- Скажите, а что - вы и молочный суп заправляете жареным луком?
- Конечно, - официантка посмотрела на меня как на инопланетянку или по крайней мере как на очень невежественную особу и резонно изрекла: - Это же суп.
- А, ну да, тогда все в прядке, - улыбнулась ей я. - Спасибо.
- Я ничего не понял, - сказал Юра, когда я наконец взялась за суп.
- Эти люди считают, что коль блюдо называется супом, то его непременно нужно заправлять жареным луком. Даже если оно сварено на молоке. Просто я не ожидала этого.
Юра посмотрел на меня со странной смесью неверия и растерянности, но потом любезно улыбнулся - все-таки мне надо было это съесть, чтобы восстановить силы.
Утром мы были уже в Изяславе - тихий, больше похожий на село, в повсеместных рощицах городок, довольно ровный, лежащий словно на холмистой ладони. Деревья росли не только традиционно вдоль улиц и подворий, а везде куда ни глянь - то у реки несколько осокорей бросали тень на пологий берег, то мостик густо прикрывали липы и осины, то по бокам роскошной ложбины, раздвигающей постройки по сторонам, виднелись одинокие дубы, словно то были радостно бегущие люди, то вязы стояли группкой неподалеку от жилья, и под ними сразу же возникла скамейка. Больше всего, однако, поражала его просторность - площади перед каждым административным зданием, очень широкие улицы и вместительные людские подворья. У нас землицу использовали экономнее, оставляя под грядки и пашню. А тут явно жили с размахом, с наслаждением, как живут те, кто не особо радеет о достатке, имея его от царя или об бога.
Нашли часть, пришли на КПП и представились дежурному, спросили, можно ли поговорить с командиром.
- Вы по какому вопросу? - довольно приветливо, но официально спросил он.
Юра начал объяснять и тут я с ужасом обнаружила, что он не молчун, каким казался раньше, не малоразговорчивый и экономный в словах человек, а до невероятия косноязычный, просто неспособный к ясному изложению мыслей. Да и не удивительно, ибо мысли его в минуты волнения смешивались, текли путано и нестройно, а сам Юра терялся, говорил не то, забывая главное, натужно и безрезультатно подыскивая слова, мешался в аргументах, комкал предложения и говорил о незначительных деталях, упуская главное. Это было мучительно слушать и невыносимо наблюдать. Катастрофа! - подумала я, - так он никому ничего не втолкует и ни от кого не получит сочувствия и помощи, и вообще сейчас нас прогонят отсюда. Мои нервы не выдержали пытки Юриной речью, и я невольно включилась в беседу, затараторила о нашей проблеме. Внимание дежурного переключилось на меня, и его взгляд потеплел от облегчения - он начал понимать, с чем мы пришли.
Я тогда впервые - ошарашенно, ошеломленно! - обнаружила главный Юрин недостаток - невразумительность речи, фатальное неумение излагать свои мысли в простой и доступной форме, словно он начисто не имел навыков общения и никогда не собирался находить с людьми общий язык. Он всю жизнь учил математику, привык писать формулы, комментируя их короткими фразами. Но это не то, что надо было в жизни! Да и он, наверное, обнаружил и понял в себе этот изъян впервые. Позже, рассказывая о поездке в Изяслав моим родителям, Юра обронил фразу, выдающую его беспощадные самооценки, возникшие по следам тех событий:
- Может, и хорошо, что меня берут в армию - хоть говорить там научусь.
До этой поры наши отношения складывались так, что Юра во всем опекал меня как приехавшую в его город, как новичка, осваивающегося в новом мире, с другим языком и культурой. И это мне очень помогло. Благодаря Юре я адаптировалась, набралась опыта, научилась бороться с трудностями, выработала уверилась в своих силах. Но теперь пришла пора меняться местами, я должна была идти впереди и прикрывать мужа - мягкого и не всегда инициативного человека, совсем не бойца - своей спиной.
Дежурный по КПП благожелательно слушал меня - обнадеживающий знак, что хоть у кого-то из нас получается разговор. Но уже после второй фразы начал улыбаться и кивать головой, словно приговаривая "да, да, понятно", что, как казалось, не сулило успеха.
- Вы совершенно напрасно ехали сюда, - сказал он. - Вопросы перевода военнослужащих из одной части в другую командиры не решают. Это компетенция отдела кадров армии.
- А где он находится? - подавлено спросила я, понимая, что нам придется снова куда-то ехать, пробиваясь сквозь летнюю сумятицу пассажиров и поездов, трудно добывая билеты, беспокоясь о ночлеге и не высыпаясь.
- Вообще-то в Ровно, где и весь штаб армии.
- В Ровно… - глухо вырвалось у меня.
Новый город, незнакомый, где-то далеко... Я сникла. Но, взглянув на Юру, увидела в его синих пронзительных глазах горящую надежду, ожидание чуда, робкую, нарождающуюся веру в меня, в мою способность преодолевать все препоны, а значить и эту. Его взгляд мобилизовал меня, заставил встряхнуться и настроиться на новую поездку, новые встречи и беседы.
