Глава 10
Я просыпаюсь, и дается это нелегко, учитывая то, что спал я в уютнейшем коконе из шелковистых хлопчатобумажных простыней на удобнейшем матрасе, изготовленном явно из какого-то полимера будущего. Жалюзи на окнах прикрыты и пропускают в комнату лишь приглушенный свет с улицы. Да, богатые люди спят лучше. Может быть, в этом и заключается одна из причин того, что они действительно богаты.
Лиз сидит на кровати по-турецки и смотрит на меня в упор.
- Проснулся, - говорит она. - Слава богу.
- Я тоже рад тебя видеть, - говорю я и, приподнявшись на локтях, набрасываю себе на бедра простыню.
В какой-то мере я просто не желаю "светить" своим причинным местом, особенно притом, что сама Лиз уже успела одеться: на ней джинсы и розовая рубашка. Скорее, впрочем, я натягиваю на себя простыню в первую очередь потому, что мне так нравится прикосновение этого роскошного белья и я не хочу с ним расставаться как можно дольше.
- Ночью… В общем, все здорово было, - говорю я.
- Здорово?
В голосе Лиз слышится упрек и явное желание не то поругаться, не то кого-то в чем-то упрекнуть. И куда, спрашивается, делась эта вчерашняя сексуальная кошечка в обтягивающих лосинах, вместо которой я вижу перед собой суровую домохозяйку, верную поклонницу товаров по каталогам "Эл-Эл-Бин".
- Ему, видите ли, вчера в кайф все было.
- Больше, чем в кайф. А что?
- Больше, чем в кайф? Нет, вы слышали: "Больше, чем в кайф"! Господи, как же низко я пала.
- Что-то я тебя не понимаю. Я что, в постели тебя обломал? Ты на большее рассчитывала?
- Да я не об этом, - отмахивается она. - Ты - просто классный. Даже больше, чем классный. Мне очень понравилось, честное слово! Вот только пусть мне кто-нибудь объяснит, какого хрена я сбегаю со свидания с врачом, повторяю, с успешным неженатым мужчиной, взрослым, серьезным, состоявшимся человеком - такая удача выпадает раз в жизни; даже когда я ему про Люси рассказала, он все равно хотел… Он единственный за долгие годы, кто увидел во мне не только… В общем, спрашивается, на кой черт я сбегаю от Того Самого Мужчины, чтобы потрахаться с мальчиком, у которого я траву покупаю.
- Я, конечно, не дипломированный психолог, но, по-моему, тебя просто накрыло. Да и меня тоже. Кстати, о птичках… Не знаю, как ты, а я люблю пыхнуть разок-другой прямо с утра, натощак.
- Это точно, меня накрыло, - сокрушенно говорит Лиз.
- Я, конечно, не знаю, почему так, но такое ощущение, что, просто произнося эти слова, уже чувствуешь себя лучше.
- А еще лучше мне было, когда я кормила дочку. Кормлю я, значит, ребенка грудью, а мой наркокурьер трахает меня сзади. А я при этом на седьмом небе от удовольствия. И что теперь… Какая я после этого мать? - Лиз берет со столика телефон и протягивает его мне. - Позвонишь в комиссию по делам несовершеннолетних? Не хочешь - тогда я позвоню сама. Пусть меня лишат родительских прав. Пусть лучше Люси вырастет в детском доме, чем живет с такой матерью.
- Слушай, сестренка, смени пластинку, - говорю я ей. - Сделай глубокий вдох, а потом выдох. Давай еще разок. Во-первых, я тебе не мальчик и не подросток - мне уже двадцать один год.
- Двадцать один год, вы только представьте себе!
- Почти двадцать один с половиной, - добавляю я. - Так вот, заниматься любовью и одновременно кормить ребенка грудью - это, конечно, несколько странно. Только из этого никак не следует, что ты плохая мать. Можешь мне поверить, кто такие плохие родители, я знаю лучше тебя. И ты - никак не плохой родитель. Вчера вечером и ночью нам было хорошо, мы развлеклись, развеялись немного. В конце концов, любой человек имеет право…
- Ты такой хороший, - перебивает Лиз меня на полуслове. - Спасибо, утешил. Помог понять, в какое дерьмо я качусь. Надо как-то взять себя в руки… А теперь - не мог бы ты побыстрее одеться и свалить отсюда по-тихому. Не хватало еще, чтобы и Кларинда стала меня воспитывать. - С этими словами Лиз выходит из комнаты.
Я собираю свои шмотки, быстро накидываю их на себя, но в дверях все же натыкаюсь на крепкую, коренастую бебиситтершу, должно быть ту самую Кларинду. Она расплывается в понимающей улыбке, демонстрируя редкие кривые зубы и давая понять, что знает обо всем, происходящем в этом доме по ночам.
- Леди сегодня должна быть в хорошем настроении, - задумчиво произносит она.
- Хорошо бы так, - отзываюсь я, обращаясь, скорее, к самому себе, и захожу в лифт.
Внизу, в холле, мне приходится ощутить на себе столь же понимающий, но при этом не сдобренный улыбкой взгляд консьержа. В колледже такие утренние проходы под осуждающе-понимающими взглядами назывались у нас "тропой позора".
