- А я, говорю вам, сам видел, - весело настаивал купец. - Машина сама движется, огнем, - и тащит за собой домики. А в этих домиках люди или товары. И баранов из Тигины погрузили мы тоже в такие домики. Катят они себе ладно, без тряски, без заботы, только шум такой, что при разговоре люди должны кричать друг другу, как глухие.
- Гм, - пробормотал чабан. - И ты ездил на этой огненной повозке?
- Ездил. А чему тут дивиться, если я видел вещи еще удивительнее.
- Какие такие вещи еще удивительнее?
- Послушайте только. Там, в немецкой стороне, в городах жилье стоит над жильем в четыре, а то и в пять ярусов.
- Значит, один дом на другом? Слыхал я об этом, да не верилось.
- Почему не верить, когда там и вправду так. Но это что! Видел я и другое, еще удивительней: есть там улицы, цельным камнем покрытые.
При этих словах мы молча переглянулись.
- Да. А немцы со своими барынями выходят и прогуливаются по краям улицы. На всех барынях шляпы, а у мужчин у всех - часы. Не только у господ, но и у бедных мастеровых.
- Часы мне не диво… - прервал дед Леонте. - А вот женщины в шляпах, по правде сказать, это мне не нравится.
- Да что поделаешь? - сказал конюший. - Такие уж там порядки. А еще что видел ты, господин Дэмиан?
- Ну, другого я ничего не видел, кроме большой ярмарки, там, в Лейпциге. Преогромная ярмарка, и все на свете там есть: и комедианты, и музыканты, и всякие там немцы кишмя кишат, пиво пьют. Кто не пробовал, добрые люди, этого пойла, пусть не жалеет. Вроде горького щелока.
- Вот как? - развеселился конюший. - А вина они и не знают?
- Может быть, знают; но я такого вина, как наше, не видывал и очень по нему соскучился.
- Вот как? А что ты там ел? Думается мне, господин Дэмиан, что приходилось остерегаться и кошек, и лягушек, и крыс.
Чабан изо всех сил сплюнул в сторону и вытер рот, сначала одним рукавом кожуха, затем другим.
- Уж я не так и остерегался, - сказал купец, - потому что этой живности я и не видел. Одна картошка, с вареной свининой или говядиной.
Вареное мясо? - удивился капитан Исак.
- Да, вареное мясо. И пиво, то самое, про которое я вам говорил.
Значит, - продолжал однодворец, - цыпленка на вертеле ты не видал?
- Да нет.
- Ни барашка, жаренного "по-разбойничьи", с чесноком?
- Совсем нет.
- Ни голубцов?
- Ни голубцов, ни борща, ни карпа на вертеле.
- Господи, спаси и помилуй! - перекрестился дед Леонте.
- Коли так, коли у них ничего этого нету, - продолжал капитан Исак, - то их чудеса не очень уж мне любопытны. Пусть остаются со своими поездами, а мы со сторонкой молдовской.
Развеселившись при этих словах, подняли мы кружки за господина Дэмиана Кристишора с его кафтаном, бородой и пухлыми щеками. И кричали мы во всю глотку, каждый на свой лад.
- Но у этих немцев есть и кое-что хорошее, - одобрительно заметил купец, - перво-наперво у них ученье в большой чести.
- Вот это неплохо, - подтвердил конюший.
- В каждом городе, в каждом селе, почтенный конюший Ионицэ, - школа и учителя. И все учатся.
- Тогда кто же овец-то пасет? - пробурчал чабан, а мы снова рассмеялись.
- Все учатся: и мальчики и девчонки.
Конюший нахмурился:
- Как, и девчонки? Ну, этот обычай тоже при них пускай остается.
Все мы, понятно, были заодно с конюшим. И мы снова закричали так, что, пожалуй, было слышно и в немецкой стороне.
Купец, сохранявший больше спокойствия, улыбался и ожидал, когда мы замолчим. После того как мы утихли, он продолжал:
- Есть еще у этих немцев, почтенный капитан, хороший порядок и закон. Познакомился я там с одним мельником, который судился из-за клочка земли с самим императором. А потому как правда была на стороне мельника, то судьи и присудили землю ему, а не императору.
- В это я опять не поверю, как и в огненную телегу! - вновь закричал пастух Констандин.
- А я верю, и это мне нравится, - откликнулся рэзеш.
- Пробыл я там, почтенный конюший, три недели и на многое насмотрелся, и не понравилось мне, что они еретики. Хотя верят-то они тоже в господа нашего Иисуса Христа.
- Почему же они еретики?
- Еретики, - так сказал мне отец Мардаре из храма Трех святителей.
- Раз так, то, значит, еретики, ничего не поделаешь! - согласился конюший.
Подосадовали мы на этот изъян у немцев и продолжали слушать рассказ купца о его странствиях.
