- А сдача у тебя есть? С пятнадцати?
Ваня полез в карман. У него оказалось только четыре гривенника.
- Не рассчитаемся так. Ну, бог с тобой, бери лишний пятак, - сказал клиент.
Не успел клиент отойти, подошла девушка, попросила почистить туфли, потом - красноармеец. Красноармеецц спросил:
- Сколько будет стоить, если вот сапоги?
Перед красноармейцем Ваня оробел. Он еще ни разу не чистил сапоги красноармейцам и не знал, сколько это стоит. Ваня поперхнулся.
- Де… десять копеек.
- Вот еще дурак, - прошептал Рыжиков, но красноармеец обрадовался, поставил ногу на подставку:
- Дешево берешь, малыш, дешево. У нас везде за сапоги двадцать копеек.
Ваня забыл спросить "вам черной?" Работал он сильно, действовал глазами, бровями и даже языком. Быстро чистить двумя щетками он еще не умел, одна щетка вырвалась у негог из рук и далеко отлетела. Рыжиков громко захохотал, но щетки не поднял. Ваня сам, кряхтя, поднялся и побежал за щеткойй.
Красноармеец дал Ване гривенник и сказал:
- Молодец. Дешево почистил, и блестит хорошо.
Он ушел, поглядывая на сапоги. У Вани заболели руки и спина. Опершись на локти, Ваня молча рассматривал улицу.
Дома на улице все были одинаковые, кирпичные, запыленные, двухэтажные. Между ними короткие заборы, а в заборах ворота. Почти у всех ворот стояли скамейки, на скамейках сидели люди и грызли семечки. Ваня вспомнил, что завтра воскресенье. По кирпичным тротуарам проходили люди по двое, по трое и разговаривали негромко.
Сзади открылась дверь, и скрипучий, неприятный голос спросил:
- А вам чего здесь нужно? Беспризорные?
Ваяня вскочил и оглянулся. Лениво поднялся и Рыжиков. В открытых дверях стоял человек высокий, худой, с седыми усами:
- Беспризорные?
- Нет, не беспризорные.
- Чистильщик? Ага? А резиновые набойки у тебя есть?
В ящике у Вани было только две щетки и две банки черной мази. Ваня развел руками:
- Резиновых набоек нет!
- Хо! Чистильщик! Какой ты чистильщик! Ну, допустим! А этот чего?
Рыжиков недовольно отвернулся.
- Чего ты здесь? Ночи ожидаешь?
Рыжиков прохрипел еще более недовольно:
- Да никакой ночи… Вот… знакомого встретил.
- А… знакомого!
Старик запер дверь на ключ, спустился по ступенькам. Ткнул узловатым пальцем:
- Ты - марш отсюда. Вижу, какой знакомый.
- Да я сейчас пойду. Что, и на улице нельзя остановиться? Ты, что ли такие порядки выдумал? - Рыжиков чувствовал свою юридическую правоту, поэтому обижался все больше и больше.
Старик усмехнулся:
- Плохие здесь порядки, иди туда, где хорошие порядки. Я вот только в лавочку. Пока вернусь, чтоб тебя тут не было.
Он отправился по улице. Рыжиков проводил его обиженными глазами и, снова усаживаясь на крыльце, прогудел почти со слезами:
- Придирается! "Ночи ожидаешь"!
К ним подошел молодой человек и радостным голосом воскликнул:
- Какой прогресс! На нашей улице чистильщик! Да какой симпатичный! Здравствуй!
- Вам черной? - спросил Ваня.
- Черной! Ты всегда здесь будешь чистить?
Набирая мазь. Ваня серьезно повел плечами и сказал с небольшим затруднением:
- Всегда.
Этот клиент не спросил, сколько нужно платить, а без всяких разговоров протянул Ване пятнадцать копеек.
- Так сдачи нет.
- Ничего, ничего, я всегда буду платить тебе пятнадцать копеек. Мне только надо побыстрее.
Ваня опустил деньги в карман и снова начал рассматривать улцицу. Приближался вечер, от этого на улице стало как будто чище. Ваню очень интересовал трамвай. Он много слышал об этой штуке, но никогда ее не видел, и теперь ему хотелось залезть в вагон и куда-нибудь поехать. Настроение у него было хорошее. В душе разгоралась маленькая гордость: все проходят и видят, что на крыльце сидит Ваня и может почистить ботинки.
Рыжиков сказал:
- Ваня, знаешь что? Ты мне дай пятнадцать копеек, ладно? А я тебе завтра отдам.
- А где возьмешь?
- Это я уже знаю, где возьму. Надо пойти пошамать.
Ваня вдруг почувствовал голод. Еще утром они сьели на платформе остатки вчерашнего ужина.
