В самом деле, подумала я, ведь так естественно, чтобы события развивались в подготовленном ключе. Существует такое понятие, как начальные условия, из которых они начинают развитие путем ряда последовательных изменений. И если эти условия предопределили именно такой характер изменений, то они могут от него отклоняться лишь в пределах допустимых погрешностей. Успокаивая себя этими рассуждениями, я словно забыла, что сама же в этих начальных условиях допустила ляп, приведший к тому, что этим немедленно воспользовался паразит - недремлющий враг порядочных людей.
Мой тихий конник ушел. Я даже не успела спросить, зачем он приходил. И не позвонил больше, не спросил, легче ли мне стало - словно его визита ко мне и не было. Только вдруг все неприятности улеглись. Окончился срок аренды и арендаторы, не пикнув и не вспоминая об изношенной до дыр овчинной безрукавке, купили у меня арендуемую часть магазина, как мы и подразумевали своими договоренностями.
Поневоле мы продолжали общаться с Надей-Женей, которые с видом ангелов не чувствовали за собой вины, что нагрели меня на сумму почти полуторагодичной аренды. Наши разговоры в основном касались совместных работ по содержанию здания, ибо оно у нас было разделено условно - из их половины не имелось автономного аварийного хода. В случае такой необходимости, они могли воспользоваться только нашим черным выходом. Но однажды между делом Женя проговорился и сказал мне с видом упрека, мол, я жестоко поступила, организовав отцу Ермолаю неприятности, ударившие его по карману, почти разорившие его.
- А он мне, конечно, неприятностей не делал, - сказала я, не понимая, о чем Женя говорит, и желая выудить из него больше информации. - И по карману он меня не бил. Так, по-твоему?
- Ну не так, - замялся Женя. - И все же он у вас ничего не забрал. Недоплатил просто. А у него забрали все, еще и посадить хотели, еле откупился.
- Твой поп сам виноват. Он ублюдок. Зря его не посадили.
Больше Женя ничего не сказал. Кто потряс попа, осталось для меня тайной. Но поработали с ним основательно. Видно, серьезные были люди, так что он понял - на меня не коситься, мести не затевать, потому что все повторится.
Эта история не будет полной, если я не напишу о тех точках над "і", которые расставила сама судьба. Прошло еще лет пять, мы уже не работали в своем магазине, потому что книги подорожали и стали не по карману жителям того пролетарского района, где он располагался. Да и вообще - их вытеснил Интернет. А нам стало скучно и тоскливо убивать свою жизнь на барахтанье в безнадежном деле.
И вот снова дал о себе знать мой тихий конник, он позвонил мне.
- Вы помните нашу последнюю встречу? - спросила я после взаимных приветствий.
- Я все помню.
- И мой рассказ о своих проблемах помните?
- А что не так? - насторожился он.
- Наоборот, все так, - успокоила его я. - Настолько просто и естественно получилось "все так", что я тогда даже не заподозрила ничьего вмешательства. Но позже узнала, что у моего врага были большие неприятности, и он связал их со мной.
- А чего он еще хотел? На любого судака находится более крупный хищник.
- Так это вы мне помогли?
- Ну, не сам, конечно, поговорил с надежными людьми.
- И не позвонили мне, не спросили, все ли у меня хорошо, ай-я-я.
- Почему не позвонил и не спросил? - удивился он. - Позвонил и спросил, только не у вас, а у того, кто обещал защитить вас.
Мои конники продолжают хранить меня. Спасибо вам, мои дорогие конники!
И вторая линия сюжета. Прошло еще лет пять. Я была одна дома, муж вышел за покупками. Вдруг телефонный звонок, в трубке знакомый голос, но основательно забытый, так что я не могу припомнить, кому он принадлежит. Голос спрашивает о моих делах, о самочувствии, я молчу с недоумением, и тогда он представляется:
- Любовь Борисовна, это Женя, из вашей аптеки.
- Да, Женя, я слушаю.
- Я хочу попросить у вас прощения за ту историю с неуплаченной арендой. Простите меня. Мы были молодыми, очень глупыми, мы не понимали, что делали. Теперь все изменилось. Мне необходимо знать, что вы простили меня, - да, думала я, слушая его, видно, Женьку жареный петух клюнул, и он надеется вымолить у Бога прощения, вот и собирает сведения, что грехи его тут прощены. Так поступают трусы, когда узнают о смертельной болезни или в других очень сходных случаях - они не умеют с достоинством нести свой крест, снова смотрят, на кого бы его переложить. Это лицемеры, полагающие, что могут и Бога обмануть. Мне ни капельки не было его жалко.
- Что ты тут соловьем заливаешься, да еще так долго? - перебила его я. - Словно так уж трудно простить тебя. Верни долг, и получишь прощение, - он ошеломленно замолчал и даже квакнул, подавившись своими лживыми покаянными фразами. - А не готов делом исправлять ошибки, тогда уволь меня от дешевого спектакля.
