Андрей Зайцев - Драккары Одина стр 25.

- Я тебе верю, Айво, - кивнул Кнуд, поглаживая густую бороду. - Мне и то сразу не понять его. Однако я понял, что он надеется уцелеть, когда другие начнут умирать сотнями, так ведь, Карн? Какую тайну ты знаешь, чтобы спастись? Я много плавал и тоже кое-что знаю! Монах из Хиатландии перед тем, как хромой Торвальд из Бергена, проткнул его мечом, много вещал об этом... месте. Как ты его называешь?.. Ад?.. Как это выходит хорошо: каждый, кто убил хотя бы одного человека, не­минуемо отправиться в Ад, который похож на Муспельхейм...

- Ни одному смертному не дано это знать, - смиренно проговорил Карн.

Во вспышке ярости викинга он своим изощренным чутьем человека, долгие годы живущего двойной жизнью, разглядел глубоко скрываемый страх перед лицом неведомых сил. Мно­гие из викингов, особенно молодые, и сами порой не знали, во что им верить. Их боги - все эти Одины, Бальдры, Торы и Фрейи, и прочие - не всегда помогали в их начинаниях. Тяжелые поражения данов в Англии, гибель большого ко­личества викингов во франкском королевстве поколебали их уверенность в истинности своей веры.

Карн слышал, что один из влиятельных ярлов Норвегии сбежал в Германию, спасаясь от преследования конунга Харальда Хорфагера, и там принял христианство. Но Карн в глубине души всегда с презрением относился и к тем, и к другим. В Константинополе он был христианином, от­правлявшим на смерть десятки христиан... К язычникам он относился, как к несмышленым детям, бросающим в реку золото и другие драгоценности для того, чтобы умилости­вить своих богов. Сам Карн верил только в того, кто дей­ствительно владел этим миром, того, кто имел тысячи лиц, оставаясь неузнанным. Язычники называли его по-разному, христиане же дали ему имя - Демон... И если можно было кому-то поклоняться в этой жизни, то несомненно только этому существу, этому древнему Злу, которое древнее самих египетских пирамид, засыпаемых песком в пустынных землях, покоренных маврами.

Когда-то отец Карна, долгое время живший в Каппадокии и Сирии, рассказывал сыну о древних пророчествах, заклю­ченных в письменах, начертанных на камнях в безлюдной пу­стыне. Эти места были некогда заселены людьми, - говорил он. - А потом время уничтожило города и обрекло всех живу­щих на смерть. О том, когда это происходит, известно лишь ему, хранителю зла, великому искусителю и покровителю тем­ных сил...

- Но что-то ты знаешь? - недобро ухмыльнулся Кнуд. - Или нет?

- Мне мало, что известно, - продолжал отнекиваться Карн.

- А ну-ка, Айво, возьми у него мечи, - приказал брат Гейды, наблюдая за тем, как траль выполняет его указание.

Отдав мечи финну, Карн почувствовал приближение смер­ти. Он хорошо знал, что Вороний Глаз был из тех викингов, которые стремятся добиться исполнения своих желаний любы­ми путями, не останавливаясь ни перед чем. Жизнь человека они не ставили ни в грош.

- Теперь же, ромейский пес, я испытаю твоего Бога, - с мрач­ной торжественностью произнес Кнуд, доставая нож с широким острым лезвием. - И посмотрю, как он поможет тебе...

Карн побледнел, не в силах пошевелиться. Несмотря на то, что по его доносам было убито немало людей, сам он боялся смерти и старался, как мог, отдалить ее неизбежный приход.

Кнуд подступил к нему и резким ударом левой руки сбил с ног. Потом, схватив ромея за волосы, повернул его лицом к небу, с усмешкой сказав:

- Сейчас, Карн, мы все увидим...

Нож викинга коснулся горла византийца. Карн зажмурился, втайне воззвав к своему одинокому и страшному божеству, как делал это в те времена, когда руссы и викинги убивали жителей Византии на его глазах и когда ему повезло: его оставили в живых, продав в рабство. Он, сын богатого торговца, с детства привыкший к роскоши, к обильной пище, тонкому вину и хо­рошеньким женщинам, был вынужден влачить жалкое рабское существование, пресмыкаться перед проклятыми язычниками, которые даже не умели строить храмы для своих богов.

- Так ты скажешь мне свою тайну? - голос викинга звучал как набат. - Или так и помрешь как бездомная собака?

Как ни хотел Карн жить, все же не мог понять, чего от него хочет Кнуд. Но главное: сейчас, обезумев от ужаса приближаю­щейся смерти, Карн терял свою привычную изворотливость, не раз выручавшую его.

- Кнуд! - вдруг послышался женский голос, и Карн с облегчением узнал его. - Чем это ты занимаешься?

Жена ярла Стейнара, одетая в длинное платье темно­бордового цвета, стояла неподалеку, с любопытством разгля­дывая все происходящее.

- Мне хотелось кое-что узнать, - пробормотал Кнуд, в замешательстве, убирая нож и отпуская траля.

