Первый раз это произошло в моей тачке, модели А, после Весеннего бала в колледже. Штаны Билли были спущены до лодыжек, на нем все еще была рубашка от смокинга, и сперма забрызгала все сиденье. Потом я держал его за руку, пока он блевал при свете фар, – молодой и нетерпеливый, с растрепанными на теплом весеннем ветру белокурыми волосами. Затем мы забрались обратно в машину, погасили фары, и я сказал: "Давай еще раз".
А он тут и говорит: "Да не надо".
"Почему бы и нет?" – отозвался я; к тому времени он уже тоже возбудился и мы сделали это снова. Я лихорадочно водил руками, забравшись под его рубашку, лаская спину, и прижимал его к себе, чувствуя, как длинные детские волоски его гладкой щеки касаются моей. Затем он заснул прямо в машине. Стало светать, и мы поехали домой.
Потом было еще несколько раз в тачке, а однажды, когда его семья свалила из дома, мы стащили с себя всю одежду, и уже после я смотрел на него, спавшего как младенец, со слегка приоткрытым ртом.
Тем летом Билли заболел брюшным тифом и я навещал его каждый день, и его мать давала мне лимонад, а его отец как-то раз угостил меня бутылкой пива и сигаретой. Когда Билли стало лучше, мы по традиции выезжали к озеру Крив Коэ, где брали на прокат лодку, рыбачили и лежали в ней, обняв друг друга за плечи и ничего не делая. Однажды в субботу мы исследовали старую каменоломню, нашли там пещеру и в затхлой темноте сорвали штаны.
Помню, что в последний раз я встретился с Билли в октябре того года. В один из тех восхитительных лазурных дней, которые случаются в Озарке осенью. Мы колесили по округе с моей однозарядной винтовкой 22 калибра, охотясь на белок, и бродили по осеннему лесу, так и не встретив ничего, что можно было подстрелить. Билли был молчалив и мрачен; мы сели на бревно, и он, уставившись на свои ботинки, наконец сказал, что не может больше со мной встречаться (заметь, я избавляю тебя от увядших листьев).
– Но почему, Билли? Почему?
– Так, если ты не понимаешь, то я и не буду тебе ничего объяснять. Пошли обратно в машину.
Мы ехали назад молча, и когда подкатили к его дому, он открыл дверь и вылез наружу. Взглянув на меня мельком, будто собираясь что-то сказать, Билли затем резко повернулся и побрел домой по тропинке, выложенной каменной плиткой. Я приехал домой, ошеломленный. Я загнал машину в гараж, положил голову на колесо, и, рыдая, стал тереться щекой о металлические спицы. Наконец меня позвала мать; она появилась в верхнем окне и спросила, все ли в порядке и почему я не иду в дом. Так что я утер слезы, вошел, заявил, что болен, поднялся наверх и лег в постель. Мать принесла мне на подносе чашку молока с гренками, но я так и не смог съесть ни один и проплакал всю ночь.
После этого я несколько раз звонил Билли по телефону, но он всегда вешал трубку, как только слышал мой голос. Я также написал ему длинное письмо, на которое он так никогда и не ответил.
Спустя три месяца я прочитал в газете, что он погиб в автокатастрофе. Мама воскликнула: "О, да это тот мальчик Брэдшинкелей! Вы же были с ним такими хорошими друзьями, не так ли?"
Я сказал: "Да, мама", – не чувствуя при этом абсолютно ничего.
И забрался в силосное хранилище, где было полно выдохшейся бражки. Ее там и гнали. Еще один шаблон: человек, который выдает воспоминания на заказ. Какие тебе угодно воспоминания, и он гарантирует, что вы искренне поверите тому, что все как раз именно так и происходило (в сущности, я сейчас был близок к тому, чтобы продать самому себе Билли Брэдшинкеля). Японская строчка, которую Сэндмэн задал в качестве ключевой темы повествования: "Только опытный старьевщик торгует новыми грезами для стариков!". О, что за дьявольщина! Оставьте это Трумэну Капоте.
Еще один обрывок воспоминаний, на этот раз искренний. Каждое воскресенье за ланчем моя бабушка ностальгически выкапывала из могилы своего брата, убитого пятьдесят лет назад, когда он перетаскивал ружье через забор и прострелил себе легкие.
– Я всегда помню, каким красивым мальчиком был мой брат. Я видеть не могу мальчиков с ружьями.
Так что каждое воскресенье у нас за ланчем у деревянной изгороди лежал мальчик, и кровь ручейками стекала в зимнее жнивье на замерзшей красной глине Джорджии.
И бедная старая миссис Коллинз, с нетерпением ждущая, когда созреют катаракты, и ей наконец-то смогут прооперировать глаз. О Боже! Воскресный ланч в Цинцинатти!
25 января, 1953, Отель "Мульво Регис", Богота
Дорогой Ал,
Богота расположена на высокой равнине, окруженной горами. Трава саванны ярко-зеленая, и в ней там и сям высятся черные каменные монолиты Доколумбовой эпохи. Мрачноватый, унылый город. Моя комната в отеле – небольшая одноместная спальня без окон (окна в Южной Америке – роскошь), с выкрашенными в зеленый цвет дощатыми стенами и слишком короткой кроватью.
