- С "Люрика", ваше превосходительство.
- Давно здесь?
- Пять лет, ваше превосходительство.
- Какие занятия?
- Возчиком был, а теперь вот около Чайкина нахожусь, ваше превосходительство!
- Слышал… хорошо, что Чайкин не один…
- К нему еще российский ходит: Кирюшкин, ваше превосходительство.
- Знаю. Тебе здесь нравится? Дунаев, кажется?
- Точно так, ваше превосходительство. Очень нравится!..
- А по какой причине ты оставил судно?
- Претензию подавал адмиралу на капитана "Люрика", ваше превосходительство.
Адмирал не сомневался, что Дунаев говорит правду: командир "Рюрика" даже и в те отдаленные времена считался жестоким командиром и был уволен от службы.
- И не скучаешь по России?
- Прежде скучал, а теперь мало скучаю, ваше превосходительство.
- Совсем американцем стал! - улыбаясь, проговорил адмирал, оглядывая с ног до головы Дунаева, и направился к креслу, где сидел похудалый, побледневший и испуганный Чайкин.
Когда адмирал подошел к Чайкину, тот стоял у кресла.
- Здравствуй, Чайкин!
- Здравия желаю, ваше превосходительство! - отвечал тихим, утомленным голосом Чайкин.
От стояния на ногах он чувствовал, что у него кружится голова.
- Садись, садись скорей! Тебе нельзя стоять! - участливо проговорил адмирал, увидавший побледневшее лицо Чайкина.
- Трудно еще, ваше превосходительство… Первый раз встал с постели.
И словно бы виновато улыбаясь, что не может стоять перед адмиралом, Чайкин опустился в кресло. Адмирал сел в другое.
- Я давно собирался навестить тебя, да боялся потревожить! - проговорил он.
- Чувствительно благодарен, ваше превосходительство.
- А я пришел к тебе, чтобы сказать, как я рад был узнать о подвиге русского матроса.
Чайкин застенчиво молчал.
- Но мне, признаюсь, очень жаль было узнать, что ты русский человек и принужден оставаться на чужбине… Я знаю, что тебя вынудило остаться здесь… Страх перед наказанием? Да?
- Точно так, ваше превосходительство… Я опоздал на шлюпку и боялся, что меня накажут… и остался…
- Слушай, Чайкин, что я тебе скажу. Ты, конечно, волен остаться здесь, и никто тебя не может отсюда вытребовать… Но если ты хочешь вернуться, даю тебе слово, что ты никакому наказанию не подвергнешься. Я буду за тебя просить начальство. Оно уважит мою просьбу.
- Премного благодарен на добром слове, ваше превосходительство! - с чувством произнес Чайкин.
- И знай, что милостью нашего государя телесные наказания отменены… На клипере новое начальство, и того, что было прежде, не будет… Тебя сделают унтер-офицером.
Чайкин молчал.
- Так хочешь вернуться? Даю тебе слово, что тебе ничего не будет! - еще раз ласково повторил адмирал, объяснявший молчание матроса недоверием к его словам.
- Никак нет, ваше превосходительство! - тихо, но твердо ответил Чайкин.
- И ты не боишься, Чайкин, что стоскуешься на чужбине?
- И теперь иной раз тоска берет, ваше превосходительство.
- Что ж ты думаешь здесь делать? Опять матросом будешь, как был, на купеческом бриге?
- Никак нет, ваше превосходительство, - при земле буду. Как поправлюсь, поеду работником на ферму. У меня уж и место есть.
- Ну, дай бог тебе успеха, Чайкин… Будь счастлив! - сказал адмирал, поднимаясь.
- Счастливо оставаться, ваше превосходительство!
- Не нужно ли тебе чего?..
- Покорно благодарю. Ничего не нужно, ваше превосходительство!
- Может, деньги нужны… Ты скажи. Я ведь русский, а не американец!
- Дай вам бог за ласковое слово, ваше превосходительство, что не погнушались зайти к беглому матросу! - взволнованно проговорил Чайкин. - Но только не извольте беспокоиться: я ни в чем не нуждаюсь, у меня и деньги есть.
- Прощай, братец… Кирюшкин тебя навещает?
- Навещает, ваше превосходительство!
Адмирал ласково кивнул головой и вышел из комнаты. Сейчас же явился Дунаев.
- Ну, что он с тобой говорил?
- По-хорошему говорил, словно и не адмирал. Прост. И так он ласково обошелся, что у меня и страх прошел… И я ему все обсказал без всякой опаски… С ним не страшно говорить.
- Добер. Сразу видно! - подтвердил и Дунаев.
- Кабы таких адмиралов да побольше было! - промолвил Чайкин.
- Зачем же он к тебе приходил?
- Проведать приходил… А еще звал на клипер. Обнадеживал, что ничего мне не будет. Унтерцером сулил сделать… Да я не согласился…
- А он осерчал? уговаривал?
- И не осерчал и не уговаривал. "Живи, говорит, счастливо!"
Чайкин примолк и задумался.
- Да, брат Дунаев, если бы побольше таких начальников, то и нашему брату легче было бы жить! - наконец промолвил он.
