11
В девять часов утра Арсен продал двух своих бычков. Мать и брат поручили ему отвести их на ярмарку в Доль, потому что в торговле скотом он разбирался лучше, чем кто бы то ни было. Он отличался большим хладнокровием, почти полным отсутствием какой-либо щепетильности и, несмотря на молодость, умением уверенно вести себя в споре. Когда он продал бычков, ему оставалось ещё купить поросят, но, обойдя всю ярмарку, он пришёл к выводу, что их привезли мало, что спрос на них намного превышает предложение, и потому решил воздержаться от покупки. Кое-какую мелочь попросили привезти из города Луиза и Эмилия, да и ему самому нужно было кое-что приобрести в скобяной и других лавках. Насыпав овса своей лошади, он покинул ярмарочную площадь и отправился в центр города. Он бродил по улицам, пытаясь восстановить в памяти то ощущение ужаса, которое охватило его в пятилетнем возрасте во время первой поездки в Доль. Луиза привезла его в город однажды осенним утром, чтобы врач в больнице извлёк камешек, который его угораздило засунуть себе в ухо. Когда идущая шагом лошадь, которой правила мать Арсена, поднялась на возвышенность Бедюг, он увидел весь город, анфиладу из трёх мостов и взметнувшиеся ввысь крыши возле коллегиальной церкви, и его огромный донжон, на квадратной площадке которого, между четырьмя угловыми башнями расположился домик часового. Арсен улыбнулся матери, стремясь разделить с ней свою радость и изумление при виде столь необычного пейзажа. Но открывшаяся сверху панорама города не позволяла проникнуть в его таинственную суть. Поставив лошадь с повозкой под навес у гостиницы "Золотое яблоко", они, не углубляясь в город, отправились в больницу. Арсен разинул рот от восхищения, увидев прекрасное здание больницы с громадным каменным балконом и садами, которые, нависая над каналом Кожевников, давали ему некоторое представление, пока ещё очень смутное, о том, что такое дворец. Когда камешек из уха извлекли, они отправились к одному своему дальнему родственнику, чья должность служащего супрефектуры отбрасывала определённый отблеск на всё семейство Мюзелье. Желая пройти более коротким путём, Луиза заблудилась, и они долго плутали по переплетениям улиц, переулков и лестниц, среди которых попадались настолько узкие, что они вдвоём еле проходили по ним. Оказавшись таким образом в чреве этого глубокого города, Арсен забеспокоился и, судорожно цепляясь своей ручонкой за руку матери, чувствовал себя оторванным от неба. Здесь пространство уже не было головокружительной безмерностью, на которой покоятся поля и леса и которая сама по себе ничего не представляет. Между рядами многоэтажных домов пространство превращалось в какую-то материальную реальность и обретало форму, форму улиц, между которыми оно было заключено. Небо было арестовано. И среди запахов кочерыжек, грязной воды, соломенных тюфяков, испарений влажных коридоров и бакалейных лавок с вином в разлив здесь правил свой бог, болезненный бог замкнутого пространства.
На улице Арен, главной артерии города, среди медлительной и шумной толпы, какая бывает в ярмарочные дни, Арсен заметил Реквиема, стоявшего у края тротуара. Реквием пересёк улицу и спросил его:
- Ты часом не встречал Робиде?
- Нет. Я сюда пришёл прямо с ярмарочной площади.
- Старая кляча! - выругался Реквием.
От беспокойства на низком лбу могильщика вздулась жилка. Его кроличья головка, сидевшая на широких плечах, беспрестанно вертелась во все стороны.
- Ну что, я вижу, ты продал своих бычков. Настоящая июльская погода стоит. Никогда мне ещё не было так жарко.
- У меня очень мало времени, - сказал Арсен.
Реквием подтолкнул его к захудалому кафе с трёхметровым фасадом на зловонной улочке. Толстая растрёпанная женщина подала им литр красного вина, пожаловалась на расширение вен и попыталась навязаться к ним в компанию, но Реквием грубо отправил её заниматься своим делом. Она исчезла на кухне со словами, что хорошие манеры встречаются всё реже и реже.
- Просто невероятно, - вздохнул он после того, как она ушла. - Мы были с ней здесь, за этим же столом, где мы сейчас сидим. Это она захотела сюда войти. Я-то не слишком горазд пить, но она сказала, что ей хочется пить. Ну ладно, вошли мы. Сидим тут, болтаем, ни о чём не думаем. На вокзале я дал ей пинка под зад, но вроде ничего особенного. Она вроде даже и не обиделась. И вот, сидим мы тут, и вдруг она встаёт и говорит мне: "Я сейчас вернусь". Кто бы мог заподозрить что-нибудь неладное? Стакан-то у неё был полон на три четверти. Не вру, на три четверти.
- Ты её найдёшь. Скорее всего, она где-нибудь здесь.
- Нет, Арсен, она не вернётся. Я её слишком хорошо знаю. Ты вот скажешь мне: Робиде - это не Бог весть что. И я не стану тебе ничего отвечать. Но только видишь ли, эта женщина - это всё-таки не просто кто попало.
