Пан Борн был рачительным коммерсантом, он с удовольствием и часто обходил свой магазин и однажды обратил внимание на барышню Гану, она разговаривала со своей сестрой Бетушей в заднем флигеле".
Здесь мы вынуждены прервать занимательную хронику.
История первой встречи пана Борна с Ганой весьма примечательна, а показания Бетуши слишком скупы. Что делала Гана в заднем помещении предприятия Борна? По-видимому, училась шить на швейной машине; заказов у нее становилось все больше и больше, Бетуша ей уже не помогала, поэтому Гана решила купить себе швейную машину и ходила к пану Стыбалу учиться. Это было обычным делом, и то обстоятельство, что рачительный коммерсант Борн застал свою бухгалтершу, которая, грызя яблоко, разговаривала с одной из барышень, ходивших в заднее помещение его магазина портить учебную машину, само по себе не привлекло бы его внимания, разве только он счел бы нужным сделать замечание насчет яблочка. "Вы хорошо знаете, что я не люблю, когда служащие едят в присутствии клиентов - сказал бы он Бетуше, будь все так просто, как она описывала. - Если помещение не свободно, - продолжил бы он свою нотацию, - извольте завтракать в другом месте". А на робкое возражение Бетуши, что она разговаривала со своей сестрой, он, без сомнения, ответил бы: "Сестра или не сестра, для меня это клиент, и больше я ничего не желаю слушать". Однако все произошло иначе.
Прежде чем рассказать, как все произошло, мы должны вспомнить одну из блестящих идей, которые зарождались в тщательно причесанной голове Борна, а именно - идею наклонных зеркал, которые он незаметно разместил в большом венском магазине господина Есселя на Вольцайле, так чтобы можно было видеть все происходящее за углом: у Есселя было много закоулков, а покупатели частенько воровали. Эту идею, которая у Есселя целиком себя оправдала, Борн осуществил и в своем собственном предприятии, открытом несколько лет назад. И вот однажды, во время очередного обхода, рачительный коммерсант, миновав чисто выбеленный дворик, тихо вошел в заднее помещение, где приятно пахло лаком и машинным маслом, и тут из-за правого угла до его слуха донесся мелодичный женский голос; голос показался ему до странности знакомым, словно прилетевшим издалека, из тоскливого небытия:
- Эмансипация, при которой обсчитывают женщину, вовсе не эмансипация. Мы добиваемся равноправия, а не эксплуатации.
Такой теплый, грудной голос был у пани Валентины, мачехи его жены Лизы, которая вместе с ней погибла в прошлом году во время упомянутой нами железнодорожной катастрофы на пльзеньской линии; эту замечательную, незабвенную женщину Борн тоже услышал прежде, чем увидел ее. Однако, при звуке знакомого голоса, Борн не смог предаться воспоминаниям о прошлом, о давно минувших событиях; при дальнейших словах, долетевших до его слуха, кровь бросилась ему в голову.
- Вся Прага говорит о его прогрессивности, а он платит тебе на двадцать гульденов меньше, чем мужчинам. Интересно почему? Разве ты хуже мужчин справляешься со своей работой?
Право же, нетрудно было догадаться, что речь идет о нем, более того - что обладательница приятного голоса говорит о нем с его бухгалтершей, девицей Бетой Ваховой; это неслыханно, ужасно, и до сих пор - как испокон веков наивно полагают все хозяева - такого не бывало. "Где же пан Стыбал? - в отчаянии подумал Борн. - Что, если эти слова услышит пан Стыбал? Уволю, уволю Вахову и покончу с эмансипацией! Вот она - награда! Такие разговоры в моем собственном заведении! И откуда взялись двадцать гульденов, которые я недодаю ей по сравнению с мужчинами, разрешите узнать? Самое большое десять, уважаемая, самое большое десять: шестьдесят я плачу только самым опытным, наиболее квалифицированным работникам. А какая квалификация у барышни Ваховой? Бухгалтерские курсы - это еще не квалификация!"
Раздираемый противоречивыми желаниями, Бори стоял, сгорая от стыда, и подслушивал разговор, не предназначенный для его ушей: с одной стороны, его подмывало разбушеваться, подобно Юпитеру, и прервать эту бесстыдную клевету, с другой - хотелось услышать, что последует дальше; чувствовал он себя прескверно.
Между тем Бетуша вежливо возразила, что пан Бори не такой уж плохой ("Благодарю покорно", - подумал Борн) и, возможно, прибавит ей жалованья, когда убедится, как усердно и добросовестно она работает.
- После дождика в четверг, - сказала обладательница сладкого голоса. - Если я шью девять-десять часов в день, то зарабатываю в месяц сто гульденов ("Поздравляю!" - отметил Борн), а ты торчишь здесь по двенадцать часов за сорок гульденов. Зря, зря ты не сказала мне раньше, что получаешь меньше мужчин! Я так радовалась, что ты пионер в этом деле, а выходит, все впустую, угнетение женщин продолжается, только в иной форме.
