- Ты, - сказал он, обращаясь к Микеле, - мальчишка, и потому не стоит обращать на тебя внимания. Но как вы, синьора, могли подумать, что я из-за каких-то там денег способен бросить своих лучших друзей! От вас я ничего подобного не ожидал! - воскликнул он, повернувшись к Мариаграции. - Воистину не ожидал. - Он покачал головой и снова взял сигарету.
"Какой фарисей!" - с невольным восхищением подумал Микеле. Внезапно он вспомнил, что его ограбили, унизили, втоптали в грязь достоинство матери! "Нужно оскорбить этого наглеца, - подумал он, - устроить скандал". И он понял, что за вечер упустил, и безвозвратно, множество куда более благоприятных возможностей для ссоры. К примеру, когда Лео отказался дать им отсрочку.
- Не ожидал, да? - сказал он, откинувшись на спинку стула и скрестив ноги. И после мгновенного колебания добавил: - Ты негодяй.
Все обернулись. Мариаграция изумленно посмотрела на сына. Лео медленно вынул изо рта сигарету.
- Что ты сказал?
- Я хотел сказать, - выдавил из себя Микеле, вцепившись в ручки кресла и не находя в своем равнодушии истинных причин, подвигнувших его на столь жестокое оскорбление, - что Лео… нас разорил… а теперь притворяется нашим другом… Хотя на самом деле никогда им не был…
В ответ - осуждающее молчание сестры и матери.
- Послушай, Микеле, - сказал наконец Лео, буравя его своими невыразительными глазами, - я еще раньше замечал, что тебе, не знаю уж почему, непременно хочется затеять со мной ссору… Сожалею, но тебе это не удастся. Будь ты мужчиной, я бы ответил тебе, как положено… Но ты безответственный мальчишка… Поэтому тебе лучше всего пойти и хорошенько выспаться. - Он умолк и снова сунул в рот сигарету. - Надо же такое придумать, - со злостью сказал он. - В тот самый момент, когда я хотел предложить вам более выгодные условия.
Снова воцарилась тишина.
- Мерумечи прав, - нарушила молчание Мариаграция. - Не он нас разорил… И потом, он всегда был нам другом… Почему же ты его так грубо оскорбил?
"Теперь ты же его и защищаешь!" - подумал Микеле. Ему противны были эти люди, да и сам он был себе противен. "Знали бы вы, насколько все это мне безразлично", - хотелось ему крикнуть в ответ. Взволнованная, дрожащая за свою судьбу мать, растерянная Карла, лицемер Лео, все они показались ему сейчас нелепыми марионетками. И все-таки он завидовал даже им, - ведь они жили реальной жизнью и всерьез воспринимали слово "негодяй", как оскорбление. А для него их жесты, слова и чувства были всего лишь бессмысленной игрой, притворством… Но он решил идти до конца.
- Все, что я сказал, - чистая правда, - без всякого внутреннего убеждения проговорил он. - И я…
Лео, возмущенный донельзя, брезгливо пожал плечами.
- Прошу тебя, не мели ерунды, - прервал он Микеле, с ожесточением стряхивая пепел. - Очень тебя прошу.
Мариаграция уже собралась прийти ему на помощь и завела свое обычное: "Ты глубоко ошибаешься, Микеле", - как вдруг дверь приоткрылась, и в просвете показалась белокурая женщина.
- Можно? - спросила она. Все обернулись на голос и на луч света, пробившийся сквозь полутьму.
- А, это ты, Лиза! - воскликнула Мариаграция. - Входи, входи.
Дверь растворилась, и Лиза вошла в гостиную. Длинное синее пальто мягко облегало ее немного грузное тело. Ноги у нее были тоненькие, как спички, тогда как плечи - округлые и полные, отчего украшенная серебристой шляпой-цилиндром голова, и без того маленькая, казалась просто крохотной. И хотя пальто было широкое, свободного покроя, грудь и полные бедра выпирали, впечатляя своими формами. Тем более удивительной была худоба ног с узенькими лодыжками, которые виднелись из-под широкого пальто.
- Я не помешала? - спросила Лиза, подходя поближе. - Час поздний… Но я ужинала тут неподалеку и не удержалась от искушения заглянуть к вам…
- Ну, что ты, что ты! - воскликнула Мариаграция. Она встала и пошла навстречу приятельнице. - Раздевайся, снимай пальто.
- Нет, нет! - сказала Лиза. - Посижу минутку и пойду… Хотя, пожалуй, расстегнусь… тут очень жарко…
Она расстегнула пояс, и стало видно, что на ней блестящее шелковое платье - голубые цветы на черном фоне. Она поздоровалась с Карлой: "Добрый вечер, Карла", - с Лео: "А, Мерумечи, вы, как всегда, уже тут!" - с Микеле: "Как поживаешь, Микеле?" - и села на диван рядом с Мариаграцией.
- Какое у тебя, Лиза, красивое платье! - воскликнула та, распахнув на приятельнице пальто. - Ну, что новенького?
- Увы, новостей никаких, - ответила Лиза, оглядываясь вокруг. - Но почему вы так взволнованы? Можно подумать, что вы спорили, а я своим появлением помешала вам!
- Вовсе нет, - возразил Лео, загадочно поглядев сквозь клубы дыма на Лизу. - Напротив, все мы в самом благодушном настроении.