- Редки только такие. С таким легко, а как заместо его да другой поступит, других понятиев, - еще тяжелей станет жить флотскому человеку… То ли дело здесь…
- Зато здесь бедному плохо… Богачи утесняют… Везде, братец ты мой, какая-нибудь неправда да живет!..
ГЛАВА VII
1
- О господин Чайк!.. Не подумайте обо мне дурно, господин Чайк, ежели я до сих пор не заходил к вам, не скажите: "Какая неблагодарная скотина Абрамсон!.. Какая свинья Абрамсон!.." О, если б вы знали, отчего я до сих пор не приходил к вам…
И Абрамсон, в обтрепанном платье, похожем на лохмотья, ставший, казалось, совсем немощным стариком, бледный, осунувшийся, с лицом, полным скорби и отчаяния, крепко пожал своими костлявыми пальцами руку Чайкина и, беспомощно опустившись на кресло, примолк.
Чайкин в первую минуту подумал, что Абрамсон потерпел полную неудачу со своей ваксой, и, желая подбодрить его, проговорил:
- Нечего падать духом, господин Абрамсон. Бог даст, дела поправятся… Ежели вакса не пошла…
- Какая вакса, господин Чайк?!. О, если б вакса!..
- Что же такое?..
- Ривка… Я только вчера мою Ривку закопал в землю… Дитю свою единственную, Чайк!
И старик опустил голову и вытирал слезы своей грязной рукой.
- И вольный воздух не помог, - заговорил он через минуту, едва сдерживая рыдания, - и доктор не помог… Каждый день ездил… по три доллара платил ему из тех денег, что вы дали на ваксу… лекарство прописывал, а не спас Ривку… "Ежели бы, говорит, раньше схватили… А то, говорит, у нее запущенная болезнь… повреждение легких…" Я в ноги ему кланялся, просил спасти Ривку, по пять долларов обещал давать, - он не согласился. "Я, говорит, не бог…" А она-то, дитю мое, все думала, что поправится… Меня успокаивала. "Не плачьте, говорит, папенька… Я здорова буду…" И все вас, Чайк, вспоминала… жалела вас, что вы за свое геройство пострадали… Газеты читала, где о вас было писано… "Вот, говорит, какой он"… И все собиралась идти к вам… Все надеялась… А сама что ни день, то худела и ровно свечка таяла… И я около нее безотлучно находился… Баловал ее на ваши деньги… И как она радовалась, что я больше не приводил матросов с тех пор, как вы помогли, Чайк… Как вас благодарила!.. "Вот, говорит, поправлюсь, беспременно сама поблагодарю"… И все требовала газеты о вас читать… Сама уж не могла… Вовсе ослабела. И какая она умница была, если б вы знали!.. И какое чувствительное у нее было сердце! И как наказал меня бог, Чайк, о, как наказал за мои грехи, за то, что я дурным гешефтом занимался… Ривочка часто плакала об этом… И тогда, когда я привел вас, Чайк, и велел приготовить вам нехороший пунш, она не согласилась, и жена не согласилась… И Ривка грозилась, что уйдет от меня, если с вами, Чайк, я нехорошо поступлю…
Чайкин сочувственно слушал горестные излияния старого еврея и жалел его и хотел как-нибудь смягчить его горе, но понимал, что это невозможно, что никакими словами не поможешь.
И, когда Абрамсон смолк и, подавленный скорбью, поник головой, Чайкин пожал его руку.
Скоро Абрамсон поднялся с кресла и стал прощаться.
Тогда Чайкин спросил:
- Вы на старой квартире, Абрам Исакиевич?
- Пока на старой… Хочу оставить ее…
- И скоро?
- Первого числа… Наймем с женой комнату…
- Так вы, Абрам Исакиевич, дайте ваш новый адрес… Я, как выпишусь, зайду к вам… А пока позвольте мне, как компаньону, внести еще деньги на вашу ваксу… Вот получите сто долларов…
Абрамсон энергично закивал отрицательно головой, и слезы блестели на его глазах, когда он наконец проговорил:
- Не надо… не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят долларов. Мы, бог даст, как-нибудь проживем… Я с ларьком буду ходить… а не то газеты продавать… Спасибо вам, Чайк!
И Абрамсон, словно бы боясь соблазна в виде банкового билета, поторопился уйти.
2
Однажды утром, за несколько дней до выписки Чайкина из госпиталя, к нему явился высокий господин пожилых лет, в каком-то необыкновенно ярком полосатом пиджаке и в таких же штанах, в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку, сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:
- Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?
- Я самый.
- Очень приятно, сэр… А я директор общедоступного театра, в котором даются ежедневно всякие представления… Доллар за вход во всякие места… Публики всегда множество.
И с этими словами директор вынул из кармана красную, необычайных размеров афишу, сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши, сказал:
- Прочтите!
Несколько изумленный Чайкин прочел напечатанный крупнейшими буквами анонс:
"В непродолжительном времени будет поставлена пьеса: "Пожар на пристани, или Спасение ребенка".
- Прочли? - спросил директор.
- Прочел! - отвечал Чайкин.
- И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?