- Тебе что, сынок? - спросил доктор Уилкокс.
- Хочу, чтоб меня кастрировали, - сказал мальчик.
- Зачем? - спросил док Фишер.
- Я и молился, и чего только не делал - не помогает…
- Чему не помогает?
- Изгнать гнусную похоть.
- Гнусную похоть?
- То, что со мной творится. И никак не остановить. Всю ночь молюсь - не помогает.
- А что с тобой делается? - спросил док Фишер.
Мальчик объяснил.
- Слушай, мальчик, - сказал док Фишер. - Ничего плохого в этом нет. Все так, как надо. Ничего тут плохого нет.
- Нет, это плохо, - сказал мальчик. - Это грех против целомудрия. Грех против Господа и Спасителя нашего.
- Нет, - сказал док Фишер. - Все это естественно, так и надо, потом ты поймешь, что в этом - счастье.
- Ах, ничего вы не понимаете, - сказал мальчик.
- Выслушай меня, - сказал док Фишер и стал ему объяснять всякие вещи.
- Нет, не буду я вас слушать. Вы меня не заставите.
- Да ты выслушай, прошу тебя, - сказал док Фишер.
- Дурак ты, и больше ничего, - сказал доктор Уилкокс.
- Значит, не сделаете?
- Чего это?
- Не кастрируете меня?
- Слушай, - сказал док Фишер. - Никто тебя кастрировать не станет. Ничего плохого в твоем теле нет. У тебя прекрасное тело, и перестань об этом думать. А если ты верующий, так помни, что то, на что ты жалуешься, вовсе не греховное состояние, а средство принятия таинства.
- Никак не могу остановиться, - сказал мальчик. - Всю ночь молюсь и днем молюсь. Нет, это грех, вечный грех против целомудрия.
- Да иди ты… - сказал доктор Уилкокс.
- Когда так со мной говорят, я не слушаю, - сказал мальчик с достоинством доктору Уилкоксу. - Я вас очень прошу, сделайте! - обратился он к доку Фишеру.
- Нет, - сказал док Фишер. - Нет, мальчик, я уже тебе сказал.
- Гоните вы его отсюда! - сказал доктор Уилкокс.
- Я сам уйду! - сказал мальчик. - Не троньте меня! Я сам уйду.
Это было вчера, часов в пять.
- Так что же случилось? - спросил я.
- А то, что нынче, в час ночи, к нам привезли этого мальчика, - сказал док Фишер, - искалечил себя бритвой…
- Кастрировался?
- Нет, - сказал док Фишер, - он не понимал, что такое кастрация.
- Помрет, наверно, - сказал доктор Уилкокс.
- Почему?
- Крови много потерял.
- Наш добрый врачеватель, доктор Уилкокс, мой коллега, был на посту, но не смог найти указания на такой случай в своем справочнике.
- Идите вы к черту с вашими разговорчиками, - сказал доктор Уилкокс.
- Но я же выражаю лишь самое дружественное сочувствие, доктор, - сказал док Фишер, глядя на свои руки, - руки, причинившие ему столько неприятностей из-за его постоянной готовности помочь и полного пренебрежения к федеральным законам. - Вот и Хорейс подтвердит, что мои слова полны самых дружественных чувств. Дело в том, что юноша произвел себе ампутацию, Хорейс.
- Ну и нечего ко мне цепляться, - сказал доктор Уилкокс, - я бы вас попросил ко мне не цепляться.
- Цепляться к вам, доктор? Да еще в такой день - в день Рождества Господа нашего и Спасителя?
- Нашего Спасителя? Вы ведь, кажется, еврей? - сказал доктор Уилкокс.
- Верно, верно. Да, верно. Вечно я об этом забываю. Как-то не придаешь значения. Благодарю вас за напоминание, вы очень добры. Правильно. Ваш Спаситель, без всякого сомнения - именно ваш Спаситель, - тут и весь путь к светлому Христову воскресению.
- Больно вы умный, - сказал доктор Уилкокс.
- Блестящий диагноз, доктор. Всегда я был больно умный. Во всяком случае, для тех краев. Никогда не умничайте, Хорейс. Правда, особых наклонностей к этому у вас нет, но проблески иногда замечаются. Но какой диагноз! И притом - без справочника!
- Катитесь к черту в зубы! - сказал доктор Уилкокс.
- Все во благовремении, доктор, все во благовремении. Если есть ад, то я, непременно, посещу его. Я даже как-то туда заглядывал. Мельком, конечно. Сразу отвернулся, тут же. А знаете, что сказал этот юноша, когда наш добрый доктор привез его сюда? Он сказал: "Я же просил вас - сделайте сами! Я вас так просил…"
- Да еще на Рождество! - сказал доктор Уилкокс.
- Вряд ли торжественность этого дня имеет тут особое значение, - сказал док Фишер.
- Может, для вас и не имеет, - сказал доктор Уилкокс.
- Слышите, Хорейс? Доктор обнаружил мое уязвимое место, так сказать, мою ахиллесову пяту, и сумел обратить это в свою пользу.
- Больно вы умный, - сказал доктор Уилкокс.
Переводчик: Р. Райт-Ковалева
5. Перемены
- Ну, - сказал молодой человек. - Так как же?
