Говорят, что люди с голубыми глазами более чувствительны к боли, чем все остальные.
Я просто посижу рядом.
Тысяча. Две.
Мы просидели три часа глядя друг на друга. Я не сказал ни слова, а только встал и включил музыку, но поспешил вернуться обратно. Старик Синатра и его "Незнакомцы в ночи". Каталина провожала меня взглядом, следила за каждым моим действием. Я хочу сказать, что впервые с того момента, как я увидел сестру Дэла во дворе дома, что-то в ее лице говорило о заинтересованности, участии в жизни. Она не просто отрезала по секунде, спокойно умирала, никому не рассказывая о том, что с ней случилось, а расцветала. И если раньше казалось, что она даже не думает, то сейчас ее выдавали ладони. Глаза. Брови.
Вы прекрасно понимаете, что всегда найдется лихач, который собьет калеку, не остановившись при этом ни на секунду. Трость упадет на асфальт. Повязка окропится красным.
Все это время напряженного молчания с Каталиной меня не покидала мысль, что я не хочу говорить. Я ничего не хочу. Мне нравится то, как она на меня смотрит. Как ее ладонь мокнет на моей. В этом есть какое-то таинство: проводить время с морально изуродованным человеком. Тебя не покидает ощущение, что ты сможешь его спасти, сделать то, чего не смогли сделать другие. Профессионалы. Родные. Есть шанс выстрогать из немого полена изящную шкатулку. Вся эта беспомощность играет тебе на руку. Ты никогда не заснешь спокойно, покуда есть инвалид, которого ты в силах спасти. А потом уже трахнуть. Но сначала помочь бедняге.
Азарт. Восторг. Экзальтация. В такие моменты хочется быть героем, избавлять людей от невзгод, всех людей.
Всех, кому плохо.
Всех, кому хуже, чем тебе.
И вот она, моя любовница, молчаливая заготовка, которую когда-нибудь я познакомлю с миссис Бальмонт. Со своей "матерью". В отношениях с фиктивной гражданской женой – Аннет – появится липовая интрижка. У Мадлен появится мачеха. Такая, о которой она мечтала. Красивая и добрая.
В мире фуфельных фантазий проблемы – соответствующие.
Надувные матери и бутафорские мужья.
Все ради одного – памяти.
Когда-то тебя научили сосать грудь, уважать отца, делиться секретами с сестрой. Но этого не стало. И ты – всего лишь ты. Не сын Анджелы или брат Мелиссы.
Я не выдерживаю и спрашиваю Каталину, зачем она сказала Дэлу, что скоро умрет?
А Фрэнк поет нам: "Начиная с этой ночи, мы всегда будем вместе".
Я повторяю вопрос.
"Любовь с первого взгляда, любовь на века".
В конечном итоге, разгоряченный желанием спасти Каталину – спасти от самой себя, я перехожу на крик. Почему?
За нее отвечает Синатра: "Незнакомцы в ночи, два одиноких человека".
– Для первого свидания ты чересчур возбужден, не находишь? – В дверях появился Дэл, в руках он держал пакеты с покупками.
Я говорю, что не знаю, что на меня нашло.
– Ладно, ладно. Не извиняйся. И вообще, думаю, тебе пора домой, я позвоню в течение часа, нужно будет поговорить.
Я повернулся лицом к Каталине. Она по-прежнему смотрела на меня. Я сказал, что рад знакомству и что скоро мы увидимся.
– Ну, все, выметайся! – широко улыбнувшись, предложил Дэл. Вроде как по-братски.
Долгая дорога домой. Мимо уставших одноэтажек, вдоль неспящей дороги, по которой шагает создатель. Поправляя свою желтую повязку, постукивая тростью. Еще секунда – и он лежит, не видя карету скорой помощи, красно-синие вспышки, протоколы и зевак, собравшихся поглазеть на сломленное старческое тело. Видел ли он все это когда-то? Я не знаю. Но думаю, что создать подобное мог лишь слепой.
Пошел дождь.
8
Вернувшись домой к миссис Бальмонт, я сразу же поднялся к себе, закрыл дверь и лег на просторную двуспальную кровать. Все разговоры завтра.
Немота заразна.
Даже беседу с Дэлом, о которой он заикнулся, можно отложить до утра. Все это сейчас не имеет значения. Нужно понять, что делать с Каталиной, что я скажу завтра "маме". Стук капель о подоконник успокаивает. Город гаснет с закатом. Сегодня же он засыпает, завернувшись в тучи. Одежда впитала аромат духов моей любовницы. Роза, фиалка, бергамот. Немота заразна, роза, фиалка…
Я становлюсь тяжелее. Кофта поглощает дождь – тяжелый, тяжелый дождь. Он ломает мой череп и заливает краевые извилины. Происходящее не может быть неправдой. Земля-магнит притягивает к себе с невероятной силой. В шаге от дома я замер. Над головой все то же свечение, пепел ложитсяна плечи, попадает мне в рот. Ваниль.
Каждый пятый день – избиение. Каждый десятый -рэйп.
