Когда Юстина вышла на берег, неистовый вопль природы прекратился, а слезы иссякли. Вихрь пронес тучи и гнал их все дальше по одной стороне небосклона. Другая сторона вдруг очистилась, и в лучезарной лазури засверкал огромный солнечный диск, нависший над западным краем неба, затянутым ослепительно золотой полосой. Отражение его заиграло в реке переливами золота и лазури, а дальше, над заблиставшими плотами, медленно скользившими по воде, уже снова вились золотые столбы дымов. Зеленая гора с густой сетью тропинок стояла вся покрытая бриллиантовыми каплями, переливавшимися всеми цветами радуги на каждом стебельке травы, на каждом древесном листе. Ветер ослабевал, тучи собирались в одну массу и мало-помалу уплывали дальше.
Юстина поднялась вверх по тропинке и остановилась под раскидистым тополем. Ян поспешил вслед за нею. Он был неспокоен и озабочен, на лице его не было и тени улыбки. В измокшей рубахе, с мокрым кафтаном, перекинутым через плечо, он, задыхаясь, начал засыпать Юстину быстрыми вопросами:
- Вы очень испугались? Промокли? Озябли, может быть? Не захвораете?
Но достаточно было бы посмотреть на нее, чтобы убедиться, что она переживает одну из самых радостных минут своей жизни. С того мгновения, когда, войдя в лодку, она увидала в глазах Яна огонь отваги, а в руках силу и ловкость, вся боязнь ее исчезла и уступила место сладкому чувству доверия и спокойствия. Да, она верила Яну. Он казался ей олицетворением смелости и силы, когда с нахмуренными бровями, стоя на носу лодки, он рассекал веслом волны, пролагая себе путь по водяной пустыне. Юстина почувствовала себя тоже смелой, сильной; она гордилась им и тем, что доверилась ему. Но этого мало. Под густою завесой дождя, с трудом поднимая веки, она заметила, с какой заботливой тревогой он смотрит на нее, и вместе с доверием в ее душу проникло чувство бесконечной признательности к этому сердцу, которое так просто, так безыскусственно отдавалось ей.
Счастливая и радостная стояла она под тополем, уверяя Яна, что вовсе не испугалась, не промокла и жалеет только о том, что прогулка их так скоро окончилась.
- Ну, и, слава богу! - воскликнул Ян.
Видя ее здоровой и веселой, он успокоился. Он видел, что она совсем не промокла: кафтан его был сшит из толстого сукна. Зато волосы Юстины совершенно намокли и оттягивали назад ее голову. Она встряхнула головой - и черные волны рассыпались по ее плечам. Может быть, она сама не сознавала, как была красива в эту минуту. Ян не спускал с нее глаз и тихо повторял:
- Создаст же господь такую красоту!
Шопот его долетел до ее уха вместе с горячим дыханием. Она почувствовала, как он прикоснулся к ее волосам. Закинув голову, она неподвижно стояла с порозовевшим лицом, устремив взор на широкую золотую полосу, которая, казалось, настежь распахнула внизу под заходящим солнцем лазурное небо.
Вдруг на этом золотом фоне замелькали белые крылатые точки; они летели над рекой, то ниже, то выше, к зеленой горе. То были большие, необыкновенно красивые птицы, ширококрылые, совершенно белые, с лапами и клювом огненно-красного цвета. Их было не менее двадцати; они казались воздушными лилиями с огненно-красными стеблями и стрелками. Они высоко взвились из-за зеленой горы и безмолвно, торжественно летели дальше-дальше, вспугивая шумом тяжелых крыльев маленьких речных чаек, в страхе заметавшихся над водой.
Юстина, охваченная любопытством, бросилась за ними. Она вскрикнула от удивления: впервые в жизни она видела этих птиц.
- Это морские чайки, - изменившимся голосом объяснил ей Ян, - птица редкая в наших краях. Не каждый год жалует она к нам. Иногда по нескольку лет ее не видно. Покажется - и улетит бог весть куда.
Он задумчиво следил глазами за улетевшими птицами.
- Любопытно было бы узнать что-нибудь о тех далеких странах, куда летят эти птицы… Хотя бы книжку почитать какую-нибудь.
- Мы вместе с вами будем читать обо всем этом. Да?
Глаза Яна радостно вспыхнули.
- Не может этого быть!.. Вы правду говорите?
Подул легкий ветерок; тополь зашумел и оросил их дождем. Они оба рассмеялись как дети.
- Пойдем в хату! - сказал Ян.
- Пойдем! - согласилась Юстина.
Ряд лип, стоявших на дворе, еще раз осыпал их холодною росой, прежде чем они остановились у окна комнаты, которую Анзельм называл своею кельей.
Глава пятая
У открытого окна, на длинном некрашеном столе, на груде истрепанных книг стояла лампа с высоким колпаком; на краю, возле глиняного кувшина и простого зеленого стакана, лежал среди горсточки крошек недоеденный ломоть ржаного хлеба.
- Уж коли отворил окно и спросил себе хлеба, значит скоро оживет, - шепнул Ян.
В глубине комнаты на кровати, застланной домотканым клетчатым одеялом, в кафтане и сапогах, лежал Анзельм с закинутой за голову рукою.
