- Возьмите хоть брак. Это одно из нелепых учреждений. В будущем форма его изменится. По крайней мере не будут обязывать супругов любить по гроб жизни и быть каторжниками. Родители поймут, как портят они своих детей…
Слова Ракитина произвели на пансионеров ошеломляющее впечатление.
Чопорно-строгая англичанка не ахнула от негодования только потому, что ахать неприлично. Но она закрыла уши руками. Глаза ее стали неподвижно-злыми. Губы что-то шептали и, казалось, призывали кары на святотатца.
- В каком мы обществе, Маб!
Старый высокий швед-пастор повел на Ракитина неумолимо-скорбный и в то же время безнадежно-суровый, тяжелый взгляд.
- Эльза! Не слушай безбожной нелепости! - строго шепнул он.
- Не буду, Аксель! - покорно ответила хорошенькая "фру".
И, опустив свои голубые, словно бы еще более недоумевающие глаза на тарелку, не спеша и строго-добросовестно ела рейнскую лососину под голландским соусом, и сделалась и задумчива, быть может, оттого, что не исполнила обещания и слушала хоть и безбожные, но интересные предсказания о браке.
И остальные возмущенные дамы, старавшиеся казаться чересчур оскорбленными профанацией брака, стыдливо не поднимали глаз, но все-таки жадно слушали.
И, словно бы в оправдание такого любопытства, пожилая девица из Гамбурга смущенно промолвила:
- До чего дойдет этот наглый господин… Он забыл, что здесь и девицы!
Только рыжеволосая мисс Маб имела доблесть слушать серьезно и спокойно, не оскорбленная, казалось, речами русского.
Старый джентльмен из Бирмингама, любитель пари, спросил соседа:
- О чем может говорить этот русский?
Молодой человек объяснил.
- Держу пари, что он из Бэдлама ! - процедил сквозь зубы заводчик.
- Он просто не джентльмен. Говорить за обедом неприлично-громко свои глупости! - презрительно-спокойно ответил юный лорд.
Рантье уже несколько остыл и, воспользовавшись паузой, любезно сказал Ракитину:
- Я не умею так увлекаться и убедительно спорить, как вы, и потому не смею продолжать. Но хоть мы не сходимся в мнениях, это не мешает мне уважать и любить русских. Франция и Россия - обе великодушные и благородные великие нации!
И он поднял стакан, отпил глоток красного вина и прибавил с едва слышной иронической ноткой в голосе:
- Вы, конечно, проводите такие же смелые взгляды и в ваших, вероятно, интересных книгах, которые, к сожалению, не могу прочесть.
Польщенный комплиментом, Ракитин вспыхнул и, казалось, не заметил насмешки.
И, понижая голос, ответил уже без заносчивости:
- Не совсем!
Тогда рантье-француз с еще большей любезностью спросил:
- Но, вероятно, вы так же смело и остроумно указываете на… на несовершенства русской жизни, как сейчас указывали на банкротство нашего строя?.. И не сомневаюсь, что вашим общественным деятелям так же достается, как достается от наших журналистов нашим министрам?
Ракитин нервно воскликнул:
- Мы в других условиях…
И благоразумно не продолжал.
Старый француз, по-видимому, вполне удовлетворился ответом и тотчас же заговорил со своим соседом о превосходной рыбе и попросил подать ее еще.
Окинув взглядом общество, Ракитин мог убедиться, что пансионеры достаточно "огорошены" и достаточно неприязненны.
- Небось, они остались довольны… Не правда ли? - обратился торжествующе к Неволину Ракитин.
Неволин равнодушно ответил:
- Охота была вам, Василий Андреевич, кипятиться.
VII
На следующее утро хозяйка постучала в комнату Ракитина. Она вошла торжественно и серьезная в полном своем обычном "параде" и, после изысканных извинений, что осмелилась помешать его вдохновению, "позволила себе" заметить, что несомненно возвышенные мнения г.Ракитина, которые так понравились ей самой, к сожалению, взволновали и испугали пансионеров и вредно подействовали на больных…
- Да вы присаживайтесь, госпожа Шварц…
И Ракитин пододвинул кресло хозяйке…
- О, не беспокойтесь, monsieur… Я на одну минуту.
Однако хозяйка присела и продолжала:
- И многие выразили мне неудовольствие на громкие споры за столом. А мой принцип: полное спокойствие жильцов, которые делают честь пансиону. Вы, как необыкновенно умный человек, конечно, согласитесь с этим принципом? - любезно и твердо прибавила хозяйка.
- А не то, госпожа Шварц, вы захотите лишиться такого необыкновенно умного человека? - ответил, улыбаясь, Ракитин.
- К сожалению, я поставлена в тяжелое положение…
- А комната здесь отличная… Не жарко…
- И какой вид с балкона…
- И вид… И работается хорошо… И кормите порядочно…
- Я стараюсь! - вставила госпожа Шварц.
