На улице льет как из ведра. Натянув капюшон, устремляюсь на выход мимо мусорных баков и рядов бензонасосов. На дороге уже голосует какой-то чувак. Голова непокрыта, вода ручьями стекает – вылитый утопленник. Кивнув и хмыкнув собрату по "несчастью", чапаю мимо: отошел от него метров на двадцать и стою, жду своей очереди. По справедливости его подберут первым, таков этикет – он раньше сюда подошел. Только я бы на его месте не слишком рассчитывал на скорую посадку – уж очень вид пугающий: длинные липкие пряди по всей черепушке, взгляд дикий.
Стоим под дождем. С заправки выезжают автомобили, усердно поливая нас грязью. Водителям лишь бы быстрее на шоссе вырулить. Они принципиально нас не замечают, а заметив, отводят взгляд. Я их понимаю: "И вообще при чем тут я? И так времени мало, а тут еще полоумные по улицам бродят. С такими надо ухо востро…"
Я путешествую налегке. Рюкзачок через плечо, в нем – запасные джинсы, футболка, носки, просторный синий свитер, дорожный набор "щетка-паста-мыло". Ни карты, ни путеводителя, ни сотового. Перед самым отъездом позвонил Эм, предупредить, что уезжаю. А когда поговорили обо всем, спустил трубку в унитаз – даже отбой давать не стал. Легко пошло, у нас же телефоны делают размером с какашку. Так что теперь аппарат держит путь к морю и до сих пор, наверное, внимает прощальным словам моей подружки.
Но вот земля задрожала: на дорогу выруливает здоровенный трейлер с надписью "Хильтон и сын: перевоз домов и переезды". Представляю, как они утягивают целый дом со всем содержимым. Замечтался, вдруг вижу – останавливается. Мимо меня на всех парах мчится тот, первый парень, но водитель, отмахнувшись от него, указывает на меня.
– Но я же первый пришел, – пробует возразить мой неудачливый конкурент.
– Моя машина, – отвечает водитель, – кого хочу, того и подсаживаю.
И манит меня пальцем.
– Залазь!
Виновато пожимаю плечами, обходя паренька. Тот даже отвернулся от обиды:
– Ну и черт с тобой, педрила!
Это он зря. С таким настроем пускаться в дорогу – пустое дело. В путь надо отправляться с радостью, а если ты злишься и дуешься, то испускаешь невидимые волны недоброжелательности, которые люди за версту чуют. Тебя и не подберет никто. Впрочем, сейчас не время делиться наблюдениями.
Водитель подается вбок и открывает пассажирскую дверь. Н-да, высоковат шесток. Забравшись в кабину, благодарю водителя – и узнаю здоровяка из закусочной, того, что уминал за обе щеки.
– Куда направляешься? – спрашивает он, трогаясь. К этому мгновению я готовился заранее.
– Да есть кой-какие варианты, – говорю. – А вы куда едете?
Водила назвал какую-то точку на карте, но тут, как назло, взревела фура, набирая скорость по объездной, и я ничего не услышал. Невелика беда.
– Ну и отлично, – отвечаю. – Там и сойду. Толстяк кидает на меня удивленный взгляд.
– Путь неблизкий, – говорит.
– Возьмете меня в долю на топливо.
Мое дело предложить. Денег дальнобойщики все равно не берут, так уж повелось, зато создается впечатление, что ты не полный опущенец.
– Я предпочитаю бартер. Мне твои деньги ни к чему.
Ого. Может, он и правда педераст. Исподтишка рассматриваю своего соседа: не сказать, что крупный – просто кость широкая. С таким, пожалуй, справлюсь.
– Мне нравится беседовать, – поясняет водила. Уф, так-то лучше.
– На какую тему?
– О философии.
Чур меня за ногу! Уж лучше бы он оказался гомиком. Выходит, этот изголодавшийся по общению дальнобойщик будет мусолить мне мозги своими рассуждениями о смысле жизни – боже мой. Как бы уши не завяли.
– Я не большой знаток философии.
– Тогда, считай, тебе не повезло.
Я осматриваюсь в кабине – это даже не столько кабина, сколько хата. Мы сейчас находимся вроде как в гостиной, а ветровое стекло запросто сойдет за телевизор. Между передними сиденьями заткнут какой-то ящик, на нем – маленький холодильник, электрический чайник и кружка с чаем. За сиденьями – складная постель, завешенная синей клетчатой шторкой. Тут даже портреты на стенах висят, да изображены на них не абы кто, а знаменитые философы: Рене Декарт, Блез Паскаль, Эммануил Кант. Странные имена, странные люди. У меня в ногах лежат книги: "Последние дни Сократа", трактат "Об общественном договоре", "Мир как воля и представление".
– Ох уж мне эти трехдневные рейсы, – ворчит водила. – Даже поговорить не с кем.
