***
Вот ведь какая у меня примерная семья. Придешь домой - всегда все дома. Хочу, например, с Викой поговорить - только на общие темы. Казалось бы, в чем дело: ушел Виктор в другую комнату - шепчись на здоровье. А вот не получается пошептаться. Не могу на такие темы шептаться. Да и зачем? Советоваться не о чем и не с кем. Обижаешь хозяйку, хозяин. Нет! Просто - чего советоваться? Нечего советоваться. И ответа нет. Нехорошо - это ясно. Кто виноват - неизвестно. Что делать - непонятно.
Последнее время мы с Викой никуда не ходим: ни в театр, ни в кино, ни в гости. Этот кошкин дом давит на меня. Нет простора мыслям, глазам, над головой всего полметра. Да кто ж виноват, что во мне почти два! Когда в душе мрак - все плохо.
Вот и получается, что после общей застольной беседы немного почитаешь да телевизор на кухне посмотришь - и все…
Просто маета. Сам себя настроил. Ну и настроил. Что ж, после работы не могу немного пострадать, порефлексировать? В страданиях мысли появляются.
Нет. Банальное заблуждение. Счастье лучше приспособлено к мышлению. Все. Думай.
Поели и разошлись по углам. Ну и хорошо - разошлись же. Не толчемся на одном пятачке. Виктор к себе в комнату - уроки делать. Вика на кухне тарахтит сырьем да утварью. Я на третьем пятачке.
Сижу в кресле, читаю "Вестник хирургии". Как в лучших домах. Вот только липовые страдания мои отвлекают от нормальных мыслей.
Хорошо, что обедаем все вместе. Семья начинается и укрепляется общим столом. Одновременным. Как Форсайты, выходим из разных комнат на кухню. Хорошо бы из разных дверей сходиться в одном месте. И, словно Форсайты, к обеду переодеваемся. Вылезаем из рабочей одежды выходной - в ней мы на людях - и вползаем в домашнее затрапезье. Виктор снимает школьную форму. Вика стряхивает свои больнично-поликлинические заботы вместе с дневным платьем. А я, если Вика зазевается, норовлю остаться в том же, что было на мне с утра. Не люблю переодеваться, надоедает. На операцию переодевайся, дома переодевайся, а если куда идти - пусть и редко - опять переодевайся. Форсайты легко переоблачались. Новое действие - новое платье. К обеду белые манжеты. Нет, не для меня придумано переодевание. Страсть как не люблю менять свою шкуру каждодневную. И на работе, и дома, и в гостях готов быть в одном и том же виде. Вика, если увидит, обязательно пристыдит, мол, плохой пример сыну подаю. А на самом деле, что тут плохого? Ну, так не будет Витька переодеваться. Сколько ему эту форму носить? Все равно быстрее вырастет, чем сносит. Раньше другое дело - одежда на нем горела, будто порохом натертая.
Когда на кухне сидим, передвигаться может только Вика. Но во время еды она и есть единственная работающая единица. После и мы можем включиться, помогать ей, но только каждый у своего рабочего места.
Сегодня я рассказываю, как поругался со своими докторами.
- Не ругался, конечно. Скажем, дискутировал. Все они дружно ругают одного дежуранта…
- Кого? Я же всех знаю.
- Артема.
- Артема Борисовича? А что от него хотят? Вполне обходительный малый, услужливый, вежливый, обязательный и доктор неплохой.
- Черт их знает. Может, потому что у него, в отличие от всех нас, отчество не на "M", a на "Б". Не такой. А тебе скажут: обязательный и услужливый, поскольку ты жена начальника.
- Что ж он сделал?
- Ругают его, может, и справедливо; мне тоже многое в нем неприятно. Но отвратительно, как они всем стадом начинают его гнать. Фигурально, конечно, но гон имеет место. И за то, и за это - со всех сторон его щелкают. А он оправдывается, загнанный, отщелкивается, ощеривается, скалится и огрызается… Хуже - оправдываясь, начинает и привирать. Вижу: перегнули палку. Портят парня. Чуть прикрыл от толпы, и тут же пошли шипящие вопли исподтишка: "Ваш любимец, ваш подзащитный", - и очередное его прегрешенье выволакивается мне на подносе.
- Ну и в чем проблема? Пусть их.
- Тошнит от необъективности. Свою-то не замечаешь Но это обычно. Он им чужой. Они с ним борются и потому не в состоянии здраво отнестись к любому третейскому мнению. Борцы.
- А ты так уж уверен в своем объективном третействе?
- Вовсе нет. От окружающих оскалов и зубных щелканий я тоже становлюсь одной из сторон. Разгорается крик, и, разумеется, как всегда в споре, неминуемо сдвигаешься несколько в сторону от объективности. Не могу удержаться в середине.
- Ты же начальник. Мог не принимать участия.
- Советчица! Начальник в их сваре должен постараться сохранить себя третейским судьей. Не удается. Горячусь, что ли? Или авторитета маловато.
- Когда несущественно, можно и промолчать.
- Все существенно, когда в коллективе свара заваривается. Я хочу обсудить, остановить. А не получается. Стоит кого-нибудь приподнять, начинают соображать: кого же я хотел принизить? Почему обязательно альтернатива?