- Вы образцовая хозяйка и - примите вполне заслуженную дань - такая интересная женщина, что присутствие ваше за столом может только доставлять эстетическое удовольствие… Одним словом, пансион мне нравится.
И с серьезным видом прибавил:
- Простите нескромный вопрос, милая хозяйка: вам лет - тридцать?.. Или нет еще?
- Что вы?.. Вы смеетесь?.. Я старуха… Мне сорок два! - скромно промолвила госпожа Шварц, внезапно оживляясь, словно старый парадер, заслышавший трубу.
- Неужели?.. А какой же у вас, значит, живительный воздух… Моложавит… Без шуток говорю! - воскликнул Ракитин, который по привычке старого юбочника говорил до дерзости невозможные комплименты, самодовольно уверенный, что хоть долю из вранья женщина примет за правду.
- Я когда-то была недурна, а теперь…
И госпожа Шварц вздохнула и тоже по старой привычке сверкнула когда-то многообещающими глазами.
- Так вы извините, что я вынуждена была передать вам неудовольствие пансионеров…
- Какие извинения!.. Можете быть спокойны, что больше я не поставлю вас в неприятное положение и ваших пансионеров не огорчу спорами.
- Как приятно иметь дело с таким умным человеком! Нет слов благодарить вас…
Госпожа Шварц не уходила.
И, принимая серьезно-грустный вид, с искусственно печальной торжественностью произнесла:
- Считаю своим долгом сказать, что ваш соотечественник очень плох.
- Бедняга! Еще вчера вечером я сидел у него, и он бодрился.
- Милый наш доктор только что был у Неволина…
- И что же сказал?
- Он предупредил меня, что бедный молодой человек более недели не протянет.
- Неволин и не догадывается?
- Почти все чахоточные не догадываются. А кажется, так легко догадаться… Я сейчас навещала Неволина… Он не встал сегодня с постели и наверно уж не встанет… И как слаб, как взволнован!..
- Отчего взволнован?
- Рано утром получил телеграмму… О, как жестока его хорошенькая жена! Как жестока! Бывают бессердечные женщины, но такие, как она, редки. Не правда ли? Вы, как писатель, знаете нас. А Неволин не знает. Он все еще надеется… А я, признаюсь, думаю, что эта дама совсем не приедет… К чему ей умирающий муж? Она, верно, забыла священный долг жены… А он так ждет, так любит! - И госпожа Шварц поднесла к глазам носовой платок. - Мне так жаль молодого человека, который так хочет увидеть жену и умирает один, на чужбине, что я посоветовала ему сейчас же ехать в Петербург…
- Умирающему? - воскликнул Ракитин.
"И какая же ты стервоза!" - подумал он.
- Доктор находит, что больной доедет… Уже ожидание видеть через два дня жену поддержало бы его… Так бы хорошо было бы для него умереть около любимого человека… И когда я сказала о Петербурге и думала, что поездка его обрадует, Неволин - вообразите - взволновался и рассердился…
- Не оценил вашей доброты, госпожа Шварц?
Хозяйка сделала вид, что не услышала злой иронии в голосе Ракитина и не заметила его насмешливых глаз.
- Я желала Неволину добра… Разве не ужасно умереть одному, без близких?..
- Но все-таки дайте ему умереть в пансионе…
- Да разве я не хочу держать умирающего в пансионе?.. О, не говорите так, monsieur! Я не заслуживаю обидного подозрения. Я христианка! - патетическим тоном оскорбленной добродетели воскликнула хозяйка. - И я так люблю бедного Неволина. Он всегда был так добр и деликатен со мной… Так предупредительно платил вперед. И - спросите у него - как я заботилась о нем! Поверьте, что я постараюсь, чтобы его последние дни в моем пансионе были по возможности покойны… Сегодня же позову сиделку, хотя бы на мой счет, если Неволин не вспомнит перед смертью заплатить ей…
И, словно бы в доказательство ее христианской любви к ближнему, она прибавила:
- Вы знаете, с какими предрассудками приезжие? Я понесу большие убытки, если нескоро сдам комнату - ведь комната превосходная? - после покойника… А для бедной женщины это чувствительно, но я и не подумаю мысленно упрекнуть память молодого человека… Тревожит меня только одно…
- Что такое? - спросил Ракитин.
- Я не знаю, как быть, если жена не приедет, и Неволин умрет… Кого известить, кроме жены, других близких в Петербурге… Где захотят похоронить его… И вообще…
- Об этом не беспокойтесь… Я все сделаю… И заплачу по счету…
- О, пустяки… Об этом не стоит и говорить… Значит, вы примете на себя все заботы… Я так и думала… Да и кому же позаботиться, как не соотечественнику, да еще такому великодушному, как вы…
С этими словами она поднялась, еще раз извинилась, что помешала вдохновению, и величественно удалилась, довольная своим визитом к Ракитину.