ГРУСТНЫЕ ИСТОРИИ
Жила-была золотая рыбка. Как и все прочие представители редкой породы целакантов, она умела создавать вселенные и пребывать одновременно в восемнадцати измерениях. Только ей, с уровнем интеллекта 6, это было неинтересно, и рыбка покорно проводила время за выполнением мизерных и нелепых требований старика и старухи.
Когда пилот новейшего истребителя вылетел за пределы стратосферы, он с ужасом увидел Бога. Тот, с ужасом увидев пилота, попытался обратиться к нему, чтобы предупредить о том, что люди стали злы и нетерпимы. Но пилот решил, что это угроза и активировал систему наведения. Теперь Бога нет. Ни одного.
Золотой ключик, доставшийся Буратино, ничуть не улучшил его отношений с Мальвиной, оказавшейся глупой и жадной дурой. В конце концов, театр пошел с молотка, папа Карло повесился на рукаве новой куртки, а Пьеро и Артемон были проданы в рабство, чтобы оплатить шоп-туры. Дело закончилось бытовым насилием и тюрьмой.
Забив гвоздь в лоб Спящей Красавицы, принц не испытывал никакого садистского удовлетворения. Исключительно эксперимент - шурупы и осиновые колья уже были, но что будет, если именно гвоздь? Увы, острие, пройдя через голову, раскололо хрустальный гроб, и получилось вообще как-то некрасиво.
Когда Маша пробралась в логово к пещерным медведям, она наивно надеялась увидеть там горшочки с кашей, кровати и ложки. Нет, медведи не едят каши - это Маша поняла перед тем, как пополнить собой коллекцию обглоданных костей в углу пещеры. В которой, кстати сказать, не было и кроватей.
Когда волк проглотил бабушку, а потом и Красную Шапочку, он недолго промучился, растянувшись на старушкиной кровати, а потом умер от разрыва желудка. Добрые охотники распороли ему живот и вытащили оттуда бабушку и ее внучку - но желудочный сок уже сделал свое дело и обеих пришлось пристрелить.
Когда Мальчик-с-пальчик внезапно вырос, он наконец-то осуществил свое самое сильное желание: зверски убил старика и старуху, расколов им черепа цветочным горшком, чтобы отомстить за многочисленные детские комплексы. После этого он отправился искать Дюймовочку. С той же целью.
Дюймовочку к тому времени съел слепой крот, по ошибке приняв за очень большую и вкусную личинку майского жука. При этом выяснилось, что Крот еще и глухой, потому что только глухой мог не слышать, как вопила Дюймовочка. Умирающая Ласточка тщетно ждала халявы, замерзая под снегом. Путешествие на юг пришлось отложить до следующей сказки с другими персонажами - например, с Нильсом и дикими гусями. Не повезло всем.
Вытаскивая чудесный меч из камня, Артур, еще не король, порезался и вскоре умер от заражения крови и столбняка. Ирония судьбы оказалась в том, что это был совершенно другой меч, который воткнули в непродезинфицированный камень. Тот самый меч так и остался ржаветь в лесу.
Когда Сивка-Бурка предложил своему хозяину влезть в одно ухо, вылезти из другого и стать добрым молодцем, тот согласился сразу же. К сожалению, в момент, когда хозяин был на середине пути, у коня случилось кровоизлияние в мозг. Увидев дохлую лошадь с человеческими ногами, торчащими из уха, на конюшне были очень шокированы.
Сплетя рубашки из крапивы, Эльза радостно накинула их на братьев-лебедей, чем очень повеселила публику. Индивидуальная генетическая непереносимость крапивы убила всех троих быстрее, чем палач успел бы сказать "Именем короля, вы приговариваетесь к смертной казни". Лебеди издохли, Эльзу сожгли. Хэппи-энд.
ВЕЛИКОЕ ЗЛО
Поздним вечером, когда сырой туман уже начинал потихоньку струиться над полями и подползать поближе к окраинным домишкам каждого небольшого городка, в Северном Королевстве (название которого мы опустим, потому что оно никому, кроме географов и редких путешественников, неинтересно в принципе), появилось Великое Зло.
Первым явление Великого Зла заметил старый рыбак Томас из деревеньки Зеленые Ивы, что в холмах неподалеку от проезжего тракта.
- Смотри-ка, старуха! - толкнул он локтем свою жену, дремавшую у камелька. Та выронила из рук клубок и спицы, проснулась и начала забористо ругаться. Старый Томас терпеливо дожидался, пока она закончит, уныло вспоминая, что в молодости его Мэри работала шкипером на королевской барже.
- Ну чего тебе? - наконец отыскав клубок, сварливо спросила его жена.
- Так это... гляди-ка, - и рыбак показал пальцем на бредущую через мокрые поля фигуру в черном, - это же Великое Зло!
- Тьфу ты, вот старый пенёк! - снова взвилась Мэри. - Я-то думала, ты ради чего-то важного оторвал меня от вязанья! Великое Зло... забыл, что ли, как в последний раз оно тут христарадничало под окнами?