В закутке, где происходил этот разговор, перед тем, как Борн открыл здесь торговлю швейными машинами, находилась стойка с рыболовными принадлежностями, на эту стойку глядело наклонное зеркало, прикрепленное к декоративной чугунной колонне. Учебную швейную машину, которая теперь стояла на месте рыболовных принадлежностей, нельзя было положить в карман и украсть, тем не менее зеркало висело на прежнем месте; Борн неслышно подошел к колонне, чтобы, оставаясь невидимым, рассмотреть незнакомую подстрекательницу.
И увиденное им взволновало его несравненно больше того, что он услышал.
Молодая женщина, отразившаяся на зеленоватой, блестящей, по углам стертой поверхности зеркала, была так хороша, что у Борна замерло сердце. Зеркало, утратив свои строго караульные функции, стало магическим; заглянув в него, Борн увидел свою судьбу. "Кто она, господи, кто это может быть?" - думал он, глядя на золотистые волосы, обрамляющие несколько бледное лицо с девственно-гордым ртом. Гана сидела к нему боком, - Борн в жизни не видел более совершенного профиля, - опершись правым локтем о доску машины, на которой лежало ее неоконченное шитье, и порицала зачарованного наблюдателя, сопровождая слова порывистыми жестами. Борн и впрямь был не только очарован, но и безмерно поражен. Он считал, что знает хотя бы в лицо всех состоятельных пражских горожанок, однако эту красавицу он видел впервые. Ему было известно, что барышня Бетуша Вахова родом не из Праги, а приехала откуда-то из Восточной Чехии, - то ли из Колина, а может, насколько он помнит ее документы, из Градца Кралове. Вполне вероятно, что прелестная незнакомка - подруга или близкая родственница Бетуши из ее родного города, ведь только с подругой или близкой родственницей можно говорить столь откровенно. Видимо, так оно и есть, однако разговоры об эмансипации, об унижении женщины звучали так по-пражски, настолько а-ля Американский клуб, что Борн усомнился в своей догадке. Ее внешность, хорошо сшитое клетчатое зимнее пальто и небольшая темно-зеленая шляпка оригинальной седлообразной формы с жемчужно-серой вуалеткой, ее уверенный тон - все, казалось, свидетельствовало о благосостоянии, о семье, где не привыкли считать деньги. Замужем? Без сомнения, ведь ей не меньше двадцати одного - двадцати двух лет. Видно, одна из тех, кто выгодно обратил в деньги свои прелести, обвенчавшись со старым, богатым коммерсантом или промышленником, и теперь наслаждается жизнью, транжирит денежки, одевается у знаменитых портных и разглагольствует об эмансипации, ожидая, когда муж скончается и вернет ей свободу; впрочем, нет, с испугом вспомнил Борн, - ведь она говорила, что ежедневно проводит девять-десять часов за шитьем и зарабатывает сто гульденов в месяц. Неподражаемое, божественное, небесное создание!
Пока потрясенный Борн строил всевозможные догадки, на железной винтовой лестнице, ведущей в полуподвальное помещение, раздались шаги. Это вернулся пан Стыбал - мастер на все руки; Борн тут же отскочил к дверям, открыл и с шумом захлопнул их, словно только что вошел сюда. Затем, желая разгадать тайну, неторопливым шагом рачительного коммерсанта подошел к беседующим девушкам.
- Так вот, барышня, винтик этот я все-таки отыскал! - торжествующе воскликнул пан Стыбал, и из-за поворота подвальной лестницы показалась его небольшая голова с растрепанными волосами и лицом, посеревшим от постоянного пребывания в помещении, куда не заглядывало солнце.
"Что это он болтает о барышне? Этого не может быть, она, разумеется, дама", - подумал Борн.
Еще не успев вылезти из подвала, пан Стыбал при виде хозяина замер на ступеньке лестницы, слегка согнулся и через проволочную решетку, отгораживающую лестничную клетку, похожий на мышь, попавшую в капкан, уныло, нараспев приветствовал Борна:
- Целую руку, ваша милость, пан принципал, ваш покорный слуга.
Борна покоробило это проявление ханжеского раболепия. "Еще покажется, что я требую такого подобострастия", - подумал он, бросив на седого мастера неприязненный взгляд. А пан Стыбал вдобавок поклонился еще двумя быстрыми поклонами.
Бетушу тоже не ободрило появление рачительного коммерсанта. Она поспешно отошла от машины, к доске которой прислонялась левым бедром, и покраснела, уподобившись румяному яблочку, огрызок которого держала в руке. "Что я, людоед или тиран?" - возмутился Борн и огорчился вдвойне, когда девушка произнесла нечто непростительное, неизвинительное:
- Разрешите… разрешите, пан шеф, представить вам мою сестру.
Почему это так огорчило Борна? Да потому, что, согласно правилам хорошего тона, мужчина должен быть представлен даме, а не наоборот.