- Пятдесят копеек? А у меня есть сколько? У меня есть девяносто копеек. А, я и забыл про те деньги!
- Какие "те"?
- Игорь дал… бабушкины.
Вася развернул бумажку, посмотрел на нее грустно и спрятал обратно.
- Так дай пятьдесят копеек. Видал, сколько у тебя денег!
- Те нельзя, - сказал Ваня и дал ему сорок пять копеек, поделив пополам имевшуюся наличность.
Рыжиков взял деньги:
- А иночевать… я приду.
Ваня с тоской вспомнил: нужно еще ночевать. Почему-то мысль об этой необходимости до сих пор ему не приходила в голову. Он даже растерялся:
- А где ночевать?
- Найдем. Здесь на вокзале не позволяют.
Рыжкиков деловой походкой направился вдоль по улице. Ваня снова опустился на ступеньки и загрустил. Солнце зашло за дома. Мимо Вани проходили люди, и никто не смотрел на него. На противоположном тротуаре шумела стайка детей, голос балованногй девочки сказал громко:
- А вон сидит маленький чистильщик.
Еще одна девочка загляделась на Ваню, но потом кто-то ее дернул, она засмеялась и побежала к калитке. Голос взрослой женщины сказал:
- Варя, твой суп простынет. Я тебе вторый раз говорю.
И балованная девочка запела:
- Первый, первый, первый!
Ваня подпер голову кулаком и посмотрел в другую сторону улицы. По ней возвращался усатый хозяин.
- Сидишь? - сказал он. - А тот где?
- Ушел, - ответидл Ваня.
- Да и тебе пора домой, никто больше чистить не будет. Только ты мне завтра резиновые набойки принеси.
Ваня спросил:
- А далеко отсюда лавочка?
- А тебе зачем? Покупать что будешь? Папиросы, наверное?
- Нет, не папиросы. А где она?
- Да вот тут за углом сразу.
Ваня сложил щетки и коробки, поднял ящик и отправился в лавочку.
8. НОЧЬ
Заночевали в соломе, и оказалось, что это вовсе не далеко. Нужно по той же улице пройти два квартала, перейти через переезд, потом еще немного пройти, а там уже начиналось поле. Может быть, и не настоящее поле, потому что впереди было еще несколько огоньков, но здесь, за последним домом, было просторно, шуршала под ногами трава, а чуть в стороне стояла эта самая солома. Вероятно, она стояла на пригорке, потому что отсюда хорошо был виден горящий огнями город. Совсем близко, на переезде, один фонарь горел очень ярко и сильно бил в глаза.
Ваня неохотно шел ночевать. Когда позади осталась последняя хата, он пожалел, что не поискал ночлега в городе. Но Рыжиков брел уверенно, заложив руки в карманы, посвистывая.
- Вот здесь, - сказал он. - Нагребем соломы, тепло будет. И к городу близко.
Ваня опустил ящик на землю, и не захотелось ему ложиться спать. Он начал рассматривать город. Было очень приятно смотреть на него. Впереди огни рассыпались по широкой площади, и было их очень много. Они казались то насыпанными в беспорядка, то обнаруживались в их толпе определенные линии. Выходило так, как будто они играют. Подальше начинался ряд больших домов, и во всех домах окна горели разными цветами: желтыми, зелеными, ярко-красными.
- Отчего это? - спросил Ваня. - То такие, а то такие.. окна?
- Чего это? - спросил Рыжиков, наклонившись к соломе на земле.
- Окна отчего такие? Разные?
- А это у кого какая лампа. Колпаки такие, абажуры. Это женщины любят: то красный абажур, то зеленый.
- Это богатые?
- И богатые, и бедные. Это из бумаги можно сделать. Бывает, абажур такой висит, а больше ничего и нет. И взять нечего. Только голову морочат…
- Украсть? - спросил Ваня.
- У нас не говорят "украсть", а говорят "взять".
- Я завтра пойду к этому… к Первого мая.
- И там можно кое-что взять. Если умно.
- А зачем?
- Ну и глупый ты! Совсем глупый! Как это "зачем"?
- Пойти туда жить, а потом взять?
- А как же?
- А потом в тюрьму?
- Это пускай поймают!
- А Игоря поймали.
- Потому что дурак. На почту лазит. Да ему все равно ничего не будет: несовершеннолетний.
Рыжиков гребнул солому из стога сена еще раз…
- У нас на станции сторож такой… так он умер, а тот, Мишкой его зовут, так он тоже в колонии Первого мая. И он писал письмо.
- Первое мая, - Рыжиков разгреб солому, помял ее ногами, растянулся. - Ложись лучше!
Ваня замолчал и стал укладываться.
На небе горели звезды. Соломенные пряди под ними казались черными, большими конструкциями.