- Это было Великое Добро... - пробормотал Томас, но тут же замолчал, решив не связываться со своей горластой старухой.
Великое Зло медленно прошло мимо, на всякий случай зловеще дохнув в мутное оконце так, что на заиндевелом стекле четко показалось слово "Смерть". Но этого никто не заметил, потому что стекло в доме Томаса-рыбака отродясь не мыли - вот еще, роскошь какая, чай не баре. Несколько минут Великое Зло провожала взглядом только одинокая тощая коровенка, жевавшая прошлогоднее сено во дворе. Но хозяин, заметив Зло, вовремя увел ее в хлев, подметив, что каждый раз после этого молоко начинает здорово отдавать рыбным запахом.
Глухо стеная, Великое Зло добралось до столицы Северного Королевства, оставляя после себя выжженные поляны в лесах (Зло не умело толком разводить костры), несколько безжизненных тушек полевых мышей (позарившихся на левый сапог Великого Зла) и одну выбоину в дороге, образовавшуюся после того, как прямо в Зло ударила молния.
Глухой ночью, кутаясь в струящуюся из всех щелей зловонную тьму, Великое Зло тяжело ступило на щербатые булыжники столичных трущоб.
- Слышь, Зло, есть чё по мелочи? - спросил у него известный обирала Гундосый Микки, выходя из неприметной подворотни. После того, как Великое Зло продемонстрировало пустую переметную суму и тощие карманы, Микки разочарованно дал своим парням отбой. В последний раз пнув распластавшееся на булыжниках Зло, трущобная братва удалилась. В отличие от Великого Зла, им не надо было кутаться во тьму, они просто к ней привыкли.
Еще немного полежав и похлюпав разбитым носом, Великое Зло поднялось, осторожно потрогало когтистым пальцем шатающийся передний зуб, кроваво сплюнуло под ноги.
- А ну его к черту! - вдруг произнесло оно звучным хриплым голосом. - Да ни за какие чертовы заклятья! Черта лысого! Катись оно ко всем чертям!
Над головой Зла со скрипом отворилось узкое окожко, и чей-то сонный голос пробормотал:
- Я сейчас стражу позову... орет тут под окном... Зло называется…!
- Пошел на хер! - огрызнулось Великое Зло. Позвенело медяками, завалявшимися за подкладкой, и решительным шагом направилось в ближайший кабак.
НЕ МЕДВЕДЕМ
"Он родился не медведем".
Старик хмуро проснулся, заворочался на жесткой скамье, еле прикрытой старым драным кожухом. В маленькое оконце тускло бил свет раннего утра, чуть коптил фитилек старой керосинки.
"Он родился не медведем".
Фраза из сна, который уже размылся и перестал помниться, все еще звучала в голове - хрипловатый голос, напомнивший старику покойного друга, с которым дружили чуть ли не с пеленок. Голос во сне точно был его голосом, старик это понял и не удивился. Кому бы еще с ним разговаривать, как не другу? У старика больше никого и не было - ни детей, ни внуков. Жена померла давным-давно, ее в клочья порвал зимний шатун, когда старая пошла за водой на полынью. С тех пор он и не думал найти себе другую бабу, так и остался вековать бобылем здесь, в таежной избушке, на совесть сработанной дедом, который не признавал никакого дерева, кроме лиственницы. "Листвянку гниль не берет".
Старик спустил на пол ноги, нашарил опорки, сунул в настоявшийся холод катаного войлока ноющие ступни. Будет дождь. Не простой, который чуть тронет листья деревьев, иголки лиственниц; и даже не тот, что проливается шумно, заставляя ручьи выходить из берегов и нести по мутной, вспененной воде сучья, щепки и всякий мусор. Дождь будет другой - несколько суток провисит в воздухе мелкая водяная пыль, серое небо будет напарываться брюхом туч на острые еловые шпили. И промозглая, стылая тишина осенней тайги над всем этим безобразием. От этого дождя болят все суставы, ломит зубы и зябко корежит тело под старой телогрейкой.
- Че там в мире-от хоть творится? - спросил старик громко. Он подошел к столу, застеленному выцветшей скатеркой и стоял теперь, скручивая цигарку из пожелтевшей газеты и махры, изрядную щепоть которой он взял с полки над окном. Сейчас он был один, но знал, что ему ответят.
"Много всего", - отозвался мертвый друг с фотографии над столом. Там они были сняты оба, вместе, два сержанта, только что с войны, и у того, что слева - полный бант Славы, а тот, что справа и ростом чуть повыше - со звездой на гимнастерке.
- Ты тут, аль почудилось? Ой, Миколай, не лежится тебе там, ли чо ли? Тоска, да? Дак и у нас тут, вон, гляди, морось стоит, ничо интересного. В такую погоду и помирать не хочется, скверно помирать, муторно.
Друг улыбнулся и промолчал. Старик этой улыбки не видел, но хорошо помнил, как улыбался когда-то чернявый даурец - во весь рот, полный крепких зубов.