- И прекрасно, за чем же дело стало? - сказал я, размышляя: "Да! задело графа за ретивое, не хочет с нею расстаться и на малый срок".
- И еще одно, - произнесла княжна, собираясь с мыслями.
Вижу, в ее глазах слезы, губы вздрагивают; она глядит на меня и будто меня не видит.
- Слушайте! - проговорила она, схватывая меня за руку. - Вы - честный человек… граф мне сделал предложение, сватается за меня… что вы скажете?
Я почтительно встал.
- От всего сердца поздравляю, - искренне ответил я, с поклоном, - ваши достоинства победили, удивительного нет.
- Не обманет он меня? Не предаст? - заговорила княжна вполголоса, опять оглядываясь, а губы, вижу, белые и вся вне себя. - Скажите мне правду, заклинаю вас, молю!.. Видите, я по вашему совету уже не ношу оружия, оно обижало его…
Мне пришло в голову, что в эту поездку граф мог решиться обвенчаться с нею.
- Помилуйте, ваша светлость, - сказал я и вечно буду помнить это мною сказанное роковое слово, - чего опасаетесь? Да граф в вас до безумия влюблен, мне это хорошо известно; он спит и видит, в мыслях помутился, даже хотел с вами бежать.
- Так это истина? Клянитесь вашею матерью, отцом, - произнесла она, стискивая мне руку.
- Как перед богом! Сам от него наедине слышал: он удостоил меня откровенности… А между тем, что я для него? Мелкий подчиненный, ничтожество… Он так искренне говорил…
Княжна устремила взгляд на походный, висевший в ее комнате образок спаса в терновом венке и несколько мгновений оставалась в неподвижности, как бы горячо и усердно молясь.
- Смелые только и живут! - произнесла она, вставая и выпрямляясь. - Как жену, он не предаст меня, не может предать… я еду… но помните, даром не отдам свободы и сердца… чему быть, то сбудется на днях…
Я от души вновь поздравил княжну.
- Еще слово, Концов, - остановила она меня, - скажите, да так же, как перед богом, по совести, действительно ли это тот Орлов, который помог вашей императрице взойти на престол?
- Он самый.
- Молодец, герой! - одушевленно вскрикнула княжна. - Эввива! Отважный Сид, Баярд! Божья искра дает таким смелость и величие души.
Я ушел, полный радости за исход дела, хотя тайная мысль шевельнулась во мне:
"А знает ли княжна о другом, последующем подвиге графа? И почему я не сказал ей об этом его тяжком, ничем не замолимом, черном грехе?"
Я исполнял долг службы, волю начальства, но вместе жалел эту женщину.
Тяжелые сомнения охватили меня, не дали в ту ночь спокойно спать.
"Долг долгом, а что если?.. Пойти утром, - шептал мне внутренний голос, - предупредить ее… время не ушло; пусть лучше и строже все обдумает и сама решит".
Чуть взошло солнце, я оделся и поспешил к дому графа. У крыльца толпился народ, подъезжали запряженные экипажи. Я протискался сквозь толпу. Граф с княжной уже сидел в коляске; в другом экипаже был Христенек, в третьем - часть прислуги.
- Садись, Концов, тебя только ждали! - крикнул граф.
Я бессознательно сел в экипаж к Христенеку. Поезд двинулся. Утро, после небольшого дождя, было светлое, тихое.
- Что видите вы во всем этом? - спросил меня Христенек, когда выехали.
- В чем?
- Да этот-то вояж?
- Не знаю и знать не смею, - ответил я.
- Завтра быть парочке молодых, - улыбнулся он, - обвенчаются.
- Но где же церковь?
- А флотская на что? Взойдут на адмиральский корабль, там живо их и повенчают. Для того, видно, она и согласилась туда ехать…
- Так это верно?
- Еще бы, ужели не видите?.. Граф - точно на крыльях; трудно было верить, а из сказки выходит быль.
В Ливорно графа Орлова встретил командир нашей эскадры, адмирал Самуил Карлович Грейг. Ездили потом граф и княжна с визитами к нему и к консулу Дику, катались с консулом, его женой и всею компанией в окрестностях и совершили прогулку в катерах по морю, с музыкой, везде провожаемые любопытною, гонявшеюся за ними толпой.
Вечером, во второй день пребывания в Ливорно, граф с княжной были в опере. Когда они возвратились, я из сеней отведенного графу роскошного приморского палаццо приметил сходившего с графского крыльца другого проныру, тоже грека нашей службы, Осипа Михайловича Рибаса, или де Рибаса. Этот был тоже вроде Христенека, черен, как жук, но выше ростом и менее подвижен. Их у нас так и звали: жук и жуколица. Де Рибас, как я узнал, еще ранее меня и Христенека, ездил с разведками о княжне в Венецию.
- Прощай, поп, - засмеялся граф в окно де Рибасу, - не забудь только ризы…
"Риза… и почему поп?" - терялся я в догадках, стоя у мраморной колоннады крыльца, с которого был великолепный вид на голубое, безбрежное море и эскадру.
