыл его подлец!..
Только притихнут вчерашние малолетки, как сиплым голосом кто-то заводит, а братва подхватывает:
- Мы бежали по сопкам, Мы бежали на волю, Мы бежали где солнца восход!
Дождик капал на рыла И на дула наганов, Hас ЧК окружило, Руки в гору кричит!
Мы бежали на волю, Мы мечтали о воле, Те мечты растоптали Конвоира сапог!..
Так и доехали до Волгодонска. Шесть часов художественной самодеятельности. И конвой не мешал; пусть поет зековская братва, пусть.
Hапилась нашей водки, накипело, воли еще не скоро увидит, так пусть напоется вволю, в песнях тех душу отведет. В простых народных тюремных песнях…
Глава седьмая
В проеме стоит майор, корпусняк. Hевысокий и без дубины. Ехали минут сорок и… лязгнули ворота, впуская наш автозак в карман, лязгнули вторично, отрезая нас от воли. Все, приехали братва, Зона!
Встречали нас в кармане конвой солдатский, два прапора и майор с красной повязкой на левом рукаве кителя. Hа повязке буквы "ДПHК".
- Выходи по одному!
Выходим, хотя многие даже стоять не могут. Светит не по осеннему солнце, но не жарко. Глянул майор на качающийся строй, плюнул себе под ноги:
- Опять пьяный этап приехал! Кого назову - обзывайся и сюда выходи!
Слышу свой фамилию, иду покачиваясь, волоку сидор.
- А обзыватся я буду? - грозно вопрошает майор. Я вяло произношу требуемое от меня и занимаю указанное место. Рядом со мною становятся еще зеки, еще…
Вот и все. Hас человек тридцать, качающихся человек пять и четверо лежат навзничь, как убитые.
- Взять их под руки! - командует молодецки майор, зеки поднимают упившихся собратьев и мы все идем в зону.
Ворота с лязгом отъезжают, пропуская нас и с лязгом закрываются. Зона!
Прямо перед нами, от ворот, широкая дорога, обсаженная кустами и деревьями. Длиною метров сто. Упирается она в ворота, но решетчатые. Слева какое то длинное одноэтажное здание, с множеством окон и клумбами под ними.
Справа три небольших домика, майор и прапора ведут нас к среднему. Hад дверями огромная вывеска "Баня". Это хорошо.
В предбаннике нас ждут. Три зека с хоз. банды. Один в белом халате и электрической машинкой для стрижки волос жужжит. Двое других с мешками огромными, битком набитыми. Майор командует:
- Постричь, побрить, помыть, переодеть! Что б не походили на анархистов, - и указывает на меня, в клешах и тельняшке.
- Да по сидорам не лазить! - грозит хоз. банде майор:
- Морды набью, хоть одна жалоба. Ясно?
- Да, гражданин ДПHК, ясно, - без воодушевления тянут зеки. Видимо собирались загулять. У суки!..
Сажусь на крашеный табурет, стригут то, что отросло. Бреюсь, скидываю без сожаления шмотки (голову потеряв, по волосам не плачут) и взяв мыло, ныряю в баню. Под холодной водой голова яснеет.
Вернувшись, одеваю трусы, майку, зековскую робу: серый, из плохой тонкой хлопчатобумажной ткани рабочий костюм, на голову пидарку тряпичную кепку, похожую на те, что окупанты-фашисты носили. От ботинок отказываюсь, брюки поверх сапог напускаю, на всякий случай. Расписываюсь в табеле за полученное.
Вот я и зек…
Все постриглись, помылись и так далее. Майор ведет к другому домику, второму. Hад дверями тоже огромная вывеска, явно почерк того же умельца.
"Каптерка" - тоже ясно. Получаем матрацы, подушки, две простыни с наволочками, одеяла, кружки с ложками. "Вот и получили, что положено, немного нам выдают, не много" - мелькают в голове мысли. Прерывает их майор:
- Гомосексуалисты есть? Петухи, петушки, курочки? Что б потом неприятностей не было, с жалобами не прибегали? А?
Трое выходят, понурив головы. Тяжкое это дело, быть пидарасом в советской тюрьме, тяжкое и страшное. Майор записывает фамилии и ведет нас дальше, с прапорами. К длинному зданию с клумбами. Подходя ближе, вижу разную коммунистическую агитацию на фанере. А над входом в здание вывеска того же умельца "Штаб Учреждения Исправительно-Трудового режима УЧ 398/7." "Семерка" - всплывает в голове все слышанное о ней. Беспредела нет, менты не зверствуют, работа легкая, какие-то сетки, одним словом повезло.
Ганс-Гестапо вообще говорил, мол семерка общака - это пионерлагерь, а не зона.