- Ездил я у немцев, - говорил он, - по дорогам и по городам, и никто не чинил мне убытка; ни простой человек, ни императорский чиновник. На огненной телеге, как говорит этот недоверчивый человек, повез я свой товар во Львов. А во Львове погрузил его на немецкие телеги. В Сучаве же перегрузил его на эти повозки кордунские. В Корну Лунчий с радостью въехал я в молдовскую страну. Заплатил я господареву пошлину, а таможенники спрашивают меня, не привез ли я и им какие-нибудь подарки от этих немецких негодников и еретиков. Тогда сунул я руку в правый карман кафтана и вытащил для обоих таможенников по красному платку. Я уж заранее припас, чтобы мне тюков не вспарывать. Удовольствовавшись платками, пропустили они меня. И ехал я спокойно почти до самой Бороая. А там выехал из долины Молдовы всадник, красивый человек, статный, и рукой подает мне знак остановиться. Я понял, что если не остановлюсь, то подаст он знак из пистолетов. Стою, поджидаю его, подъехал он к моим возам и спрашивает, кто я, откуда еду и что за товар везу. Я ему все рассказываю, словно судье, и его спрашиваю, кто он такой. Он мне ответил: "Погляди на меня. Я разбойник и состою при этой большой дороге. Выкладывай деньги, что есть при тебе".
- Добрый человек, - говорю я ему, - дам я тебе товаром, потому что денег у меня нет. Что оставалось у меня, роздал я возчикам, а до моего дома еще два дня пути.
- Вот как? Тогда скажи, что за товар у тебя.
- Что у меня за товар? Товар у меня из Лейпцига, из немецкой страны. Всякие кружева, бисер, серьги и ткани для женских надобностей.
- А к чему мне все это? - говорит разбойник. - Что же, не нашел ты ничего у тех поганцев для такого молодца, как я?
- Да если не прогневаешься и понравится тебе, припас я и для тебя кое-что, добрый человек, - говорю я ему. - Пожалуйста, вот тебе красный платок индийской шерсти, какого во всей стране ни у кого не найдешь. Особенно всаднику он к лицу!
- Покажи! - требует разбойник.
Я тут же вынимаю из кармана кафтана третий платок и протягиваю ему. Очень обрадовался молодец. Взял он платок, сказал спасибо и поехал.
Довольный, что так отделался, доехал я до села Дрэгушень, тоже на берегу Молдовы. Остановился я с возами на привал, а людям приказал развести костер и сварить на скорую руку мамалыгу. Пока доставал я брынзу и они вываливали из котла мамалыгу, является вдруг стражник и от имени начальства требует бумаги.
Что ж вам сказать? Уж у меня хорошие бумаги были, особенно письмо от моего крестного, боярина Фемистокла Букшана. Вытаскиваю и показываю бумаги и, главное, письмо под нос сую.
А в этом письме так говорится:
"По повелению его высочества господаря, исправники, стражники, таможенные досмотрщики и сельские старосты, кто бы ни были, да не смеют нанести ущерб этому купцу и пропустят его с миром куда нужно. Быть по сему!"
Вытаращил стражник глаза на печати и на подпись и крутит носом.
Говорит:
- Ты, господин, едешь из немецкой страны?
Отвечаю:
- Да, еду из Лейпцига.
- А что за товар везешь?
- Да что за товар? Разные кружева, да бисер, да серьги, да полотна, да ситцы - все для женщин.
- Только и всего? - говорит он. - А что делать с подобными вещами такому холостяку, как я?
- Ничего, - отвечаю я ему, улыбаясь, - если ты не прогневаешься, почтенный стражник, припас я кое-что и для тебя, только бы понравилось. Есть при мне, кроме женских безделушек, красный платок из индийской шерсти, лучше его и на свете нет.
- Покажи, - торопит меня стражник. Я вытащил четвертый платок и отдал ему. Ушел он и даже спасибо мне не сказал. Так-то вот, друзья мои, - добродушно закончил купец. - Заплатил я подати и пошлину, и теперь путь для меня свободен до самых Ясс. А там еще нужно будет поднести дар святой Параскеве и отцу Мардаре. Нужно будет найти что-нибудь подходящее и крестному моему, боярину Букшану. А потом можно будет отдохнуть в своем доме и в лавке, пожиная плоды от трудов своих и дожидаясь того времени, когда суждено будет мне жениться, потому что, доложу я вам, я еще холост.
Мы снова закричали хором, сдвинув кружки перед самой бородой почтенного купца. На этот шум вышла Анкуца - казалось бы, в испуге, но исподтишка улыбаясь. На деревянном блюде принесла она пироги с творогом. Тут мы еще больше развеселились и зашумели. Дэмиан Кристишор, торговец, повеселев от молодого вина почти так же, как мы, поднялся, запустил левую руку в глубокий карман своего кафтана и вытащил нитку бус. Подойдя к хозяйке, он надел бусы ей на шею и застегнул на затылке. Потом, сделав шаг назад, посмотрел на нее с восхищением.
- Хозяюшка Анкуца, - сказал он, - пусть тебе все твои гости сами скажут. Пускай ответят, видали ли они когда-нибудь более славные бусы на более красивой женщине!
Взяв ее за голову, он расцеловал ее в обе щеки. Но Анкуца, поставив блюдо, выскользнула из объятий купца и бегом бросилась к дому.