- Нет, - сказала девушка. - Не могу.
- То есть не хочешь?
- Я не могу, - сказала девушка. - Не вкладывай другого смысла в мои слова.
- Смысл такой, что не хочешь.
- Что ж, - сказала девушка. - Пусть будет по-твоему.
- Это как раз не по-моему. А хотелось бы, чтобы было по-моему.
- До сих пор так и было, как тебе хотелось, - сказала девушка.
В этот ранний час в кафе, кроме бармена за стойкой, только эти двое сидели у столика в углу. Лето подходило к концу, и оба они были такие загорелые, что выглядели совсем не по-парижски. На девушке был твидовый костюм, ее гладкая кожа отливала темным золотом, белокурые волосы были коротко подстрижены и откинуты со лба, открывая его прекрасную линию. Молодой человек посмотрел на нее.
- Я ее убью, - сказал он.
- Не надо, прошу тебя, - сказала девушка. У нее были прелестные руки, и молодой человек перевел взгляд на них. Узкие, загорелые и очень красивые руки.
- Убью. Клянусь Богом, убью.
- Легче от этого тебе не станет.
- Ничего умнее ты не могла выдумать? Не могла впутаться в какую-нибудь другую историю?
- Видимо, нет, - сказала девушка. - Что же ты по этому поводу думаешь делать?
- Я уже говорил тебе.
- Нет, правда?
- Не знаю, - сказал он. Она посмотрела на него и протянула ему руку.
- Бедный мой Фил, - сказала она. Он посмотрел на ее руки, но той, что она протянула, не коснулся.
- Спасибо, не надо, - сказал он.
- Просить прощения не стоит?
- Не стоит.
- Может, объяснить - почему?
- Нет, уволь.
- Я очень люблю тебя.
- Да, доказательства налицо.
- Как жаль, - сказала она, - что ты не понимаешь.
- Я понимаю. В том-то и беда. Я все понимаю.
- Да, ты понимаешь, - сказала она. - И от этого, конечно, тебе тяжелее.
- Еще бы, - сказал он, глядя на нее. - И все время буду понимать. И днем и по ночам. Особенно по ночам. Буду, буду понимать. На этот счет можешь не беспокоиться.
- Прости, - сказала она.
- Если б это был мужчина…
- Зачем ты так говоришь? Мужчины бы не было. Ты это знаешь. Ты не веришь мне?
- Вот интересно! - сказал он. - Верить! Очень интересно.
- Прости, - сказала она. - Я, кажется, одно это и твержу. Но если мы понимаем друг друга, стоит ли притворяться, будто понимания нет.
- Верно, - сказал он. - Действительно, не стоит.
- Если хочешь, я вернусь к тебе.
- Нет. Не хочу.
Несколько минут они молчали.
- Ты не веришь, что я люблю тебя? - спросила девушка.
- Перестанем молоть чепуху, - сказал молодой человек.
- Ты правда не веришь, что я тебя люблю?
- А ты бы доказала это на деле.
- Ты раньше был не такой. Ты никогда не требовал от меня доказательств. Это невежливо.
- Смешная ты девочка.
- А ты нет. Ты хороший, и у меня сердце разрывается, оттого что я тебя бросаю и ухожу.
- Да ведь ты иначе не можешь.
- Да, - сказала она. - Не могу, и ты это знаешь.
Он замолчал, и она посмотрела на него и опять протянула ему руку. Бармен стоял у дальнего конца стойки. Лицо у него было белое, и такая же белая была куртка. Он знал этих двоих и считал их красивой парой. Ему много пришлось перевидать, как такие вот молодые, красивые расходились, потом сходились в новые пары и не так уж долго сохраняли свою красоту. Сейчас он думал не о них, он думал о лошади. Через полчаса можно будет послать через дорогу и справиться, не выиграла ли его лошадка.
- Отпусти меня, почему ты не сжалишься надо мной? - спросила девушка.
- А что я, по-твоему, собираюсь сделать?
В кафе вошли двое и остановились у стойки.
- Слушаю, сэр, - сказал бармен, приняв заказ.
- И ты не можешь простить меня? Когда все знаешь? - спросила девушка.
- Нет.
- По-твоему, все, что между нами было, все, что мы с тобой испытали, не научило нас понимать?
- Порока мерзостную харю, - с горечью сказал молодой человек, - та-та-та-та когда узришь. Потом что-то там еще и та-та в объятия заключишь. - Всех слов он не помнил. - Я не силен в цитатах.
- Почему же порок? - сказала она. - Невежливо так говорить.
- Извращение, - сказал он.
- Джеймс, - обратился к бармену один из вошедших. - Ты прекрасно выглядишь.
- Вы сами прекрасно выглядите, - сказал бармен.
- Старина Джеймс, - сказал другой. - Ты толстеешь, Джеймс.
- Так меня разносит, - сказал бармен, - страшное дело!
- Не забудь подлить коньяка, Джеймс, - сказал первый.
- Что вы, сэр, - сказал бармен. - Можете не сомневаться.
Двое у стойки посмотрели на тех двоих за столиком, потом опять на бармена. В этом направлении смотреть было спокойнее.