Писарь окинул глазами слушателей и опустился в кресло. Старшина, следуя его примеру, тоже встал и обратился к судьям:
– Хотя хучь я и неграмотный, но я имею у себя писаря… и спрашиваю его: поглядикося в права… Что там права говорят? Но как писарь вам сейчас предлагает, то вы должны слушать его. А ты, Евсигнеич! говоришь по правам! и напрасно ты эти слова принимаешь те, которые самые дрязги…
– По-моему, дело решено: и ён сознался… и сваты доказали… ведь это уголовщина! надо – к судебному отправить…
– Что ж к судебному? – сказал богатый мужик, – засадят его в острог, через год, пожалуй, судить будут, а там, мотри, оправдают, – острожного-то к нам в деревню и пришлют… он там с острожными понашуркается, – он хуже нечистого будет! Тогда и беда с ним… Вон у Шенелевки у старосты Нехведа Андрюшка – сжег скирды, его подержали в остроге, да и пустили… настоящих примет нету. Он теперь и ходя по деревне, всем грозит: "Не то будя!" На всех такого холоду нагнал – поют, – как у праздника… А мой згад – посадим его еще на недельку и крепко-накрепко накажем… а не то отпорем…
– Нет уж, Савостьян Трофимыч, пороть не надо! – воскликнул один судья, – а то он, продрамши-то, еще злей будет! А вот что: коли такое дело, ежели он, напримерича, от судебного еще пуще подожже, то и сажать незачем… Пощуняем его и пустим… на слободе он скорей почувствуя!.. мало что бывает!
– А что, Егорыч, твоя речь правая! – заметил подпоясанный веревкой, – он судом-то нашим будет доволен, а уж его, коли он такая голова, у чижовке не выучишь… А то, мотри, и нам встретца нельзя будет…
– Что ж, это куда дело-то пошло? – возразил старшина, – куда ж мы закон-то денем? на что ж он нам дан?
– Что ж закон? – сказал один судья, – мы народ неграмотный… Что господь на душу положит, то и говорим… другое дело, мы закону не ослухаемся… Знамо, по мужичью!..
– А то кажное воскресенье тут сидишь, сидишь, – подхватил другой судья, – у меня вон картохи остались не рыты… всё в отлучке… А при чем мы тут? Вишь – решено Егорку пустить, а там говорят не так!..
– И то правда, – заговорило несколько голосов, – зачем же нас избрали? Кажинный раз бьем, бьем, а ничего не выходя…
– Вы что же забушевали? – воскликнул старшина. – Я, может, у земстве не жрамши три дня просидел, и то не супротивлюсь.
– Экой ты! – заговорили судьи, – ты вон мядаль имеешь, у посредственника у почете, по миру разъезжаешь – всягды сыт, доволен… опять жалованье получаешь…
– А подводы-то? – крикнул высокий мужик, – он ноне с обчества слизал полтораста цалковых; нанял работника: он и разъезжая и кстати паша…
– Стой! – закричал старшина, – нешто вас призвали о подводах рассуждать?
– Ну что ж ты нас держишь? – заговорили судьи, – дело порешили!
– Как порешили?
– Егорку простить… али неделю посидит, да и ладно…
– Вот что, судьи! – сказал старшина, – совсем пустить не годится… Я вам говорю, – какое-нибудь да наказание ему подобает… надо еще у Краюхина спросить, не будет ли он искать, если мы Егорку своим судом решим.
– Ну, зови Краюхина! – сказали судьи. Вошел Краюхин.
– Слухай, Петрей, – объявил старшина, – судьи по-ряшили Егорку выпустить… а я настоял, чтобы ему какое-нибудь наказание определить… Как ты хочешь? Отпороть его?..
– Нет, Захар Петрович, пороть не надо! уж лучше приприте его! а то он не даст свадьбу сыграть!
– Ты не будешь искать, если мы своим судом решим?
– Я боюсь, – сказал Краюхин, – как бы он после-то не выворотил…
– Судьи говорят, – продолжал старшина, – что ежели его к судебному отправить, хврошо, как его допекут!.. А если отпустят, тогда и держись…
– Это точно, Захар Петрович… он обозлится хуже. Мне бы только дал он в покое свадьбу сыграть… до праздника осталась одна неделя…
– Ну, на неделю его и посадить в чижовку! – заговорили судьи…
– Что ж, так, так, так! – подхватил Краюхин, – сажай его, Петрович, и ладно…
– Что ж ты, разве поладил с нареченным-то? – спросил старшина.
– Нет, Захар Петрович, – объявил Краюхин, – в суде толку мало! мы сошлись с ним опять… Стало быть, не хочем этого делать… Он вон там на крыльце… Господь нас надоумил обоих! видно, что ни дальше в лес, то больше дров…
– Это доброе дело! – сказал старшина, – а то поди возжайся… Еще судьи как бы осудили, не то по-твоему, не то no-свату. А ноне как судьи осудили, то на них жалоба не принимается. Сторож! веди сюда Егорку. А ты, Петрей, – обратился старшина к Краюхину, – выдь отсюда!
Сторож ввел пастуха.
– Ну, вот что, братец ты мой, – сказал старшина, стоя пред подсудимым, – по закону тебя надыть бы отправить к судебному, это, силич, в острог… а там невесть что будя!.. а вот судьи сжалились над тобой… жалуют тебя посадить в чижовку на неделю… так я тебе объявляю ряшение…
– Я и то, Захар Петрович, восьмой день сижу, – сказал Егор, – за что сажать-то? мало что сказано… ведь я так…
– Нет, Егор: ты не супротивься, – сказал богатый мужик, – это мы тебя помиловали…
– Значит, ты осужден на неделю в чижовку! – подхватил старшина, – сторож! веди его!