14
Двадцать первого февраля была особенно приятная, почти летняя погода. В небесах ни облачка, на море тихо и везде как-то празднично радостно.
У английского консула для графа и его спутницы был дружеский завтрак. Княжна явилась туда богато и со вкусом наряжена, бойка и весела. Куда делась хвороба: щебетала с прочими гостями, гуляла по эстраде, украшенной цветами, смеялась и беспечно шутила. Все обходились с ней вежливо и с отменным вниманием. Граф Алексей Григорьевич, услуживая спутнице, то подавал ей веер и перчатки, то заботливо брал у слуг и подносил ей прохладительное. Мы видели: он не спускал с очаровательницы влюбленных, потерянных глаз. И она как бы переродилась, поздоровела; куда делся ее болезненный вид! Ее рыцарь, укрощенный лев, был у ее ног.
- Каков наш селадон, - шепнул Христенек, поглядывая на меня. - Как на покое-то, на чесменских лаврах, не пропускает герой иных побед!
Адмирал Грейг, по природе угрюмый, сосредоточенный и важный, был несколько рассеян, сидел с опущенными глазами и, как бы не примечая никого, более молчал. Кто-то взглянул в окно. Оттуда было видно море и выстроившаяся в отдалении русская флотилия. Дамы заговорили о приятности прогулки на парусах.
- Когда же, граф, покажете ваши корабли? - спросила княжна. - В Чивитта-Веккии вы устроили примерное сражение под Чесмой, осчастливили других, не удостоите ли и нас?
- Все готово! - ответил, вставая и почтительно кланяясь, Орлов.
Общество двинулось к морю.
Мужчины и дамы спустились на берег. Граф Алексей Григорьевич был особенно почтителен к княжне. Он накинул ей на плечи шаль, взял из рук слуги ее зонтик и, развернув его над нею, шел рядом с ней, осыпая ее нежно-страстными признаниями. Стоявшие у берега зрители, любуясь его генеральским, темно-зеленым, с красными отворотами, раззолоченным мундиром и величественною осанкой, кричали "виват" и шептали:
- Вот парочка!
Все уселись в поданные шлюпки и катера; с княжной в раззолоченный, по-царски убранный катер поместились адмиральша Грейг и консульша Дик; граф сел с адмиралом, а мы - свитские - с слугами княжны.
Катера направились к флотилии. Эскадра встретила нас с особою пышностью: везде были флаги, офицеры на палубах стояли в парадных мундирах, матросы - на мачтах и реях. На всех судах заиграла приятная музыка. Волны слегка колыхались. Дальний берег был усыпан любопытствующими.
С адмиральского корабля "Три иерарха" спустили разукрашенное кресло, и в нем подняли с катера княжну, а за нею и прочих дам. Мы взошли по трапу.
Едва дамы ступили на борт, со всех сторон раздалось дружное "ура" и загремела пушечная пальба. Зрелище было торжественное. Народ, покрывавший улицы и набережную, в радости махал шляпами и платками. Все ждали, что Орлов и здесь произведет маневры с сожжением, для примера, негодного корабля. Множество зрительных труб было на нас направлено с берега. Десятки шлюпок с публикой стали отчаливать и подходили к судам.
На корабле "Три иерарха" была особая суета. Адмиральская прислуга возилась с угощением, нося на палубу вина, сласти и плоды. Потчевали и нас. В кают-компании начались танцы. Молодежь с дамами усердно танцевала контрданс и котильон. Адмиральша и консульша особенно ухаживали за княжной.
Вскоре дам пригласили в особую каюту. За ними, разговаривая друг с другом, сошли туда же граф и адмирал. Последний был как бы не по себе и несколько сумрачен.
- Будут венчать графа и княжну, - сказал кто-то из офицеров вполголоса товарищу.
Я обомлел.
- Почему же здесь? - спросил тот, кому это было сказано. - Что за таинственность и поспешность?
- Русской церкви нет ближе; адмирал уступил корабельную - княжна потому и приехала в Ливорно и на этот корабль.
Спустя некоторое время, по особому зову, под палубу спустились кое-кто из свитских, в том числе и молча переглянувшиеся, оба грека нашей службы, пронырливые и ловкие Рибас и Христенек. Мне при этом почему-то вспомнились загадочные слова графа Рибасу: "поп и риза". Духовенства на корабле, между тем, не было видно.
Палуба несколько опустела. Офицеры ходили, весело беседуя и наводя лорнеты на публику в шлюпках. Музыка на корме играла веселый марш, потом арию из какой-то оперы.
Под палубой, между тем, произошло нечто доныне в точности не известное. Одни после утверждали, что за угощением была только вновь открыто провозглашена помолвка графа и княжны и все при этом торжественно пили за здравие жениха и невесты. Другие чуть не клятвенно утверждали, будто в особой каюте для вида и в исполнение слова, данного княжне, совершилось самое венчание ее и графа и что роли иерея и дьякона при этом кощунственно играли, переряженные в церковные флотские одежды, Христенек и Рибас, первый был дьяконом, а второй - попом.
Но я забегаю вперед. Надо возвратиться на палубу "Трех иерархов".