- Беседовали о разных пустяках, - сказала Мариаграция. Она взяла коробку сигарет и протянула приятельнице.
- Кури!
И тут, как всегда некстати, в разговор вмешался Микеле.
- Ты не ошиблась, - сказал он, слегка наклонив голову и пристально глядя на Лизу. - Мы спорили, и ты своим появлением прервала наш спор.
- Ах, вот как! - воскликнула Лиза, ехидно улыбаясь. И, не вставая с кресла, добавила: - Так я ухожу, ухожу!.. Весьма сожалею, что помешала вашему семейному совету.
- Ничуть не помешала, - возразила Мариаграция и с гримасой неодобрения бросила сыну: - Глупец!
- Я - глупец? - как эхо, повторил Микеле. "Поделом мне, - подумал он. - Конечно. Я и есть глупец… Только глупца могут волновать твои страхи и сомнения…" Он ощутил полнейшее безразличие и тоску. Обвел взглядом полутемную гостиную, лица сидевших рядом. Ему показалось, что Лео смотрит на него с насмешкой, на его пухлых губах змеилась издевательская улыбочка. Решительный, твердый мужчина наверняка сумел бы обидеться и затеять ссору… А он, Микеле, - нет. Он испытывал сейчас чувство превосходства, презирал и жалел этих людей… Но, увы, оставался равнодушным… Все-таки, вопреки своему желанию, он вновь попробовал возмутиться. "Я должен его оскорбить", - убеждал он себя.
Он взглянул на Лео.
- Хотел бы я знать, - глухим голосом спросил он, - чему ты улыбаешься?
- Я улыбаюсь?! - с притворным изумлением воскликнул Лео. - Клянусь, мне даже…
- И все же я хотел бы знать, - с трудом, повысив голос, повторил Микеле. Однажды в трамвае он был свидетелем ссоры между двумя синьорами, одинаково толстыми и надменными. Каждый из них, призвав вначале в свидетели пассажиров и грозно перечислив свое звание, высокое положение, фронтовые ранения, - словом, все, что могло впечатлить присутствующих, лишь затем, чтобы окончательно сокрушить врага, перешел на крик, после чего действительно рассвирепел. Так и надо ссориться, так он и поступит.
- Не думай, что при Лизе я не решусь повторить свои слова… Повторяю… Ты негодяй!
Все уставились на него.
- Ну это уже слишком! - возмутилась Мариаграция. Лиза с любопытством смотрела на Микеле.
- Что случилось? - спросила она.
Лео не пошевелился и не подал виду, что оскорблен. Лишь громко, презрительно и зло расхохотался.
- Великолепно… просто великолепно!.. Уж и улыбнуться нельзя.
Внезапно он встал и, стукнув кулаком по столу, процедил:
- Шути, да знай меру. С меня довольно… Либо Микеле извинится, либо я ухожу.
Все поняли, что дело принимает скверный оборот и что громовой хохот Лео был лишь предвестием бури.
- Мерумечи совершенно прав, - властным голосом сказала Мариаграция, сурово глядя на Микеле. Сейчас она не испытывала к сыну ничего, кроме неприязни, - больше всего она боялась, что любовник воспользуется благоприятным случаем и порвет с ней. - Твое поведение - отвратительно, и я требую, чтобы ты извинился перед Мерумечи.
- Но… Не понимаю?… Почему Мерумечи - негодяй? - изумлялась Лиза, явно желая подлить масла в огонь. Лишь Карла сидела неподвижно и молчала. Она испытывала отвращение и тягостную дурноту и чувствовала, что жалкие, ничтожные события этого дня вот-вот переполнят чашу ее терпения. Прищурив глаза, она с болью следила за тупыми, возбужденными лицами остальных.
- Ах, приказываешь! - не скрывая иронии, сказал Микеле. - А если я не подчинюсь?
- Тогда ты доставишь большое огорчение своей матери, - с театральным пафосом ответила Мариаграция.
Микеле молча глядел на нее. "Доставишь большое огорчение своей матери", - повторил он про себя, и фраза показалась ему хотя и выспренной, но полной глубокого смысла. "Конечно, - с омерзением подумал он, - обидели Лео… ее любовника… И она сразу вспомнила про оскорбленное материнское достоинство". Но фраза оставалась прежней: "Ты доставишь большое огорчение своей матери", - отвратительной и неопровержимой. Он отвел взгляд от ее печального лица. И как-то сразу забыл о своем твердом решении быть честным и беспощадным. "В конце концов мне безразлично, - подумал он… - Почему бы и не извиниться и тем самым избавить ее от огорчения?" Он поднял голову. Нет, все равно он скажет правду, покажет им, до какой степени все это оставляет его равнодушным.
- Значит, вы думаете, - начал он, - что я не хочу извиниться перед Лео?… Если бы вы знали, как мне все надоело!
- Ничего не скажешь, приятные я слышу речи… - прервала его Мариаграция.
- Как мало это меня трогает, - разгорячившись, продолжал Микеле. - Вы даже не представляете себе!.. Словом, можешь не волноваться, мама… Если хочешь, я не только извинюсь, но и поцелую вашему Лео ноги.
- Ни за что не извиняйся, - подала голос Лиза, которая с величайшим вниманием следила за происходящим.
Все посмотрели на нее.
- Покорно тебя благодарю! - оскорбленным тоном воскликнула Мариаграция. - Как ты смеешь настраивать Микеле против собственной матери?!