И хотя мне было только пятнадцать лет, допустимо ли тренеру называть кого-либо мусорным мешком или отбросом общества? Разве преподаватель вправе употреблять такие слова? Но я немного понимал настроение Кавасаки. В конечном счете, пробежав пятьсот метров, я плелся с разными слабаками и трепался с ними о "Beatles", девчонках и мотороллерах, и, когда до финиша оставалось метров пятьдесят, я снова делал рывок и приходил к финишной прямой, даже не запыхавшись.
– Я плохо тебя воспитывала, – до сих пор любит повторять моя мать, в военное время познавшая страдания в Корее.
Когда стало совсем невыносимо, я решил с этим покончить. Она считает, что, как только передо мной возникают какие-то преграды, я ухожу в сторону. Стараюсь найти более приятный, более легкий выход, плыть по течению куда угодно. К великому прискорбию, я вынужден с ней согласиться.
Тем не менее в первый год обучения я принял участие в забеге на длинную дистанцию. Мы бежали от школьных ворот через гору Эбоси, потом обратно, что составляло семь километров. Я вместе с разными слабаками и недоделками молча поднимался пешком по горному склону до конечного пункта, когда мимо нас промчались девчонки, стартовавшие пятью минутами позже. Когда мы неторопливо прибежали обратно в школу, большинство остальных участников лежали, завернутые в одеяла, были доставлены в медпункт или дрожащими руками сжимали чашки с подслащенным кипятком. Я пришел к финишу, насвистывая мелодию "A Day in the Life", оказался 598-м из 662 участников, и теперь не только Кавасаки, но и все прочие учителя решили, что я – "мешок с отбросами".
Для такого ЛЕГКО РАНИМОГО "РЕБЕНКА", КАК Я, повторение столь же неприятного опыта казалось невыносимым, и поэтому зимой на втором году обучения в шестнадцать лет я ушел из дома.
Я снял с банковского счета около трехсот тысяч иен сбережений и отправился в Хаката, крупный город на острове Кюсю. Мне хотелось не только избежать очередного марафона, но и решить еще одну задачу.
Мне хотелось распрощаться с девственностью.
Сразу по прибытии в Хаката я зарегистрировался в отеле авиакомпании, надел куртку в стиле Джорджа Харрисона и тотчас отправился на улицу. Я брел по аллее мимо деревьев с опавшими листьями и напевал "She’s a Rainbow".
– Эй, парень, – донесся женский голос. Бледно-фиолетовое вечернее небо бередило мне душу. Голос принадлежал японке, сильно похожей на Марианну Фэйфул и сидящей за рулем серебряного "Ягуара-Е". Дама поманила меня пальчиком, открыла дверцу "Яга" и вежливо спросила, не хочу ли я сесть в машину и составить ей компанию. Запах ее духов ощущался издалека. Женщина рассмеялась и сказала, что она работала в столице манекенщицей высшего класса, но после одного скандала была вынуждена уехать сюда и теперь подрабатывает в престижном клубе "Кактус".
– И тут у меня завелся клиент – якудза, владелец лесопильной мастерской в Кумамото, – который начал меня обхаживать. Я ничего против не имею, но больно уж прилипчивый старикашка! В деньгах я особо не нуждаюсь, поэтому сказала, что у меня есть младший брат, у которого больное сердце и никого, кроме меня. На самом деле никакого брата у меня нет, но сегодня настал день, когда я должна показать кого-то вместо него… Я сказала, что брат приедет всего на один день.
Нечего и говорить, что при виде серебристой лисы на ее плечах, яркого маникюра и мини-юбки, обнажающей длинные, стройные ноги, я немедленно согласился. Вместе с этой женщиной я поехал к зданию на берегу реки, где на седьмом этаже находилась контора этого якудза. Он оказался здоровенным мужиком с бычьей шеей, лет шестидесяти, а под ним работали семь молодых парней, некоторые с татуировками. "У твоего брата слишком хороший цвет лица для человека с больным сердцем", – сказал якудза. Потом он ударил себя в грудь и заявил: "Положись на меня, я устрою для него операцию". – "Мы не нуждаемся в деньгах, и моя сестра не собирается быть вашей любовницей", – сказал я. "Что это значит?" – взъярились подручные, и двое из них достали из-за пазухи ножи. "Если вы собираетесь убивать, то вначале убейте меня!" – крикнул я и загородил ее своим телом. Потом я начал плести всякую чушь. О том, что наши родители развелись и мы воспитывались у бабушки, а после того, как четыре года назад бабушка умерла, мы с сестрой остались одни на этом свете и поклялись всегда держаться вместе в надежде, что когда-нибудь нам улыбнется счастье. Якудза был человеком сентиментальным, и от моих слов у него потекли слезы. "Твоя взяла", – пробормотал он. После того как мы вышли из конторы якудза, воодушевленная женщина предложила вместе поужинать. Это был полноценный ужин во французском ресторане. "Хотя ты еще несовершеннолетний, но немного можно", – сказала она, наливая мне красное вино. Затем она привела меня к себе домой. Это была просторная однокомнатная квартира, какие я часто видел в кино, с огромной кроватью в центре комнаты. "Я быстренько приму душ", – сказала женщина и исчезла в ванной. "Будь спокоен, будь спокоен!" – говорил я себе, не зная, что предпринять, и только ждал, расстегивая и застегивая молнию на джинсах. Наконец она вышла в черной сорочке, сквозь которую просвечивали груди. "Я так тебе благодарна, что полностью отдаюсь тебе. Более того, я так счастлива, что хочу подарить тебе "Яг". Он тебе очень подойдет", – сказала она. Такую историю я сочинил для приятелей, когда вернулся домой. На самом же деле все было иначе.