- И о чем же? - прищурилась Гейда. Она слишком хорошо знала своего брата, чтобы поверить в какую-либо небылицу.

- Карну известно, как стать бессмертным, - ответил Кнуд, почти не отступив от истинного смысла своих действий.

- В самом деле? - усмехнулась Гейда, почувствовав, как медленно из ее души уходит страх. Она-то боялась совсем другого. И сейчас, поправив волосы, повелительно бросила тралям: - Идите!

Обоим не нужно было повторять. И Карн, и Айво мгновенно убрались с глаз, как будто их и не было тут вовсе.

- Так чего же все-таки ты хотел от Карна? - продолжала допытываться Гейда у брата.

- Напрасно ты думаешь, что я собирался убить его, - сказал Кнуд. - У меня и в мыслях этого не было.

- Еще бы! - женщина не сводила с него пристального взгляда. - Даже за такого никчемного раба, как Карн, мой муж строго спросил бы с тебя.

- Он много болтает, - попытался оправдаться викинг. - Ему следовало бы отрезать язык. Тогда бы от него было боль­ше проку.

- Но это не тебе решать, - заметила Гейда, подумав о том, что немой Карн никогда бы не смог рассказать о том, как именно пропал Олаф. Однако это было не так-то легко сделать, и потому оставалось надеяться на то, что и траль не посмеет выдать их общую тайну.

- Сдается мне, что ты, Кнуд, не тем занимаешься. Пом­нишь клятву, которую ты дал на празднике Йоль? До сих пор ты не выполнил ее...

- Это не так-то просто, - вскинул голову Вороний Глаз. - Ты сама знаешь, что у меня не было подходящего момента. А добраться до него очень трудно.

- Да, да, - кивнула Гейда, задумавшись. Им обоим было хорошо известно, о ком идет речь: Харальд Весельчак, давно приговоренный злопамятными данами к смерти. Но убить вспыльчивого и мстительного ярла было чрезвычайно нелегко. Им оставалось только ждать. Ждать и надеяться...

* * *

Третий день Олаф и Хафтур шли на юг, держась извили­стой береговой линии. С тех пор как они видели охотников в звериных шкурах, им не встретился более ни один человек. В этой земле, мрачной холодными ночами и полной какого-то жутковатого великолепия при свете дня, казалось, и не могла жить ни одна живая душа. Ночью, засыпая, Олаф думал о страшной бездне, Гиннунгагапе, которая окутывала землю и была началом всего...

Наверное, именно так и выглядела земля тогда, когда сыны Бора - Один, Вили и Be, убили первого великана Имира и сотворили из его мертвого тела нынешний мир. Из его костей были созданы горы, а из зубов - скалы, а из крови - моря...

Хотя людей путники не встречали, Олафу временами мерещилось, что духи холода, дети великана Боргельмира, неотступно и незримо следуют за ними, чужаками в этом безжизненном краю.

Днем говорили мало, тяжелая дорога отнимала много сил. Хафтур шел первым, выбирал более удобный путь, Олаф дер­жался сзади, стараясь не отставать.

До наступления темноты оставалось не очень много вре­мени, когда Хафтур, взобравшись на пригорок, раздраженно вскрикнул. Олаф, хорошо чувствуя своего наставника, понял: что-то случилось. И не ошибся. Подойдя ближе, он увидел впереди полоску воды. Дорогу им преградила небольшая речка, впадающая в море. Хотя оба хорошо плавали, переправиться на тот берег с поклажей представлялось делом очень трудным.

- Пойдем вверх по течению реки, - сказал Хафтур, вгля­дываясь в противоположный берег, покрытый густым лесом. - Быть может, там есть более удобное место для переправы.

В его голосе не было уверенности. Олаф понимал, что викинг просто хочет обдумать, как им быть дальше. У него мелькнула мысль о плоте. Но чтобы его построить, требовалось время.

Они устало шли по высокому берегу, пока воздух не стала заполнять сумеречная синева - предвестник наступающей ночи. В узкой ложбинке Хафтур сбросил с себя мешок с моржовым мясом.

- Переночуем здесь.

Олаф также освободился от своей ноши, расправляя натруженные за день плечи. Пока викинг разжигал костер, юноша поднялся выше по холму. Ему хотелось посмотреть, куда им идти дальше.

Оказавшись на вершине, он посмотрел на изгиб русла реки, и вдруг его как будто толкнули в грудь... Совсем недалеко от того места, где он стоял, полускрытая в зарослях кустарника, прилепилась к берегу лачуга. Вначале Олаф подумал, что она ему просто мерещится. Он протер глаза и глянул снова. Лачуга не исчезла. Она чем-то напоминала жилище, в котором жил Эгиль. Олаф замер, весь превратившись в слух. Ему показа­лось, что он слышит голоса... Юноша огляделся. Кто может жить здесь, в этой пустоши? Вряд ли это охотники, которых они встречали. Хафтур говорил, что те живут в странных до­мах из звериных шкур. Но кто тогда живет здесь? Или лачуга пустует?.. А как же голоса?