Долгое время я сидел там на койке, парализованный приступом безделья. Затем вышел на разреженный холодный воздух, чтобы достать выпивку. Слава Богу, что я не ввалился в этот город на джанковой ломке. Я пропустил несколько рюмок и вернулся обратно в отель, где злоебучий пидор-официант обслужил меня весьма посредственным обедом.
На следующий день я отправился в университет получить информацию о Яхе. Все науки смешались в институте. Красное кирпичное здание, пыльные коридоры, офисы без табличек, в большинстве своем закрытые. Я продирался сквозь корзины, чучела животных и ботанические прессы. Эти предметы постоянно переносили из одной комнаты в другую без видимой причины. Из офисов неожиданно выскакивали люди, требовали какую-то хуйню из мусора в холле, и утаскивали ее обратно к себе. Уборщики сидели вокруг на корзинах, покуривали и приветствовали каждого как "доктора".
В огромной пыльной комнате, забитой образцами растений и провонявшей формальдегидом, я увидел человека с выражением утонченного раздражения на лице, который что-то упорно искал и не мог найти. Он поймал мой взгляд.
– Что они сделали с моими образцами какао? Это были новые образцы дикого какао. И что этот набитый кондор делает на моем столе?
Тонкое, благовоспитанное лицо, стальные круглые очки, твидовый пиджак и черные фланелевые штаны. Безошибочно Бостон и Гарвард. Человек представился как доктор Шиндлер. Он был связан с Американской сельскохозяйственной комиссией.
Я спросил о Яхе. "Ах да, – сказал он. – У нас здесь есть образцы. Идите сюда, я вам покажу", – проговорил он, оглядываясь напоследок в поисках своего какао. Шиндлер показал мне высушенный образец лозы Яхе, на вид совершенно непримечательного растения. Да, он принимал его. "Цвета, но никаких видений".
Доктор рассказал мне подробно, что нужно для путешествия, куда направиться и с кем связаться. Я спросил его насчет телепатического аспекта. "Это, конечно, все фантазия", – заметил он. Шиндлер предложил Путумайо как самый доступный район, где я смогу найти Яхе.
Несколько дней ушло у меня на то, чтобы собрать багаж и нарыть основной капитал. Для путешествия в джунгли нужны лекарства; среди самых необходимых – сыворотка против змеиного укуса, пенициллин, йодохлоргидроксин и хлорохин. Гамак, одеяло и резиновая сумка, известная как "tula", куда, собственно, и запихивается весь джентльменский набор.
Богота стоит на возвышенности, холодная и мокрая; пронизывающий холод забирается внутрь тебя, словно при джанковой ломке. Здесь нигде нет тепла и никак не удается согреться. В Боготе больше, чем в любом другом городе, виденном мной в Латинской Америке, чувствуется мертвый гнет Испанской угрюмости и деспотичности. Каждый чиновник носит на себе ярлык "Сделано в Испании".
Всегда твой,
Уильям
30 Января, Отель "Низа", Пасто
Дорогой Ал,
Я сел в автобус до Кали, потому что такси на много дней вперед были заказаны с потрохами. Копы несколько раз перетряхивали автобус и обыскивали каждого пассажира. У меня в багаже был пистолет, спрятанный под лекарствами, но на этих остановках они шмонали только меня. Очевидно, что каждый обладатель оружия может запросто обойти эти остановки или спрятать свой ствол туда, где эти небрежные законники не будут искать. Все они соответствуют современной системе доебываться до граждан по пустякам. Я не встретил в Колумбии ни одного человека, кто сказал бы доброе слово в адрес Полиции Националь.
Она – Дворцовая Стража Консервативной партии (в армии служит изрядный процент либералов и ей полностью не доверяют). В собирательном смысле П.Н. – это cамые отвратительные тела молодых людей, на которые я когда-либо обращал внимание, мой дорогой. Они напоминают конечный результат атомной радиации. Здесь в Колумбии – тысячи этих странных неотесанных молодых людей; я видел только одного, которого посчитал бы приемлемым, да и тот выглядел безнадежно больным в своем офисе.
Если в пользу консерваторов и есть какие-нибудь слова, то я их не слышал. Они – непопулярное меньшинство гнусно выглядящих говнюков.
Дорога вела через горы, спускаясь вниз в любопытную среднюю область Толимы на границе зоны военных действий. Деревья, равнины и реки и все больше и больше Полиции Националь. Среди местных жителей вперемежку попадались самые прекрасные и самые уродливые люди, когда-либо мною виденные. Большинству из них, казалось, ничего не оставалось делать, кроме как глазеть на автобус, на пассажиров и особенно на гринго. Они пялились на меня, пока я улыбался или махал им рукой, а потом улыбались в ответ хищной грабительской беззубой улыбкой, приветствующей американца на протяжении всей Южной Америки.
– Хэлло, мистер. Сигарету?