Рейс на три дня. Значит, заберемся в глубь Европы. Пытаюсь вспомнить, сколько времени в прошлый раз потребовалось, чтобы доехать до Венеции. По пути мы заезжали в Нойшванштейн посмотреть замок – это плюс еще один день. Дальнобойщики не катаются по городам с целью осмотра достопримечательностей. Можно, конечно, хоть сейчас спросить, куда мы едем, но мне больше нравится так, когда не знаешь. Я даже решил, что специально не буду глядеть на указатели, чтобы не выстраивать в уме предполагаемого маршрута. А когда приедем на место, как бы промежду прочим поинтересуюсь: "Ну и где мы?", а он уставится на меня и спросит: "Так ты что же, не знал?" А может, и спрашивать не буду. Просто скажу: "Лучше не говорите. Мне неинтересно".
– Меня зовут Маркер, – говорит водитель. – Арни Маркер.
– Понятно, – отвечаю, не торопясь представляться. Мой попутчик вообще человек необычный. Нет,
внешность у него самая заурядная. Как я уже сказал, он толстый – но не жирный, а скорее мясистый. И голова у него крупная, похожая на куб, румяная и не слишком волосатая. С первого взгляда этого человека можно принять за свиновода, но стоит взглянуть ему в глаза, понимаешь, что от фермерства он далек. Они-то, глазки, тоже поросячьи, но есть в них что-то такое, особенное. Обычно люди смотрят не на тебя, а на свое отражение в твоем лице. В этих глазах читаются вопросы: я ему нравлюсь? он опасен? что я с него поимею? Тебя как такового они не замечают. А вот у Маркера взгляд заинтересованный. Ему любопытно, какая перед ним личность, он что-то примечает и делает выводы. Необычный персонаж.
Мы катимся по шоссе в этаком передвижном доме, а впереди, как на экране телевизора, расстилаются дождливые окрестности графства Кент. Перед глазами мелькают указатели: Черинг, Челлок, Чилхем. О пункте назначения они мне ничего не скажут, так что можно не зажмуриваться. Для кого-то другого это конечная точка путешествия, для меня же – бесчисленное множество мест, куда лично я не стремлюсь попасть; и Эшфорд в том числе (что поделать, не успел отвернуться): пролетим мимо, и щетки сотрут с лобового стекла его мираж.
Маркер – самоучка. Постигает знания своими силами. Сейчас он занимается по заочной программе при Кембриджском колледже вечернего образования, которая называется "Западная философия". Я, конечно, не стал расстраивать человека и говорить, что это скорее всего никакой не колледж, а просто мать-одиночка из полуподвальной квартиры, которая додумалась купить ксерокс.
– Я слышал, что ты ей сказал, – сообщает попутчик. – Той, с ребятишками.
– Понятно.
Н-да, как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад.
– Мне понравилось.
Погода ненастная, мчимся по трассе в большегрузе с высокими бортами, и тут Маркер преспокойно сует руку в сумку и вынимает какую-то записную книжку.
– Я записал: вот, глянь.
Бросает мне книжицу. Открываю и читаю наскоро начертанную карандашом надпись:
"Властвуйте бережно".
И сверху крупными буквами подписано:
"БОГИ СМЕРТНЫ, ЛЮДИ БЕССМЕРТНЫ. ВСЯКОМУ СВОЯ ЖИЗНЬ И СВОЯ СМЕРТЬ. ГЕРАКЛИТ".
Спрашиваю, что бы это могло значить – ничего особенного, отвечает Маркер, просто дает почву для размышлений. Это уже становится интересно. Никогда бы не подумал, что греческие философы изъясняются в манере Боба Дилана. Есть о чем подумать на досуге. Впрочем, Маркера прорывает на разговор: этим его знакомство с Гераклитом не исчерпывается.
– Ну вот, скажем, "в одну реку не войдешь дважды", согласен?
– По мне так ничего криминального.
– А я тебе скажу, чушь собачья. Если я один раз зашел в реку, а потом еще раз и никуда больше не перемещался, значит, река-то одна и та же, разве нет? Не другая река, не ведерко с раками, а та же самая. Так что не смешите меня!
Потом Маркер стал рассказывать, в чем ошибся Сократ.
– Была у него такая грандиозная мысль, что если знаешь, что хорошо, а что плохо, то непременно выберешь первое. Мол, плохие вещи совершаются по незнанию, потому что каждому хочется быть хорошим человеком и жить счастливо. Вот что ты на это скажешь?
– Ну, – начинаю осторожничать, – наверное, все хотят быть счастливыми.
– А как же тогда быть со злодеями? Зайди в кожаный бар на нашей улице, я тебе таких мерзавцев предъявлю, мало не покажется. Они кайф получают от плохих поступков. Идем дальше: сам Сократ.
– Идем.
– Ты ведь знал, что он с собой покончил? Выпил яд. "Вся сложность, друзья мои, состоит не в том, чтобы избежать смерти, а в том, чтобы уйти от несправедливости – воистину, та разит быстрее". Вот и принял отраву. А я бы на его месте сказал так: "избегай как несправедливости, так и старухи с косой", и не надо мне никаких "или-или". Останься в живых и приноси пользу.
Затем настала очередь Жан-Жака Руссо с его трактатом об общественном договоре.