- Но вам крупно повезло, - между тем загадочно улыбнулся дежурный. - Начальник отдела кадров, - тут он назвал его звание и имя, которых я не помню, - сейчас находиться у нас, приехал на учения.
- Правда! Что же вы молчите?
- Я не молчу, а радуюсь за вас.
- И что - он может нас принять?
- Не знаю, - дежурный почесал затылок. - Да и нет его сейчас в части, он на полигоне.
- Пусть не сейчас… Мы же издалека приехали, подождем, - я сжала Юрину руку, словно успокаивая его, а на самом деле успокаивала свое забившееся сердце, учуявшее попадание в струю, в полосу удач.
- Да, он обязательно прибудет сюда к трем часам. Будете ждать?
- Конечно!
- Тогда идите в часть, там у нас есть скверик со скамейкой, отдохните, погуляйте. А как только он появится, я с ним переговорю и постараюсь вам помочь. Идет?
- Еще бы! - я улыбнулась. - Конечно, идет.
Это была уже не эфемерная надежда.
- Если бы не собирался помочь, то не обещал бы, - резонно обобщил Юра, когда мы устроились на скамейке в тени старых лип.
В части к нам подходили военнослужащие, рядовые и младшие офицеры, интересовались, кто мы, зачем прибыли. И почти с каждым мне удавалось пообщаться и узнать что-то новое. Я им очень благодарна - ах, если бы можно было сейчас всех запомнить и назвать по именам! Они проявляли большую искренность, были доброжелательны, эти парни, не скрывали правды и советовали то, что на самом деле было лучшим для нас.
- Неподготовленные люди вроде вас тут не выдерживают долго, сходят с ума, - говорили они. - То и дело кто-то стреляется или вешается - замучили постоянные наряды, беспросветность, однообразие. Кажется, этому не будет конца. Тут умирает надежда. Проситесь отсюда в Ровно.
- Легко сказать. Реально ли это?
- Вырывайтесь в большой город. Там вам будет лучше.
Приблизительно такое говорили все, с кем нам удалось побеседовать.
Дежурный на КПП не обманул нас. Скоро после трех часов он нашел нас в сквере и повел к начальнику отдела кадров армии.
- Расскажите все без утайки, - советовал дорогой. - Он мужик правильный, и поможет вам.
Я так и сделала, извинившись, что говорить буду сама.
- Мужу неудобно за себя просить, - сказала я. - Но это ему только кажется, что речь о нем одном. Здесь же и моя судьба решается. Правильно?
- Правильно, - начальник отдела кадров армии не улыбнулся, только пристальнее посмотрел на меня.
Резоны мои были просты и сводились к двум утверждениям. Во-первых, я должна найти работу по специальности, ибо после двух лет болтания по случайным должностям мой диплом просто пропадет. И во-вторых, Юре нужна такая служба, где он имел бы хоть немного свободного времени, чтобы продолжать самообразование и после демобилизации найти достойную работу, коль уж из-за службы в армии он лишен возможности получить место по государственному распределению.
Я, конечно, рассказала, как подло поступили с Юрой в университете, услав одного его - светлую голову, лучшего студента потока - на службу в армию, где его знания просто-напросто пропадут.
- Прошу вас, помогите нам, - говорила я. - Ведь мир не без добрых людей. И добрые люди должны исправлять то, что делают негодяи. Служба здесь погубит нас обоих. Не допустите этого, пожалуйста.
Не знаю, что подействовало на этого человека - мои ли слова, или Юрин удрученный вид, или сам вопиющий факт того, как с нами поступили притаившиеся подлецы. Он не предложил сесть и сам тоже слушал нас, стоя у раскрытого окна. Иногда нервно постукивал ногтями по подоконнику, отходил к столу, перебирал там бумаги. Но потом опять возвращался и слушал, глядя на меня в упор. Думаю, он отлично понял, на что мы напоролись, возможно, и сам сталкивался со скрытой в нашем обществе злой силой.
- Я помогу вам, - сказал он в конце. - Вы молодцы, что приехали заранее. К первому сентября вам, товарищ лейтенант, - обратился он к Юре, - не надо больше ехать сюда, в часть. Приезжайте прямо в Ровно. Там тоже есть мотострелковый батальон, а в нем - танковый взвод. Документы на ваш перевод командиром этого танкового взвода уже будут готовы.
Вот так умели решать дела лучшие советские люди! Без тягомотины и проволочек, с максимальной доброжелательностью.
Как сдержанно и трогательно я благодарила этого человека! Голосок мой дрожал, и я готова была пустить слезу, но сдержалась. Лишь прижимала руки к груди и говорила, что во всю жизнь не забуду его, что буду молиться за него… Я знаю, он мне поверил и чувствовал, что я действительно так делала.
- Оставьте у меня свои документы, - сказал он на прощание. - Езжайте отдыхать и ни о чем не думайте. Все будет хорошо.