Наверное, это было не по-христиански, но я даже не попыталась узнать, что за неприятность с ним случилась. Каждому воздается по делам его.
Раздел 3. Встречи на перекрестках
1. Прикосновение к совершенству
Реализация сна "Пешая и конники"
Все замерло в одном движенье…
Как заняты душа и ум!
Как все во мне - до тайных дум -
Противно чуждому вторженью!Людмила Бахарева
- Заходи, заходи! - донеслось из кабинета директора, едва я приоткрыла дверь. - Ты нам не помешаешь.
Я вошла. Николай Игнатьевич сидел в облаках густого дыма, кайфуя от дорогой сигареты, в свободной позе откинувшись на спинку кресла, и со значением повествовал:
- Я только вскинул ружье, а она уже и упала. Ты понимаешь, так хорошо стреляю, что ни одна утка от меня не уйдет. Даже неинтересно, - на меня он не обращал внимания, зная, что я устроюсь за приставным столиком и буду терпеливо слушать его побасенки. Поэтому продолжал: - Я домой никогда не беру всего, что настреляю. Возьму две-три утки, а остальные - раздам. Посуди сам, что я с ними буду делать, если все забрать? А другой проходит целый день и ничего не добудет. Во-первых, ему перед женой стыдно. А во-вторых, бывает, что у человека дома и на стол подать нечего. А тут я ему - утку!
Голос у Стасюка был низкого тембра с хрипотцой, свойственной заядлым курильщикам. Но особенность состояла в манере речи. Говорил он с бесстрастными назидательными интонациями, медленно растягивая слова. При этом прикидывался простачком. Слушать его было всегда скучно, и он это знал, но смущения не испытывал, и энтузиазм рассказчика не покидал его, даже если он повторял свои небылицы по сто раз на дню. А такое случалось.
Переливание из пустого в порожнее, неудержимое словоизлияние ни о чем, этот бессодержательный треп были вовсе не безобидны и не являлись свидетельством простодушия, бесхитростности его характера. Своим занудством Николай Игнатьевич пользовался виртуозно, тщательно отточив и сделав из него опаснейшее оружие, часто используемое в работе.
Мне показалось, что он "дожимал заказчика". Бывало, что к нам являлись невыгодные клиенты, пользующиеся высокими покровителями, которым отказывать открыто Стасюк не мог по всем соображениям, вот тогда он и применял этот прием. Самым бесстыдным образом заводил заезженную пластинку о своих охотничьих похождениях, доводя просителя этим душевным разговором, иногда прерываемым смежением век, подремыванием, просто впадением в долгие паузы, словно воспоминания утомляли его, до самостоятельного понимания ситуации, что ему следует уходить не солоно хлебавши.
И стоило в глазах просителя промелькнуть искре догадки о том, к чему клонится итог визита, директор тут же, бодро и с облегчением, вставал из-за стола, вскидывался для рукопожатия и, вдруг озадачившись чем-то иным, произносил:
- Ну, давай заходи! Если хочешь, я возьму тебя с собой на рыбалку. На охоту взять не обещаю, и не проси, там опасно. А вот на рыбалку могу. Я, ты же знаешь, рыбак с опытом. Помню…
Но от него уже ничего не хотели: ни выполнения заказов, ни побасенок - спасались бегством с досадой в глазах на потерянное время.
Я зашла и приготовилась пересидеть посетителя, прикидывая, насколько тот сообразителен, как быстро уйдет и сколько времени мне придется тут зря потратить. Но посетитель с покровительственной ухмылкой был расположен сколько угодно стоять у приставного стола и дальше внимать рассказчику. Похоже, он слушал побасенки с тем же притворством, с каким тот повторял их. Неужели его хватит надолго, неужели кто-то может переслушать Николая Игнатьевича? Но к моему удивлению Николай Игнатьевич прервался вопросом:
- У тебя что-то срочное? - он был в хорошем расположении духа.
- Нет, - я замялась. - Надо подписать пару бумаг, но…
- Хорошо, я скоро освобожусь и позову тебя. Посиди в приемной.
Эти слова побудили меня обратить наконец внимание на собеседника директора. Я поняла, что ошиблась - Николай Игнатьевич вовсе не доводил его до бегства, а завоевывал, хотел произвести впечатление. А это уже процесс сокровенный, не терпящий лишних глаз и ушей.
Слева от Стасюка стоял молодой мужчина высокого и крепкого телосложения, что, впрочем, не ассоциировалось с физической силой, а лишь создавало впечатление его уверенности в себе. Понимайте, как хотите, но лучше не скажешь. Его внешность свидетельствовала, что ей уделяется настойчивое и расчетливое внимание. В ней не было ничего лишнего и ничего не бросалось в глаза.