Он поднёс стакан к губам, поставил его на стол, не выпив из него ни капли, и мечтательно добавил:
- С некоторых пор она вбила себе в голову, что ей нужен отпуск.
Он сделал паузу и прошептал уже для себя, вдумчиво и почтительно:
- Отпуск.
- Скорее всего, ей встретился кто-нибудь из знакомых. Сейчас в поезде она сразу отыщется.
- Нет, Арсен, она не вернётся. Больше никогда не вернётся. Об этом я мог бы тебе много чего порассказать. Я ведь не вчера родился, мне уже сорок с хвостиком. Я родился сейчас уж и не помню, то ли в восемьдесят шестом, то ли в девяносто шестом. И жизнь-то я знаю. Да и что такое любовь, я, наверное, тоже знаю. Ну так вот, я тебе скажу истинную правду: мужчины-то, они ведь даже и не понимают, что такое любовь. Я вот сейчас говорю тебе об этом, а ведь я сам был такой же, как они. Про Робиде многие тебе расскажут. Как я её поколачивал. Я ведь не пьяница, но когда бывал немного выпивши, то не раз разбивал ей морду в кровь. Да, не раз. Мужчины, они ведь думают, что это и есть любовь, да ещё, чтобы опорожнять своё хозяйство. Но на самом деле всё совсем не так.
Реквием раздвинул борта куртки, расстегнул рубашку, обнажив волосатую грудь, и ткнул кончиком указательного пальца под левый сосок.
- Любовь, - сказал он, - она вот тут, внутри. А вовсе не где-нибудь в другом месте.
Он подождал немного, чтобы Арсен выразил своё согласие, но тот замешкался, и он добавил:
- Мы считаем, что мы пользуемся женщинами. Но ведь у женщин, у них же есть свои мысли, а мысли - это же ведь не вши, хотя мы и не видим, как они бегают по голове.
Он замолчал и погрузился в какую-то свою грёзу о вечно женственном. Арсен воспользовался паузой, чтобы встать. За вино уже было заплачено, но на дне бутылки ещё что-то оставалось. Вылив всё себе в стакан, Реквием остался сидеть один, положив локти на стол и размышляя о своей судьбе.
Чтобы наверстать упущенное время, Арсен пошёл на рынок тканей кратчайшим путём по почти безлюдным улочкам. На улице Старых Боен, у входа в какой-то коридор, он заметил Робиде, докуривавшую окурок. Тощая, с выступающим вперёд острым животом, она была одета в сероватое, до смешного летнее платье, сшитое как попало из выцветших штор. Прислонившись обрюзгшим телом к стене, полуприкрыв красные веки, она нежилась в зловонной прохладе, которая шла откуда-то с заднего двора через тёмный коридор. Её дряблое лицо старой алкоголички в чёрных грязных морщинах выражало блаженство от обретения городского рая, а беззубый рот посвящал свою улыбку тому самому чахлому богу, чьё присутствие когда-то так встревожило Арсена. Презирая деревенских жителей и всегда отказываясь отличать одних жителей Во-ле-Девера от других, она не обратила никакого внимания на прошедшего мимо неё недавнего собеседника Реквиема.
На площади Насьональ, у подножия колокольни, густая толпа медленно обходила прилавки ярмарочных торговцев. Арсену надо было купить двенадцать метров полотна на тряпки. Он подошёл к одному из лотков, возле которого крестьянка торговалась как раз о цене полотна, и когда она уговорила торговца сбавить цену до нижнего предела, он спокойно произнёс: "И мне двенадцать метров этой же ткани". Ожидая, пока его обслужат, он смотрел на медленное движение человеческого потока и вдруг с удивлением заметил в толпе Вуивру, у которой на голове была светло-серая спортивная шапочка. Желая избежать встречи, он спрятался за спины покупателей, чтобы она его не увидела. Вуивра прошла рядом с лотком, и прежде чем она скрылась в толпе, он успел разглядеть её сзади с ног до головы. Одета она была в летний английский костюм с короткими рукавами, на ней были чулки, перчатки, туфли на высоких каблуках, а в руках она держала сумочку. Эту городскую одежду она носила с поразительной непринуждённостью, и Арсену даже пришла в голову мысль, что Вуивра была просто девушкой из Доля, решившей посмеяться над легковерными обитателями Во-ле-Девера, но он тут же вспомнил про змей.
Покинув рыночную площадь со свёртком полотна под мышкой, он отправился за покупками в магазины, расположенные на главной улице. В магазине игрушек он купил племянникам два плохоньких мяча: один - пластмассовый, а другой - из лакированной резины с цветными полосками. Затем попросил, чтобы ему показали кукол, и разглядывал их минут пятнадцать. Продавщица, возможно, сначала подумала, что без труда продаст ему какую-нибудь из них, - ведь мячи же он купил без колебаний. А он всё вертел кукол, находя в них то фабричный брак, то какие-нибудь царапины, ощупывал платья, однако внимательнее всего изучал их мордашки. Соблазнившись одной моделью, он чуть было не купил её, но потом отложил в сторону и заявил:
- У неё несерьёзный вид. Как у маленькой беспутницы.