Так отец боролся с зависимостью мамы. Так отец боролся с дочерью-шлюхой.
Семья – это паутина, которую вьют несколько человек, чтобы когда-нибудь в нее попасться. Вы видели,как капли ложатся на ниточки? Это произведение искусства. Старый слепой самозванец не в силах создать подобное. Это исключение.
Некоторые пауки живут более тридцати лет.
Некоторые отцы – чуть более тридцати.
Он был типичным пауком-птицеедом. Сыграйте перед ним на скрипке, и он обязательно выползет. Просто потому, что паутина колеблется. Что-то не так. Или добыча.
Остается сделать шаг, протянутьконечность, повернуть ручку. Вдохнуть поглубже изамереть. Вопли сестры всплывают,словно я слышал их вчера.
– Папа, мне очень больно!
– Заткнись, сука. В следующий раз ты подумаешь о том, как папа отреагирует. Еще один уебок между твоих ног, и я клянусь богом, ты, мразь, будешь визжать еще громче.
Анальное проникновение без смазки, по рассказам Мелиссы, похоже на ожог. Только горит твоя прямая кишка. Так, будтов задницу запихивают огромный футбольный мяч;ты уже не можешь терпеть, а усилия все жестче. Она кричала, но никогда не плакала. За нее это делал я.
Скулил, как последний недоносок, запираясь в чулан, в котором вечно воняло грязным бельем и гнилым деревом. Он кончал прямо в нее, закуривал и открывал бутылку пива. Дело сделано. Все воспитаны.
В свои четырнадцать лет Мелисса была мечтой любого мужчины. Юная, упругая и опытная.
В свои девять – я был знатоком анальных фрикций.
И я должен открыть дверь. Это на уровне инстинкта. Разум не имеет над тобой власти, откуда-то изнутри идет это непреодолимое желание. Хруст механизма. Паук разделывается со своей жертвой.
Каталина. Под моим отцом. Его футболка устлана кровавыми пятнами. Восемь ножевых ранений, нанесенных собственной дочерью. Восемь ножевых ранений, сделавших этот мир чуть светлее. Восемь дыр, о которых никто не знал. И Каталина, повернувшаяся ко мне, смотрящая на меня, как тогда, в гостиной. Ее тело сотрясается от мощных толчков. Желудок выталкивает содержимое,дрожь, дождь…
Я проснулся из-за того, что мне стало тяжело дышать. Рвотные массы перекрыли дыхательные пути. Привкус страха. Так пахнет волнение – мочой, кислотой и непереваренным сэндвичем. Писк автоответчика. Видимо, звонил Дэл.
"Братан, я не знаю в чем тут дело, но когда Каталина ложилась спать, она улыбнулась мне. Такими темпами ты получишь не только мою сестру, но и меня. Жду завтра вечером. И бери трубку, когда тебе звонят".
Она улыбнулась. Но еще вчера была рада смерти. А значит, все хреново.
Семь часов утра.
Город просыпается в объятиях тумана.
Дороти Бальмонт спокойно спит, обняв потертый фотоальбом, а на тумбочке стоит синий контейнер с бумажными платками. Ничего не меняется, если никто не хочет что-либо менять. Жизнь застывает в точке кармического воздаяния. Окна ваших домов превращаются в картины, ибо изображение остается прежним. Не нужно покупать репродукции, копии творений Ван Гога или Моне. Окно отлично подойдет в качестве украшения любого интерьера. Хотите пейзажнойатрибутики – отправляйтесь за город. Индустриальное искусство – промзона.
Географический детерминизм определяет степень твоей свободы.
Кофе. Две чашки кофе.
Сужаются кровеносные сосуды. Печень выбрасывает в кровоток уйму глюкозы.
Расслабляются дыхательные пути. Мобилизация.
– Сынок!
Дороти. Должно быть, включенный телевизор выдал меня.
– Слава богу! Живой. Ушел позавчера, даже не позвонил, не сказал где ты, в порядке ли ты. Я волновалась.
Она прижала меня к своей огромной груди. Такая реакция – что-то вроде удара по яйцам. Неожиданно, внезапно. Спрашиваю ее, не будет ли она ругаться?
– Да господь с тобой! Главное – что с тобой все хорошо. Ты завтракал? Нет? Тогда иди в зал, я быстро умоюсь и что-нибудь приготовлю. Вот и славно…
Где-то в моей голове, в самых далеких ее уголках, произошла серия крохотных землетрясений. Привычка приготовила меня к долгому разговору, наставлениям и упрекам. Что я получил в итоге? Объятия и завтрак. И счастливое, воистину счастливое лицо "мамы". Коллапс. Блэкаут. Видимо, бесконечный поток однообразия порой выплевывает нечто экстраординарное.
Иногда паук-птицеед может лишь ударить передними лапками для отпугивания.
Карма смеется надо мной.
– Кстати, не помню, говорила я тебе, или нет, но завтра нам нужно быть на похоронах Бэтти Тэйлор.
Спрашиваю, что с ней случилось?
– Сынок, все умирают.
Возможно, память подчас подводит Дороти, но не логика.