Я храню эту табакерку наравне с предметами культа моей религии, чтобы она способствовала возвышению моих помыслов; по правде сказать, без нее я редко отправляюсь куда-нибудь; много раз вызывал я с ее помощью образ ее прежнего владельца, чтобы внести мир в свою душу среди мирской суеты; как я узнал впоследствии, он был весь в ее власти лет до сорока пяти, когда, не получив должного вознаграждения за какие-то военные заслуги и испытав в то же время разочарование в нежнейшей из страстей, он бросил сразу и меч и прекрасный пол и нашел убежище не столько в монастыре своем, сколько в себе самом.
Грустно у меня на душе, ибо приходится добавить, что, когда я спросил о патере Лоренцо на обратном пути через Кале, мне ответили, что он умер месяца три тому назад и похоронен, по его желанию, не в монастыре, а на принадлежащем монастырю маленьком кладбище, в двух лье отсюда. Мне очень захотелось взглянуть, где его похоронили, - и вот, когда я вынул маленькую роговую табакерку, сидя на его могиле, и сорвал в головах у него два или три кустика крапивы, которым там было не место, это так сильно подействовало на мои чувства, что я залился горючими слезами, - но я слаб, как женщина, и прошу моих читателей не улыбаться, а пожалеть меня.
ДВЕРИ САРАЯ
КАЛЕ
Все это время я ни на секунду не выпускал руки моей дамы; я держал ее так долго, что было бы неприлично выпустить ее, не прижав сперва к губам. Когда я это сделал, кровь и оживление, сбежавшие с ее лица, потоком хлынули к нему снова.
Случилось, что в эту критическую минуту проходили мимо два путешественника, заговорившие со мной в каретном дворе; увидев наше обращение друг с другом, они, естественно, забрали себе в голову, что мы, - по крайней мере, муж и жена; вот почему, когда они остановились, подойдя к дверям сарая, один из них, а именно пытливый путешественник, спросил нас, не отправляемся ли мы завтра утром в Париж. - Я сказал, что могу ответить утвердительно только за себя, а дама прибавила, что она едет в Амьен. - Мы вчера там обедали, - сказал простодушный путешественник. - Ваша дорога в Париж проходит прямо через этот город, - прибавил его спутник. Я собирался было рассыпаться в благодарностях за сообщение, что Амьен лежит на дороге в Париж, но, вытащив роговую табакерку бедного монаха с целью взять из нее щепотку табаку, - я спокойно поклонился им и пожелал благополучно доехать до Дувра. - и они нас покинули.
- А что будет плохого, - сказал я себе, - если я попрошу эту удрученную горем даму занять половину моей кареты? - Какие великие беды могут от этого произойти?
Все грязные страсти и гадкие наклонности естества моего всполошились, когда я высказал это предположение. - Тебе придется тогда взять третью лошадь, - сказала Скупость, - и за это карман твой поплатится на двадцать ливров. - Ты не знаешь, кто она, - сказала Осмотрительность, - и в какие передряги может вовлечь тебя твоя затея, - шепнула Трусость.
- Можешь быть уверен, Йорик, - сказало Благоразумие, - что пойдет слух, будто ты отправился в поездку с любовницей и с этой целью сговорился встретиться с ней в Кале.
- После этого, - громко закричало Лицемерие, - тебе невозможно будет показаться в свете, - или сделать церковную карьеру, - прибавила Низость, - и быть чем-нибудь побольше паршивого пребендария.
- Но ведь этого требует вежливость, - сказал я, - и так как в поступках своих я обыкновенно руковожусь первым побуждением и редко прислушиваюсь к подобным наговорам, которые, насколько мне известно, способны только обратить сердце в камень, - то я мигом повернулся к даме -
- Но пока шла эта тяжба, она незаметно ускользнула и к тому времени, когда я принял решение, успела сделать по улице десять или двенадцать шагов; я поспешно бросился вдогонку, чтобы как-нибудь поискуснее сделать ей свое предложение; однако, заметив, что она идет, опершись щекой на ладонь и потупив в землю глаза - медленными, размеренными шагами человека, погруженного в раздумье, - я вдруг подумал, что и она обсуждает тот же вопрос. - Помоги ей, боже! - сказал я, - верно, у нее, как и у меня, есть какая-нибудь ханжа-тетка, свекровь или другая вздорная старуха, с которыми ей надо мысленно посоветоваться об этом деле. - Вот почему, не желая ей мешать и решив, что галантнее будет взять ее скромностью, а не натиском, я повернул назад и раза два прошелся перед дверями сарая, пока она продолжала свой путь, погруженная в размышления.
