Вода, притом что ее не сдерживала плотина, оказалась на удивление недвижной, не возмущенной всадником, а самого его уже не было видно. Зато, к своей радости, я заметил нечто другое: впереди, снизу от кога, мерцало множество разбросанных в темноте огоньков; это светились окна продолговатых фризских домиков, обособленно построенных на разноуровневых варфтах. Ближе всего ко мне, в половину высоты внутренней плотины, стоял большой дом, похожий на другие; на южной его стороне, справа от двери, горели все окна; там я различил какие-то силуэты и услышал, хоть и выла буря, чьи-то голоса. Лошадь, не дожидаясь понуканий, уже сошла с плотины и направилась по тропе прямо к дверям дома. Понятно было, что это постоялый двор, поскольку под окнами располагалась так называемая "жердь", а именно прикрепленная к двум столбам перекладина с большими железными кольцами для скота. Я привязал свою кобылу, поручив ее вышедшему мне навстречу слуге.
- Сегодня какое-то собрание? - поинтересовался я, услышав из открытой двери горницы оживленный говор и звон стаканов.
- Да вроде, - ответил слуга на нижненемецком наречии - наряду с фризским, на нем, как я узнал позже, местные жители говорят здесь вот уже более ста лет. - Собрались и смотритель, и уполномоченные, и остальные, имеющие интерес. А все из-за наводнения!
Войдя в комнату, я увидел за длинным столом у окна с десяток людей; на столе стояли стаканы с пуншем; выделявшийся своей статностью господин явно здесь председательствовал.
Я поздоровался и попросил позволения сесть, на что получил любезное разрешение.
- Несете вахту? - обратился я к одному из гостей. - Сегодня жуткая непогода, за плотиной нужен присмотр!
- Верно, - согласился мой собеседник. - Мы, на восточной стороне, возможно, в безопасности; а вот на другом берегу неспокойно, там почти все плотины построены по старинному образцу, наша же главная плотина хорошо укреплена еще в прошлом столетии. Недавно мы были на ней и изрядно замерзли, да и вы, видать, тоже; надо посидеть еще пару часов - на месте остались надежные люди, которые обо всем нам докладывают.
И прежде чем я успел заказать хозяину ужин, напротив уже появился стакан с пенящимся пуншем.
Вскоре я узнал, что дружелюбный сосед - не кто иной, как смотритель плотин; мы разговорились, и я принялся рассказывать о недавней странной встрече. Он насторожился, и вдруг разговоры за столом сразу смолкли.
- Всадник на белом коне! - воскликнул кто-то, и все встревоженно задвигались. Смотритель встал.
- Не стоит пугаться, - постарался успокоить он собравшихся. - Возможно, этот знак - не только нам. В семнадцатом году появление всадника касалось также и тех, кто живет на другом берегу; это они прежде всего должны волноваться.
Всеобщий испуг передался и мне.
- Простите, - спросил я, - а что это за всадник на белом коне?
Чуть в сторонке от всех остальных, за печкой, сидел ссутулившись маленький тощий человек в поношенном черном сюртучке; одно плечо у этого господина, как я заметил, было выше другого. Он не принимал участия в общем разговоре, но его глаза с темными при поредевших седых волосах ресницами свидетельствовали, что пришел он сюда не дремать.
На него-то и указал рукой смотритель.
- Наш школьный учитель лучше всех может об этом рассказать, - произнес он, немного повысив голос. - Правда, он повествует на собственный лад и не столь точно, как моя старая домоправительница Антье Фоллмерс.
- Вы шутите, смотритель, - донесся из-за печки чуть простуженный голос недовольного человечка. - И не надо меня вечно сравнивать с вашей глупой драконихой!
- Но, господин учитель, - не уступал смотритель плотины, - драконихи - наилучшие хранительницы подобных историй!
- Однако у нас на сей счет несколько иное мнение. - Усмешка превосходства слегка исказила довольно тонкие черты лица учителя.
- Видите ли, - шепнул мне на ухо смотритель, - он немного нос задирает. В юности он изучал теологию и только из-за расстроенной помолвки остался здесь учительствовать.
Учитель между тем уже выбрался из уютного закутка за печью и сел за длинный стол рядом со мной.
- Расскажите, расскажите, господин учитель! - раздалось несколько молодых голосов.
- Что ж, с удовольствием, если вам угодно, - обратился он ко мне. - Есть множество суеверий, но существует также и искусство обходиться без них.
- Только попрошу ничего не выпускать; уж поверьте, я сумею отделить зерна от плевел.
Старик взглянул на меня и понимающе усмехнулся.
- Ну ладно! - согласился он и начал свой рассказ.
В середине прошедшего столетия или, чтобы быть точнее, в течение нескольких предыдущих и последующих за ним лет жил тут один смотритель плотины, который в плотинах и водоспусках понимал несравненно лучше крестьян и владельцев усадеб; но он не был ученым строителем, потому что книжек почти не читал, а до всего с юных лет доходил сам. Вам, наверное, известно, уважаемый, что фризы умеют хорошо считать, и вы наслышаны о нашем Гансе Моммзене из Фаретофта, который, хоть и был крестьянин, умел строить буссоли, хронометры, телескопы и органы. Вот из таких примерно людей, только помельче, был отец смотрителя, о котором я еще поведу речь. Он имел пару участков на маршах, где выращивал рапс и бобы и пас корову, весной и осенью прирабатывал как землемер, а зимой, когда северо-западный ветер стучал в ставни, сидел за чертежами и расчетами у себя в комнате. Мальчик обычно находился рядом; забыв про букварь и Библию, взъерошив соломенные волосы, он наблюдал, как отец что-то чертит или подсчитывает. И вот как-то вечером он спросил, верно ли здесь написано, не может ли быть как-то иначе, и высказал свое мнение. Отец ничего не смог ему возразить, только покачал головой и сказал:
- Не знаю, что тебе ответить. Довольно того, что есть, а сам ты можешь только запутаться. Если же хочешь знать больше, достань завтра книгу из сундука, что стоит на чердаке; ту, которую написал Евклид, - там и найдешь ответ на свой вопрос.