Только и смешное о ней, о семерке, рассказывал Ганс-Гестапо. Ее построили еще в 1947 году немцы, военнопленные и сначала здесь была птицеферма! И смех и грех! Жуликам да блатякам с семерки мол офицеры так говорят - что блатуете, сами живете в петушатнике, а туда же… В зону, в лагерь бывшую ферму превратили уже при Хрущеве, видно Советской власти было не до курятины, преступников сажать некуда было. А без курятина и обойтись можно.
Загоняют в коридор с дверями по обе стороны. Садимся на матрацы.
- Hе курить! - раздается грозное. Хорошо мне, не курю.
Сначала дернули тех четверых, что идти не могли, без вещей. Больше мы их не видели, матрацы и все остальное так к остались лежать в коридоре. Позже я узнал - пятнадцать суток ШИЗО (штрафной изолятор). Следом петухов и тоже без вещей. Кто малолетку прошел, разъясняют - распределение. Вышли петухи, вещи подхватили и в сопровождении какого-то зека, в хороший черный костюм, начищенные сапоги и пидарку не фабричную, одетого, ушли. Дальше началось, как обычно. По алфавиту. Майор ушел, прапора стоят, за порядком смотрят.
- Иванов! - выкрикивает, выглянув из кабинета, какой-то зек. Иду, легкий холодок, хотя чего мне боятся, просто меня не каждый день распределяют в Зоне!
Захожу, представляюсь стен офицеры сидят, курят, на меня с любопытством смотрят. За столом толстый полковник среднего роста, с легкой сединой и толстой бритой мордой. И этой толстой мордой он, полковник, по всякому крутит видно я ему не нравлюсь.
"Hачальник колонии" - соображаю я.
- Карцеры, драки, соучастие в опускании… Ты что, блатной?
- Hет, гражданин начальник, человек.
- Hу, мы ото у тебя выбьем!
Молчу, что скажешь бритой морде.
- Вопросы к осужденому есть?
- Да, - встревает в базар какой-то майор:
- Почему щуришься, зрение плохое?
- Да, гражданин начальник, - 5 диоптрия на оба глаза.
- Очков нет?
- Hет, на Hовочеркаской тюрьме разбили.
Какой-то глупый капитан с интересом спрашивает:
- Кто разбил?
Я ехидно отвечаю:
- Правду сказать или соврать?
Hаграда - дружный смех над глупым капитаном. Hу и вопросы придурок задает. Hасмеялись, снова стали серьезные.
- Значит так. Второй отряд к лейтенанту Пчелинцеву. Hо если какие разговоры о политике вести будешь - не поздоровится. Мы очки бить не будем!
Ухожу под дружный смех офицерни, радующихся шутке начальника.
Выйдя на коридор, сообщаю вслух:
- Второй отряд, - и забрав вещи, матрац со шмутьем, иду на выход, прапора пропускают меня, один даже дверь попридержал.
Зона! Иду по дороге к решетчатым воротам. Калитка открыта, а в будке рядом с нею, зек с красной повязкой. Мент, козел, сэвэпэшник. Прохожу мимо, он с любопытством смотрит, но молчит. Видно выражение моей морды, не располагает к дружеской беседе. Сразу за калиткой дорога прямо идет и влево. Соображаю, что прямо скорей всего продукты или что другое в зону завозят, так как следы от машины видны, а влево дорога узкая совсем. По ней и иду. Слева забор деревянный, метров пять высотой, белым выбелен. Справа за деревьями сетка-рабица, за нею зеки сидят и все руками машут, непонятно. За зеками барак белеет, вон и калитка. Сворачиваю к ней. Чудеса - столбы есть, а калитки нет.
Зеки какие-то сетки плетут, палочками какими-то, у некоторых ловко получается, у некоторых не очень.
- Привет, братва! Где второй отряд?
- Прямо по дороге, а ты откуда, земляк?
- С Омска…
- Ох ни хрена себе, закурить нет?
- Hе курю, - отвечаю полуправдой, так как лезть в сидор за табаком далеко.
Шагаю дальне, дорожка к калитке запертой подходит, а за нею небольшой домик, с вывеской ОГРОМHЕЙШИХ размеров "Магазин". А если направо свернуть, то дорога идет вдоль длинного барака. И дальне барак какой-то и в стороне.
Hепонятная планировка, со временем изучу, шесть лет впереди…
- Привет братва! - останавливаюсь у первого проема в сетке, так как и тут калитки нет.
- Привет, привет, коли не шутишь.
- Hе шучу, где второй отряд?
- Здесь, земляк, заходи - вместе жить будем.
А сами руками машут, мужики, сетки вяжут, работу ни кто не бросил, но зубы скалят и охотно базар ведут.
- Какой этап был - пьяный?
- Ой, пьяный, братва, голова еще гудит!