НА УЛИЦЕ
КАЛЕ
При первом же взгляде на даму решив в своем воображении, "что она существо высшего порядка", - и выставив затем вторую аксиому, столь же неоспоримую, как и первая, а именно, что она - вдова, удрученная горем, - я дальше не пошел: - я и так достаточно твердо занимал положение, которое мне нравилось - так что, пробудь она бок о бок со мной до полуночи, я остался бы верен своим догадкам и продолжал рассматривать ее единственно под углом этого общего представления.
Но не отошла она еще от меня и двадцати шагов, как что-то во мне стало требовать более подробных сведений - навело на мысль о предстоящей разлуке - может быть, никогда больше не придется ее увидеть - сердцу хочется сберечь, что можно; мне нужен был след, по которому желания мои могли бы найти путь к ней в случае, если бы мне не довелось больше с ней встретиться; словом, я желал узнать ее имя - ее фамилию - ее общественное положение; так как мне известно было, куда она едет, то захотелось узнать, откуда она приехала; но не было никакого способа подступиться к ней за всеми этими сведениями: деликатность воздвигала на пути сотню маленьких препятствий. Я строил множество различных планов. - Нечего было и думать о том, чтобы спросить ее прямо, - это было невозможно.
Бойкий французский офицерик, проходивший по улице приплясывая, показал мне, что это самое легкое дело на свете; действительно, проскользнув между нами как раз в ту минуту, когда дама возвращалась к дверям сарая, он сам мне представился и, не успев еще как следует отрекомендоваться, попросил меня сделать ему честь и представить его даме. - Я сам не был представлен, - тогда, повернувшись к ней, он сделал это самостоятельно, спросив ее, не из Парижа ли она приехала? - Нет; она едет по направлению к Парижу, - сказала дама. - Vous n'etes pas de Londres? - Нет, не из Лондона, - отвечала она. - В таком случае мадам прибыла через Фландрию. Apparemment vous etes Flamande? - спросил французский офицер. - Дама ответила утвердительно. - Peut-etre de Lisle? - продолжал он. - Она сказала, что не из Лилля. - Так, может быть, из Арраса? - или из Камбре? - или из Гента? - или из Брюсселя? - Дама ответила, что она из Брюсселя.
Он имел честь, - сказал офицер, - находиться при бомбардировке этого города в последнюю войну. Брюссель прекрасно расположен pour cela и полон знати, когда имперцы вытеснены из него французами (дама сделала легкий реверанс); рассказав ей об этом деле и о своем участии в нем, - он попросил о чести узнать ее имя - и откланялся.
- Et Madame a son mari? - спросил он, оглянувшись, когда уже сделал два шага - и, не дожидаясь ответа, - понесся дальше своей танцующей походкой.
Даже если бы я семь лет обучался хорошим манерам, все равно я бы не способен был это проделать.
САРАЙ
КАЛЕ
Когда французский офицерик ушел, явился мосье Дессен с ключом от сарая в руке и тотчас впустил нас в свой склад повозок.
Первым предметом, бросившимся мне в глаза, когда мосье Дессен отворил двери, был другой старый ободранный дезоближан; но хотя он был точной копией того, что лишь час назад пришелся мне так по вкусу на каретном дворе, - теперь один его вид вызвал во мне неприятное ощущение; и я подумал, каким же скаредом был тот, кому впервые пришла в голову мысль соорудить такую штуку; не больше снисхождения оказал я человеку, у которого могла явиться мысль этой штукой воспользоваться.
Я заметил, что дама была столь же мало прельщена дезоближаном, как и я; поэтому мосье Дессен подвел нас к двум стоявшим рядом каретам и, рекомендуя их нашему вниманию, сказал, что они куплены были лордами А. и Б. для grand tour , но дальше Парижа не побывали и, следовательно, во всех отношениях так же хороши, как и новые. - Они были слишком хороши, - почему я перешел к третьей карете, стоявшей позади, и сейчас же начал сговариваться о цене. - Но в ней едва ли поместятся двое, - сказал я, отворив дверцу и войдя в карету. - Будьте добры, мадам, - сказал мосье Дессен, предлагая руку, - войдите и вы. - Дама поколебалась с полсекунды и вошла; в это время слуга кивком подозвал мосье Дессена, и тот захлопнул за нами дверцу кареты и покинул нас.