– Ну-ко пойдем, брат, к праздничку, – сказал сторож, подхватывая Егора под руку.
– Нельзя ли, братцы, ослобонить, – взмолился пастух, – что ж? ведь ничего не будет! Мне отсидеть не важная штука!
– Коли решено, ты не ослухайся! – сказал старшина.
– Ну да, ничего! Веди! – встряхнув головою, произнес пастух и вышел.
Все судьи встали.
– Пятрович! – заговорили некоторые, – плотву до другого воскресенья отложим… вишь, ночь на дворе. Пора расходиться… лошадям не месили…
– Что ж, пожалуй, – сказал старшина и обратился к писарю:-Евсигнеич! надо бы выпить.
– Вина вволю! – сказал писарь, – Краюхин привез полведра, да Еремин тоже за энто дело, помнишь? привез полштоф.
– Экие подлецы! – сказал старшина, – разве оно полштофом пахнет? А ты, Евсигнеич, мотри насчет бумаг, как бы какая не пропала.
– Кому они нужны? Народ бестолочь!
Судьи призвали в правление Краюхина и потребовали с него магарыч. Сторож принес полведерный бочонок. Все выпили, поздравив Краюхина с окончанием дела.
– Что, ребятушки! – говорил последний, закусывая кренделем, – завязался я эвтим делом, а уж горе меня уело, – не роди мать на свете!
– Что ж? ведь по-твоему решено, – говорили судьи.
– Решено-то решено, да Егорка-то разбойник! – возразил Краюхин, – через неделю-то он вольный казак! Ты и гляди: он, пожалуй, на похмелье-то, после свадьбы, как снег на голову!.. Да и девка-то ухо!.. – Краюхин затряс головой.
Все выпили еще по стаканчику и начали расходиться…
IX. Два свата
В сумерках Краюхин с сватом Кузьмою, бывшим на суде в качестве свидетеля, возвращались в деревню Воробьевку. Кое-где в домах светились огоньки, на улице слышались голоса судей… На дороге хляскала грязь и скрипели телеги воробьевских мужиков, ехавших за Краюхиным и Кузьмою. Сваты еле тащились и, сидя в одной телеге, беседовали между собой.
– Вот что, сват! – говорил Кузьма, – девка, я тебе скажу, на все взяла!.. Что молотить, что рукодельем, – а умна-то: выродок выродился! я на нее не нарадуюсь…
– Затем-то, сват, мы и гонимся, потому сами видим…
– У нас с тобой чтоб было хорошо, – продолжал Кузьма, – я уж у ней допросился… Ты на нее не смотри… Как пастуха засадили в чижовку-то да как узнала она, что его отставили от должности – вдруг присмирела. Да и я-то молвил: что ж я теперь, дочка, куда от тебя пойду? побираться али в работники? При старости я и пойду за тебя страдать? Нам свату отплатиться нечем!
– Ну что же она на это?
– Она это говорит: "Потому что я не знала этих де-лов… вы мне тогды не сказали, как наперва запивали… По мне, дом жениха будь хоть золотой! Кабы я плохая девка была?.. а ты за слюнтяя пропил!" А опосле видит, некуда податься!..
– То-то, сват! мотри, чтоб не было посмешья никакого! ведь ты слышал, сколько я мировых объездил? а все через тебя да через твою дочь!.. Кабы девка не зартачилась, я бы ни одного мирового не видал и не слыхал…
– Я сам, сватушка, хлеба решился! – воскликнул Кузьма… – все уговаривал… ведь и так сказать: дочь хучь и моя, а ум у ней свой… разве скоро ее супретишь!..
– Вестимо, дите! – заметил Краюхин, – а не знает того: она у меня словно барыня будет ходить: такую шубу ей сошью! У меня теперь овчины выделаны – всё старика!.. Как же, сват, надо об деле поговорить: завтра, стало быть, мы поедем к попу… а на праздник, господь даст, свадьбу сыграем! от тебя много ль будет родни?
– У меня свояк, еще двоюродный брат, да кум Павел… хозяйки ихние… ну, и будет с меня!..
– Ты вели им приготовляться, лошадей подкармливать… Будочки коли нет, я дам… колокольчика два надо, довольно будет… ну, погромочка три, четыре… вели попроворней… чтобы не прохлаждались… Я из неволи тебя выведу! возьми у меня свежинки… я двух боровов убью… возьми солоду… когда взялся справлять тебя, буду справлять!..
– На эвтом благодарим, Петр Анисимыч…
– Готовься! – подтвердил Краюхин, – ты ни на что не смотри! Справим свадьбу за первый сорт… А пастух не замай, посидит… Ты дома скажи: его на год засадили… Мы с тобой порешили, нам это дороже всего…
Приехав в Воробьевку, Кузьма попросил Краюхина к себе в дом. Краюхин, отговариваясь, что его ждут домашние, согласился зайти на минуту. В избе тускло горела лучина. Мать невесты лежала на печи. Параша сидела у светца за шитьем. Краюхин помолился и произнес:
– Еще здравствуй, сватья!
– Здравствуй, сват, – с трудом проговорила хозяйка. – Не взыщи! Я вот третий день хвораю…