- Берите плошку и лезьте наверх, живей! - скомандовал Молотило, подхватывая одной рукой дочь с тёплого ложа, а другой узел, что успела собрать жена.
Разгоняя ногами воду, все поспешили в сени, откуда крепкая, поскрипывающая под тяжестью людей с поклажей лестница вела под крышу, где испуганно кудахтали потревоженные куры. Женщины и дети первыми взобрались на горище. Кузнец бережно передал сонно протирающую глаза девочку жене, а сам бросился во двор, открыл ворота хлева и едва успел поймать выплывающего оттуда поросёнка. Схватил перепуганную животину попарно за передние и задние ноги, легко взвалил на шею и понёс в сени, ловко поднявшись по лестнице, бросил на солому.
- А где пёс, неужто унесло беднягу?
- Здесь он, у дыма обсыхает, - ответил кто-то из внуков златокузнеца. - Мы его с цепи отпустили, как только к вам зашли.
Молотило помешкал мгновение и соскочил с лестницы в ледяную воду.
- Куда ты опять? - испуганно воскликнула жена, но кузнец только молча махнул рукой.
Через некоторое время он снова появился в широком проёме лаза с телушкой на плечах. Златокузнец со старшими сыновьями кинулись помогать соседу, потому что телушка вместе с кузнецом застряли в лазе - и ни туда ни сюда. После долгой возни перепуганное животное всё-таки удалось втащить наверх. Мужчины тяжело дышали. А внизу буйствовала полая вода, смывая могучими струями всё, что попадалось на пути, и было ей под силу сломать, унести, разрушить. Где-то у самой двери раздался сильный скрежет и удар, от которого бревенчатый дом весь содрогнулся. Дети со страхом прильнули к матерям, мужчины тревожно переглянулись.
- Большая крыга, видно, к нам стучится, только мы её не пустим, сруб у нас крепкий, а основа каменная, мой отец ещё ставил, - стараясь успокоить детей и женщин, промолвил Молотило. А про себя подумал, что ежели поднимется вода выше, то и впрямь может сдвинуть сруб, тем более что хлев, по всему, уже разбило, раз огромные льдины стучатся в стену дома.
Глухой скрежет и удары о стену повторялись, будто кто-то огромный и злой пытался разломать крепкий сруб, разнести его по брёвнышкам и завертеть, поглотить в жутком кашиве из воды, льда, обломков брёвен и домашнего скарба прильнувших друг к другу мокрых испуганных людей.
- Тату, а если водица до нас дойдёт, тогда на крышу полезем, да? - спросила шестилетняя дочь кузнеца, приглаживая его непокорные чёрные кудри.
- Не поднимется, Овсенушка, не поднимется, погуляет малость водица вешняя, как твой татко в праздник, да и успокоится, - отвечал кузнец, пряча детские ручонки в своих огромных мозолистых, со следами многих ожогов, ручищах.
- Если вода будет гулять, как твой татко, доченька, то не скоро мы отсюда спустимся, - не преминула съязвить Молотилиха.
Промокшие и озябшие взрослые, согреваясь, зарылись в солому, а дети с превеликим любопытством и страхом следили через проём, как гуляла по Подолу вешняя, будто захмелевшая от весны вода.
В ту ночь многие испуганные подоляне взобрались на крыши своих домов и сидели там, взывая о помощи. Бурная вода несла мимо всякий хлам, доски, солому, а иногда мёртвых кур, овец и свиней.
Семья кузнеца Молотило с соседями провели так остаток ночи и почти весь следующий день. Только к вечеру на их дружные громкие крики подплыла одна из лодий, что по приказу княгини Ольги собирала людей. Одни дружинники налегали на вёсла, а другие расталкивали баграми с железными оконечниками льдины, которые хоть и не были уже такими грозными и буйными, как ночью, но всё ж препятствовали плаванию, да и запросто могли, ежели прозевают дружинники, борт лодии пропороть. Вначале в лодию спрыгнули два старших сына златокузнеца и помогли дружинникам принять детей и женщин. Молотило со златокузнецом Ермилой вошли последними. Пёс, поскуливая, глядел такими жалобными очами, что Овсена упросила взять его с собой.
Оказалось, что река Глубочица, Боричев поток и прочие притоки и ручейки так разлились, что вода дошла до самой Перуновой горы. Семьи Молотило и Ермилы, выйдя из спасшей их лодии, присоединились к другим беженцам, которые сидели на сухих улицах с узлами и пожитками, не зная, радоваться ли тому, что остались живы, или печалиться по залитым половодьем домам и амбарам. Плакали перепуганные дети, тяжко вздыхали старцы, на одном из тюков кричала роженица.
Воины княжеской дружины ходили меж пострадавшими, раздавая им еду и питьё, разводили костры, чтобы люди могли согреться, обсушиться и приготовить горячее варево.
Все усердно молили богов, чтоб утихомирилась река, не поднимались выше её бурные воды, не чинили разорения.