Широкий рукав кафтана закрывал всю верхнюю часть его лица вплоть до бледных губ, оттененных седоватыми усами. Эти губы были так сурово сжаты, как будто бы вот-вот готовились раскрыться для гневного крика или сурового порицания.
На стене, над неподвижным Анзельмом, блестела золоченая рамка иконы, и темнели изображения рыцарей, полуприкрытые терновым венцом.
- Если теперь у него над ухом из ружья выстрелить, - он не двинется и ничего не скажет… никакой крик, никакая просьба, ничто не поможет. Сам собою потом поднимется и оживет, - сказал Ян.
Ян и Юстина отошли в сторону. С маленького крылечка видны были сени и внутренность чисто выметенной кухни. За белым сосновым столом сидели две девушки в праздничных, ослепительно ярких платьях пунцового и василькового цвета, в туго обтянутых корсажах и пестрых лентах, повязанных на шее. Облокотившись на стол, они склоняли друг к другу головы, обернутые гладко заплетенными косами, и без умолку шептались о чем-то с большим оживлением. Между ними лежал на столе початый каравай хлеба и стоял черный глиняный горшок, из которого они хлебали деревянными ложками густую белую ботвинью из свекольной ботвы, заправленную уксусом и сметаной. При виде входящей гостьи обе девушки встали; Антолька робко поклонилась, зато Эльжуся крепко пожала руку Юстины и сказала:
- Как хорошо, что вы к нам пожаловали! Мы всегда так рады вас видеть!
Она говорила с веселою и приветливою улыбкой, но ее узенькие блестящие, как у Фабиана, глаза с пытливою насмешливостью скользнули по лицу Юстины и устремились вслед уходящему Яну.
- Прошу садиться, - сказала младшая из девушек. - Вы, Юстина, не простудились, когда возвращались с могилы?
- Ого! - удивилась Эльжуся. - Ишь, какая смелая, паненку по имени называть!
Антолька переконфузилась и повернулась лицом к стене.
- Да она сама меня просила…
Юстина обняла ее тонкий стан и поцеловала в раскрасневшуюся щеку.
- Платье промокло. Я бы с удовольствием обсушилась у огня.
- Я сейчас затоплю печку!
Антолька выбежала в сени и принесла несколько полен.
- Подожди! - сказала Юстина и, отстранив ее, присела на пол у печки и начала разводить огонь.
- Ой-ой, не сумеете, - на всю хату рассмеялась Эльжуся.
- Сумею, не велика хитрость! - ответила Юстина.
- Так-то оно так, только не ваше это дело.
- Вот видите, уже горит.
Действительно, кусок березовой коры загорелся в печке и огненными языками охватывал сухие поленья. Из-под печки выглянул пепельный кролик; Юстина взяла его на руки, и ручное, ласковое животное тотчас же доверчиво прижалось к ее груди. За первым кроликом показался другой, третий, четвертый… все сбились в один шелковистый пестрый клубок и смотрели на Юстину своими черными глазами в красных ободках.
- А мы только что о вас говорили. О волке толк, а тут и волк. Отлично!
- У нее есть просьба к вам, - усмехнулась Антолька и поправила кочергою дрова в печке.
Эльжуся толкнула ее локтем и хотела зажать ей рот, но Антолька, смеясь, откинула голову назад.
- Она хочет просить вас к себе на свадьбу. Говорят, что свадьба будет веселей, если придете вы и молодой пан Корчинский. И в глазах людей это ей важности придаст. Молодого пана Корчинского сам Фабиан пригласит. Фабиан хоть и дерет нос кверху, но ему страсть как хочется видеть панов в своей хате.
Свадьбу сыграют через две недели после окончания жатвы.
Фабиан ездил осматривать дом и хозяйство жениха и остался доволен. Положим, в хате куча народу: мать, два брата, сестра; зато земли у них моргов пятнадцать, скота штук двадцать, и семья хорошая: мать из дома Гецолдов; один брат управляющим у разных панов служил, теперь женится, берет приданого тысячу рублей и хочет взять в аренду какой-нибудь фольварк.
- А жених? - спросила Юстина.
Девушки засмеялись.
- Молоденький такой… - шепнула Эльжуся, и маленькие глазки ее блеснули.
- Ему не больше двадцати одного года; в солдаты не пойдет, потому что двоих старших взяли, - разболталась Антолька. - Хорошенький такой, только ростом мал.
- А ты бы хотела, чтобы все на свете были такие жерди, как твой Михал! - обиделась Эльжуся. - Ну и пусть маленький, зато миленький….
Она снова расчувствовалась до слез, но тут же принялась рассказывать, что отец назначает ей в приданое шестьсот рублей, но сразу выдать всего не может, - наличных нет. Дает только половину, а на другую - вексель. Так и с семьей жениха сговорились.
- Зато пир на весь мир будет, - ведь он такой гордый! - перебила Антолька.
Вещи и приданое Эльжусе дадут хорошие. Белья мать нашила целый сундук, а отец, когда ездил в последний раз в город, привез ей кашемиру на платье - настоящего кашемиру, черного, - платье выйдет такое, что лучше и желать нельзя. У нее и другое будет, темно-красного цвета, но то дешевле…