- Мэй - сирота, - продолжила Цыси. - Я должна поэтому заменить ей родительницу. Однако, регентствуя, я также замещаю молодого императора, и не подобает почитать фрейлину подобно принцессе моим присутствием на ее свадьбе. Вам следует отвести даму в дом моего племянника герцога Ху. Пусть ей будут оказаны все возможные почести. Оттуда ее и возьмет мой родич.
- Ваше величество, когда это случится? - спросил главный евнух..
- Завтра она отправится к герцогу. А вы пойдете туда сегодня, велите домашним приготовиться. У племянника есть две престарелые тетушки, и пусть они сопроводят ее по-матерински. Затем вы посетите начальника императорской гвардии и объявите, что я назначила свадьбе быть через два дня. Когда все закончится, придете и скажете мне. Пока дама не станет его женой, меня не беспокойте.
- Ваше величество, я ваш слуга.
Ань Дэхай поклонился и вышел. Но Цыси уже снова обратилась к своей книге и не подняла головы.
От книг она не поднимала головы и целых два последующих дня. Поздней ночью, когда евнухи поправляли свечи и скрывали сонные зевки за рукавами, императрица медленно и внимательно читала один том за другим. Это были сочинения по медицине, в которой она ничего не понимала. Но Цыси решительно хотела знать все, и то, в чем она чувствовала свое невежество, больше всего ее и влекло. Здесь правительницей двигали не только ее истинная страсть к знанию и любопытство к окружающему миру, она стремилась быть осведомленнее любого, с кем ей приходилось разговаривать. И вот в эти два дня, пока шла назначенная ею самою свадьба, затворница сурово подавляла свое воображение и принуждала свой мозг целиком погрузиться в старинный трактат по судебной медицине. Этот многотомный сборник был хорошо известен всем законоведам империи, и даже чиновники низших судебных инстанций обращались к нему всякий раз, когда слушали дело о смерти по неясной причине. Руководствовался мудрой книгой и Совет наказаний. Однако имели хождение самые различные ее версии, отчего примерно за восемнадцать лет до описываемых событий император Даогуан выразил неудовольствие и приказал известному судье по имени Сун Цзу свести все редакции в одну. Это великое произведение Цыси теперь и изучала, отгородив свой ум от всего остального.
Таким образом она принудила себя запомнить, что человеческое тело имеет триста шестьдесят пять костей, и это число равняется числу восходов и заходов в течение солнечного года, что мужчины имеют по двенадцать ребер с каждой стороны, восемь длинных и четыре коротких, хотя женщины имеют по четырнадцать. Цыси прочитала, что если родитель и ребенок или муж и жена надрежут себе кожу и выпустят кровь в чашу с водой, то эти две крови смешаются в одну, но кровь двух людей, не связанных такими узами, никогда не смешивается. А еще правительница узнала тайны многих ядов - как они могут вызвать болезнь или смерть и как отравление может быть сокрыто.
В эти два дня Цыси отлучалась из императорской библиотеки лишь в свой дворец, только спать и есть. На утро третьего дня стоявший поодаль евнух Ли Ляньинь кашлянул и привлек к себе внимание. Высочайшая подняла глаза от страницы, где читала про ядовитую силу корня мандрагоры.
- Что там? - спросила она.
- Ваше величество, вернулся главный евнух.
Цыси закрыла книгу, взяла уголок шелкового платка, пристегнутого у нее на плече нефритовой пуговицей, и притронулась им к своим губам.
- Пусть подойдет, - велела императрица.
Главный евнух подошел и почтительно поклонился.
- Станьте позади меня и скажите, что имеете сказать, - приказала она.
Евнух встал у нее за спиной, и слушая, Цыси неотрывно смотрела в открытые двери. В мягком сиянии осеннего солнца на огромном дворе пламенели золотые и алые хризантемы.
- Высочайшая, - начал главный евнух, - все было сделано с должными почестями и необходимой пристойностью. Сперва начальник послал красный свадебный паланкин ко двору герцога Ху, и носильщики удалились. Две престарелые тетушки герцога, наученные мною по приказанию вашего высочества, затем вывели даму, как положено невесте. Они сопроводили ее до паланкина, посадили внутрь и закрыли дверь на замок. Тогда были призваны носильщики, которые подняли паланкин и понесли его во дворец начальника императорской гвардии, а обе старые дамы отправились вместе с фрейлиной в своих собственных паланкинах. Возле дворца начальника две другие старые дамы, приходившиеся кузинами отцу жениха, встретили свадебный паланкин и ввели невесту в ее будущий дом. Там уже ждал Жун Лу, а рядом с ним стояли родные одного лишь его поколения, потому что родители его уже умерли.
- Разве старые дамы не напудрили лицо невесты рисовой пудрой? - прервала рассказ Цыси.
Главный евнух немедленно исправил свою оплошность.