Три дня и три ночи гуляла Непра, играя потоками, размывала и уносила всё, что попадалось на пути. Потом стала утихать и помалу возвращаться в берега.
Вслед за спадающей водой солнечные лучи быстро подсушивали улицы. Киевляне возвращались в свои дворы, сокрушались урону, причинённому рекой, горевали. Ещё бы не горевать, коли многие лишились жилья, потеряли скот, остались без припасов. Глиняные мазанки, попавшие под затопление, почти полностью размокли и развалились, обнажив отдельные рёбра жердей. Хлева да загоны были порушены, дворы и огороды перемешаны с песком, илом, мусором. Не всем удалось пережить нашествие воды, собрала она и жертву человеческую, - одиннадцать подолян утопли. Печалились люди разорению великому, родичей да соседей погибших оплакивали. Потом засучивали рукава и принимались отстраивать, подправлять, просушивать всё, что пострадало от половодья.
- Княгиня Ольга, пошли ей Сварог многие лета, велела дать из княжеских запасов крупы, муки и соли, - пояснил Подольский тиун собравшимся по его зову старейшинам улиц. - Распределите, чтоб никто обижен не был, особенно те, у кого ничего не осталось.
Вода отошла, и Молотило с женой и дочерью вернулись по скользкой улице, ещё кое-где залитой большими и малыми лужами, к своему двору. Пёс Волчок, действительно окрасом похожий на волка, бежал впереди. Их встретили полураспахнутые ворота с одной разломанной створкой. Там и сям на улице понанесло целые сугробы ила вперемешку с песком, обломками досок и брёвен, которые оставила после разгула вешняя вода. Войдя во двор, ужаснулись ещё более, - от добротной кузни осталось менее десятка венцов, остальные вместе с крышей и воротами унесло бурным потоком. Повсюду - нагромождение куч мусора и разного, невесть откуда принесённого хлама, охапки мокрого сена и соломы, какие-то бочонки и поломанные корзины. А среди всего этого разора важно выхаживали и плескались в лужах довольные гуси. Громко переговариваясь на своём гусином языке, они как ни в чём не бывало щипали обнажившуюся прошлогоднюю траву и старательно выискивали в лужах остатки рыбы, зерна и ещё чего-то только им известного. Волчок вдруг зло зарычал и, вздыбив шерсть на загривке, бросился с громким лаем к завалу брёвен, громоздившихся на месте курятника. Оттуда, опасливо озираясь на людей, выскочила лиса с мокрым трупом курицы в зубах и рыжей молнией метнулась прочь. Волчок кинулся за ней, но лиса ускользнула сквозь промоину под наклонившимся бревенчатым забором.
- Глядите, - закричала Овсена, - а вон наша Ночка с поросёнком на горище, радуются, что мы вернулись! - Дочь кузнеца весело всплеснула руками и громко рассмеялась. Поросёнок с телушкой меж тем в два голоса беспрерывно голосили с чердака.
- Так, у вас тут уже веселье, добре! - послышался сзади голос соседа-плотника. - И урон не велик, у нас вон по самую крышу… Ну ничего, живы все, и то слава богам! Соберёмся миром да восстановим всё, не первая весна на нашем веку. Вот у кого беда, так это у перевозчика, - голос его стал скорбным, - всю семью вода забрала - и жену, и двоих детей, один он теперь, чёрный от лиха, как головешка после пожара. Беда!
А через две-три седмицы высохла земля, зазеленели луга за Непрой, расцвела верба, и стали сглаживаться несчастья, как рана на молодой коже. Киевляне проводили Крышня, хлеща друг друга гибкими вербовыми прутьями по спинам, рукам и плечам так, что у некоторых даже выступали слёзы. Но это было необходимо для того, чтобы ярая сила скорее возгорелась в человеке, чтобы от обжигающих ударов здоровело тело и прочь уходили немощь, болезни и зимний застой крови в жилах.
Затем стали готовиться к празднованию Великого Яра. Приводили в порядок жилища и подворья, всё скребли и чистили. Повсюду слышался детский щебет, - дети, они ведь как птахи, радуются весне. Запели горластые петухи, закудахтали куры, загоготали на подворьях гуси, заблеяли овны.
Русский Стан тоже готовился к празднику. Воины чисто вымели Дружинную площадь, чинили конскую упряжь, особо тщательно чистили и мыли коней, тёрли их скребницами до блеска, мазали копыта смолой. Потом брались за оружие и доспехи - начищали шеломы, нагрудные пластины и каждую самую малую бляху, дабы они сияли, подобно солнцу. Мечи тёрли золой с песком и мазали греческим елеем от ржавчины.
А Хорс ехал средь белых облаков, и златогривые кони вздымали его одноколый воз с каждым днём всё выше и выше.
Пришёл Яро-бог на землю русскую!
Ещё до восхода солнца, едва только начало светать, над Киевом поплыл серебристый звон била, которым кудесники возвещали начало празднования.