Я ловлю такси и еду обратно в "Челси". Съехав пониже на пассажирском сиденье, вновь и вновь проигрываю в памяти события вчерашнего вечера и ночи. Хочется понять, с какого момента все пошло не так. Почему-то чаще всего мне рисуется одна и та же сцена: я, как дурак, вваливаюсь в номер Кей, помахивая билетами, как павлиньими перьями.
Рассчитавшись с таксистом, я захожу в холл и благодарю судьбу за то, что Герман сегодня выходной и за стойкой портье сидит его сменщик - Мануэль. Парню явно не до меня. Куда больше, чем явившийся домой с утра пораньше постоялец, его интересует футбольный матч, который он смотрит под аккомпанемент испаноязычного комментатора по маленькому черно-белому телевизору. На полпути к тишине и покою моего номера я натыкаюсь на вышедшую на лестницу Кей.
- Ой-ёй-ёй, - говорит она, - я слышала, что у тебя вчера был весьма интересный вечер.
- Интересный?
- Нейт сказал, ты самым циничным образом променял его на подругу какого-то врача.
Она улыбается и смотрит на меня знакомым взглядом. Смотрит так, как когда обламывала меня при очередном моем подкате. "Ты, конечно, милашка, и я наверняка бы спала с тобой, - читается в этом взгляде, - будь я последней лузершей и не оставайся у меня ни капли уважения к самой себе". В общем, если между нами и оставалось открыто какое-то окно или хотя бы форточка, на этот раз я собственноручно заколотил все наглухо.
- Я, в общем-то, по-другому этот вечер провести собирался, - холодно говорю я. - Точнее, мы оба собирались.
- Ты же знал, что у меня есть парень.
При желании в этой фразе можно даже услышать оттенок сожаления. Впрочем, я сейчас не в настроении копаться в подобных деталях. Все ответы и комментарии, которые вертятся у меня на языке, представляются мне по-мелочному мстительными, непростительно убогими и попросту жалкими. Я молча пожимаю плечами и ухожу к себе в комнату.
Обычно я после секса с большим удовольствием надолго запираюсь в душе. Можете считать меня извращенцем, но, смывая то, что связано с предшествующими приятными мгновениями, я испытываю некоторое удовольствие, сродни, наверное, тому, которое знакомо мужчинам с усами, когда они поутру обнаруживают застрявшие в своей растительности крошки - напоминание о роскошном ужине накануне вечером. На этот раз все упирается в то, что мне совершенно не хочется вспоминать происходившего накануне вечером и ночью. Хотя в этот час я оказываюсь в общем коридорном душе абсолютно один, у меня не возникает ни малейшего желания воспользоваться этой роскошью и продлить омовение. Наскоро потерев себя мочалкой, я возвращаюсь в номер.
На кровати жужжит и трясется моя "Моторола". На дисплее высвечивается незнакомый лонг-айлендский номер. Наскоро одевшись, я беру со столика горсть мелочи и спускаюсь в мексиканский ресторан.
- Клиника Кингз-Парк, - отвечает дежурная медсестра на другом конце провода; покров тайны с незнакомого абонента сорван.
- Дафну Робишо позовите, пожалуйста.
Пока медперсонал ищет и зовет к телефону Дафну, телефон-автомат успевает сожрать еще два четвертака.
- Здорово! - слышится в трубке непривычно радостный голос Дафны. - Ну, как там у вас в Америке?
Эта цитата из "Сида и Нэнси", ставшая для нас с Дафной чем-то вроде пароля.
- Скукотища - охренеть можно, - цитирую я следующую строчку в качестве отзыва. - А теперь, прелестное создание, позвольте узнать, кто вы и что вы сделали с Дафной?
- Дафна встретила того, кого ждала всю жизнь. Его зовут флуоксетин. Иначе говоря - прозак. И смею вас заверить, это была любовь с первого глотка.
В таком радостном, я бы даже сказал, бурлящем настроении Дафна, пребывающая в психушке, напоминает мне, скорее, персонаж из комедийного сериала типа "Веселых солдатиков", чем трагическую героиню из какой-нибудь женской версии "Пролетая над гнездом кукушки". Я даже начинаю завидовать ее новой жизни: можно ни о чем не думать, наблюдать за окружающими тебя колоритными типами, а главное - никаких тебе стрессов. Ну, может быть, кое-что на Дафну и давит - когда мой отец все-таки смилостивился и позвонил в полицию, чтобы отозвать свое заявление, ему сказали, что, вне зависимости от его гражданского иска, уголовное дело все равно будет заведено; понятно, что абсолютно сухой из этой мутной воды ей выбраться не удастся, но тем не менее после недавнего разговора с Ларри Киршенбаумом она уверена, что до реального лишения свободы дело не дойдет.
Монеты, имеющиеся в моем распоряжении, уже на исходе, и вдруг Дафна спрашивает, нет ли новостей о ее отце. Я обещаю ей немедленно перезвонить детективу и выполняю обещание, едва повесив трубку. Этот разговор, в отличие от предыдущего, надолго не затягивается.
- Хорошо, что позвонил, - говорит Генри Хэд. - Если найдется время, заглянул бы ты ко мне в офис.