- И правильно. Сам говорил, есть закон: где-то материи убудет, в другом месте прибудет.
- Ну вот, а говорят: детям не надо слушать взрослых. Вот и из физики что-то узнает. Не знаю, есть ли вред от участия детей в наших разговорах, но польза налицо. Всегда услышат и полезное. А что такое альтернатива, знаешь?
- Нет. Что это?
- Возьми энциклопедию и посмотри.
- Ну, пап!
- Я тебе говорю: в интеллигентной семье, если в доме есть книги, при каждом незнакомом слове обращаются к словарям. Приучайся.
- Ну, пап! Что это - альтернатива?
- Раз начал, так объясни ему.
- Выбор, что ли… Скажем, делать что-то ночью или днем. А без альтернативы - когда хочешь. Или: читать книгу или смотреть телевизор - тоже альтернатива. Когда двое ссорятся, а мы наблюдаем без альтернативы: этот хорош, но и этот неплох. Или оба дураки. Понял?
- Ты защитил одного - значит, ругаешь остальных. Так?
- Умница. В людоведении будешь большой корифей. И дай, Виктор, нам с мамой поговорить. Беда в том, что тот, кого я защитил, думает так же и уже считает, что он малый гвоздь, а меня уже норовит обратить в апологеты своей системы жизни.
- Что такое апологеты?
- Посмотри в словарь и не влипай в наш разговор.
- А ты не умничай и Витьке голову не морочь. Либо пусть он уходит, либо говори понятно. Лучше - первое.
Вика боится, как бы я ее Виктора не испортил.
- Ничего не морочу. Пригодятся в жизни и сентенции мои, и слова сложные. Мало ли какие проблемы придется решать.
- Вот уж, конечно, станет он вспоминать папочкины уроки жизни за обеденным столом. Сначала только объясни ему, что такое сентенции.
- Думаю, что будет вспоминать. Самодовольство движет человечество. Если не будем довольны собой, то разрушим преемственность поколений.
- Ой, ой, ой! Остановись, бога ради. Вдруг пойму, что говоришь, и помру сразу. Витюнчик, иди уроки делай.
- Да я их сделал уже давно.
- Книгу почитай. Не знаешь, что делать?
Сейчас я ей все разрушу. Всю стратегию. И себе тоже:
- А давайте все вместе в "скрэбл" поиграем.
- В "эрудит"? Идет. В комнате только.
- Конечно, в комнате.
Ну и одарила меня Вика взглядом!
- Нет, мужички. Сначала все вместе посуду помоем. Потом "скрэбл".
Правильно. У нашей мамочки педагогический прием правильный. Но все равно нам не поговорить. Уже поздно. Игра получится долгой. Витька устанет, уснет крепко. Попробуем, попробуем этот ход.
Витька уселся на своем диванчике. Вика в кресло, я на стул. Между нами Витин складной детский столик, заменяющий нам журнальный. Идиллия.
- Пап, ты будешь подсчитывать?
- Мама. Мама это лучше делает.
- Лучше! Лодырь. Всякий подсчитывает одинаково. Ушинский.
- Ладно. Считать будем все вместе, а мама записывать. Она самая аккуратная, и почерк у нее самый хороший. Правда, Виктор?
- Точно.
- Мужчины у меня… Спихотехники.
- Это папа. Давай я писать буду.
Конечно, спихотехник я. Что за проблема записать подсчитанную цифру? Что я, не могу писать? А норовлю спихнуть почему-то.
Первый ход выпал мне, потом Виктор, последняя мама.
Я выложил фишки, Виктор тоже слово выстроил, и пошла игра.
Играем молча. Каждый сидит, уткнувшись в свои фишки-буковки, подсчитывает, слова выкладывает. Молчим, а не скучно.
Играли долго. Больше часа, пожалуй. Карты считаются дурным времяпрепровождением, а эта игра всем угодила. Эрудит все же! Мы, современные Пульхерии Ивановны и Афанасии Ивановичи, нашли свою замену. Виктору, видно, надоедать стало, носом клюет. Еще бы - так долго сидеть не двигаясь. Ему бы поноситься по двору…
- Мужички, давайте кончать. Вите спать пора
- Нет, нет, мам. Немного осталось.
- Время уже позднее.
- Ну и что? Крепче спать будет.
- Не говори глупости, отец. Ему в школу завтра.
- Неожиданная мысль.
- Женя!..
- Давайте я сейчас лягу, а доску и запись оставим. Завтра доиграем. Или даже без доски можно. Вести счет целую неделю. А в воскресенье общий счет.
- Правильно, сынок. Игра на века. Всегда у нас дело будет, всегда будем заняты. И ты уверен, что никогда не надоест?
- Никогда!
- Ну давай.
- Сначала уроки. Только после уроков.
- Мамочка! Как же ты про нас можешь даже подумать такое? Конечно. Мы с Витей прекрасно знаем основополагающие законы бытия: кончил дело - гуляй смело. И еще, Вить?
- Делу время, потехе час.
- Ну! А ты говоришь, я не Макаренко. Уроки, чтение и "скрэбл". Никакого телевизора. В исключительных случаях.
- А "Время", пап?
- "Время" - это святое, мальчик. К тому же никакому действию "Время" не мешает. Они свое говорят - мы свое играем.