- Ваше высочество, они сделали это и еще накинули ей на голову девичью вуаль из красного шелка. Далее согласно обычаю она переступила через седло - это было собственное монгольское седло начальника, которое досталось ему от предков, а затем переступила через горячую угольную золу. Так девушка, окруженная четырьмя дамами, вошла во дворец. Внутри их ожидал уже престарелый свадебный певец, который велел молодоженам дважды опуститься на колени и поблагодарить Небо и Землю. Затем жених и невеста проследовали за дамами в спальню, и те усадили их вместе на свадебной кровати.
- Чья одежда была наверху? - спросила Мать императрица.
- Его, - ответил главный евнух и весело фыркнул. - Его, ваше величество, потому что своим домом он будет править сам.
- Уж это я знаю, - заметила Цыси, - упрямство в нем от рождения. Продолжайте!
- А затем, - рассказывал главный евнух, - оба выпили вина из двух чаш, обернутых красным атласом, обменялись чашами и отпили снова. Точно так же, и как требует обычай, они съели вместе рисовые лепешки. После этого начался свадебный пир.
- Был ли это великий пир? - спросила она.
- Подобающий пир, - осторожно проговорил главный евнух, - не слишком роскошный и не слишком скромный.
- И последними, конечно же, подавались веревочки из / теста в курином бульоне…
- Что означает долгую жизнь, - подтвердил евнух.
Он замолчал в ожидании последнего вопроса, самого важного-того, который задают по всей стране на утро после свадебной ночи. Вслед за долгой паузой этот вопрос прозвучал.
- Был брачный союз… скреплен? - тонким и странным вышел голос императрицы.
- Был, - подтвердил главный евнух. - Я остался там на ночь, и на рассвете служанка невесты пришла меня известить. В полночь, следуя обычаю, начальник снял свадебную вуаль с невесты. Служанка после этого удалилась, а в предрассветный час ее вызвали престарелые кузины и передали испачканную простыню. Невеста была девственна.
Цыси надолго замолчала. Не слыша позволения удалиться, главный евнух кашлянул, напоминая, что он еще здесь. Императрица вздрогнула, словно уже забыла о его присутствии.
- Идите, - приказала она. - Вы сделали все хорошо. Завтра я пришлю награду.
- Ваше величество, вы очень добры.
А она все сидела и смотрела, как пылают под солнцем хризантемы. На малиновом цветке повисла, трепеща золочеными крылышками, поздняя бабочка, и ее императорская окраска вряд ли могла быть случайной. Знак? Надо не забыть выяснить у Совета астрологов, что он предвещает, но конечно же, это добрый знак, если показался тогда, когда ее сердце разрывалось. Но она не позволит ему разорваться. Ей принадлежала рука, наносившая рану, и ее же было сердце.
Цыси поднялась, закрыла книгу и отправилась к себе во дворец, а следом на некотором расстоянии ступал ее уродливый, но верный евнух.
С этого дня высочайшая целиком посвятила себя маленькому императору. Сын был причиной всего, что она свершила, и всего, что делала теперь, окружая ребенка своей заботой и постоянно о нем думая. А он, ни о чем не подозревая, был ее утешением. Теми нередкими ночами, что Цыси мучилась бессонницей и воображение рисовало ей сцены, в которых она не могла участвовать, императрица поднималась и в одиночестве шла к своему мальчугану. Пока он спал, мать сидела возле него, держа в ладонях теплую ручонку, а если шевелился, то под этим предлогом Цыси брала сына на руки и позволяла ему спать у ее груди.
Мальчик рос сильным и красивым и таким светлокожим, что фрейлины жалели, что он не девочка. Но еще лучше, чем красота, у него был ум, причем, как в этом уже убедилась императрица, ум блестящий. Когда ребенку исполнилось четыре года, Цыси сама выбрала ему наставников, и в пять лет мальчик умел читать книги не только на родном маньчжурском, но и на китайском. Рука его от природы держала кисть так, как подобало художнику, и Мать императрица узнавала в его еще детском почерке ту отчетливость и твердость, которые однажды сделают сына каллиграфом первой величины. Память его была изумительной, и стоило только раз или два прочитать малышу страницу, как он уже знал ее наизусть. Однако Цыси не позволяла наставникам баловать ребенка похвалой и отчитывала их, если слышала, что кто-нибудь восторгается прекрасными способностями своего ученика.
- Вы не должны сравнивать его ни с каким другим ребенком, - приказывала императрица наставникам. - То, что он делает, вам следует сравнивать лишь с тем, что он может делать.
Говорите молодому императору, что Предок Цяньлун умел в пятилетнем возрасте гораздо больше его.
Одновременно Цыси лелеяла в сыне столь же неуемную гордость, какую имела сама. Даже наставникам не дозволялось сидеть перед ним, сидела только она, его мать. Если мальчику случалось невзлюбить учителя за какую-нибудь манеру, за особенность внешности или одежды, то этого человека немедленно удаляли, и при этом правительница не хотела слышать ни жалоб, ни вопросов.
- Такова воля императора, - говорила она.