– Письмо написано шесть дней назад, – укорила ее мисс Босток.
– Знаю. Отвечу обязательно. Телеграммой. Что-нибудь вроде: «Увы, я не маляр» – как тебе такой текст?
Придерживая письмо короткими крепкими пальцами, Кэтти Босток молча разглядывала герб.
– Я думала, только пэры заказывают себе писчую бумагу с подобной ерундистикой, – наконец сказала она.
– Посмотри на концы креста – с зубцами, как у якоря. Вероятно, отсюда и фамилия Анкред. [1]
– Ишь ты! – Кэтти потерла нос, и на нем осталось пятно синей краски. – А вообще-то забавно, да?
– Что забавно?
– Ведь это ты делала эскизы к той нашумевшей постановке «Макбета».
– Да. Возможно, поэтому Анкред ко мне и обратился.
– Подумать только! Мы же видели его в «Макбете». Все трое: Родерик, ты и я. Нас пригласили Батгейты. До войны. Помнишь?
– Помню, конечно. Он великолепно играл.
– Более того, он великолепно смотрелся. Это лицо, эта голова! У нас с тобой даже возникла мысль…
– Да, возникла, ну и что с того? Кэтти, ты же не станешь меня уговаривать, чтобы я…
– Ни в коем случае! Нет-нет, господь с тобой! Но ведь и вправду удивительное совпадение: мы тогда еще, помню, говорили, как было бы здорово написать его в классической манере. На фоне того задника по твоему эскизу: бегущие облака и черный схематичный контур замка. А сам Анкред – закутанная в плащ фигура, слегка размытый темный силуэт.
– Не думаю, чтобы он пришел в восторг от такой идеи. Старик наверняка хочет, чтобы его изобразили во всем блеске: вокруг полыхают молнии, а он корчит трагические рожи. Ладно, надо будет сегодня же послать ему телеграмму. Тьфу ты! – Агата тяжело вздохнула. – Голова кругом идет, не знаю, за что и браться.
Мисс Босток пристально посмотрела на свою подругу. Четыре года напряженного труда над топографическими картами для нужд армии, потом аналогичная, но еще более кропотливая работа в чертежном бюро по заданию одной из комиссий ООН – все это не прошло для Агаты бесследно. Она сильно похудела, стала нервной. Будь у нее больше времени для занятий живописью, она чувствовала бы себя лучше, размышляла Кэтти; рисование карт, до каких бы высот ни поднялась Агата Трои в этом ремесле, не могло, по мнению мисс Босток, в полной мере возместить ущерб от разлуки с чистым искусством. Четыре года работать на пределе сил, почти забросить живопись и совсем не видеть мужа… «Слава богу, у меня все иначе, – подумала Кэтти. – Мне-то жаловаться не на что».
– Если он приедет через три недели, – говорила в это время Агата, – то интересно, где он сейчас? Может быть, в Нью-Йорке? Но оттуда он бы прислал телеграмму. Последнее его письмо пришло, конечно, еще из Новой Зеландии. И последняя телеграмма тоже.
– Ты бы лучше не отвлекалась от работы.
– От работы? – рассеянно переспросила Агата. – Ладно. Пойду отправлю телеграмму. – Она шагнула к двери, но, спохватившись, вернулась за письмом. – Шесть на четыре, – пробормотала она. – Как тебе нравится?
II
– Мистер Томас Анкред? – Агата недоуменно вертела в руке визитную карточку. – Боже мой, Кэтти, он уже здесь, прямо в доме!
Кэтти отложила кисти, ее дышащая оптимизмом картина была почти дописана.
– Это тебе в ответ на твою телеграмму, – сказала она. – Он приехал припереть тебя к стенке. А кто он такой?
– Сын сэра Генри Анкреда, насколько я понимаю. По-моему, театральный режиссер. Кажется, я встречала его имя на афишах: знаешь, внизу, под действующими лицами и исполнителями, – «режиссер-постановщик Томас Анкред». Да-да, точно. Он имел какое-то отношение к той постановке «Макбета» в «Единороге». Правильно – видишь, на визитке написано: «Театр "Единорог"». Придется оставить его ужинать. Первый поезд теперь только в девять.