Попытавшись вынуть из камина осколки, Леонард порезался и вновь помянул черта. На рамку капнула кровь, потом еще, и оставшаяся без стекла фотография оказалась испачканной. Теперь Леонард выругался с большим чувством и бросился на кухню, где сунул руки в воду. Кухня была такого же размера, что и гостиная, хотя она же была одновременно и спальней. Таков был его дом. Он снимал квартиру с мебелью: из всех предметов обстановки ему не принадлежал ни один за исключением фотографии в рамке, амуров и книг.
- Черт, черт, проклятье! - бормотал он, вставляя и другие подобные слова, слышанные от людей постарше. Потом поднес руку ко лбу и сказал: "Провались все к черту…", - но в этой фразе прозвучал уже совсем иной смысл. Взяв себя в руки, он выпил немного черного чая, сохранившегося, потому что его не заметили, на верхней полке, и проглотил несколько пыльных крошек кекса. Затем вернулся в гостиную, снова уселся в кресло и начал читать том Рёскина.
В семи милях к северу от Венеции…
Как совершенно начало его знаменитой главы! Как превосходна способность автора к назиданию и к поэзии! Богатый человек говорит с нами из своей гондолы.
В семи милях к северу от Венеции песчаные отмели, ближе к городу чуть поднимающиеся над отметкой самой низкой точки отлива, постепенно достигают более высокого уровня и, наконец, соединяются в поля соленых зыбунов, которые вырастают то здесь, то там в виде бесформенных кочек, пронизанные тонкими ручейками морской воды.
Леонард пытался создавать свой стиль, опираясь на Рёскина: для него это был величайший мастер английской прозы. Он упорно читал дальше, время от времени делая пометки.
Давайте немного остановимся на каждой из данных характеристик по порядку, и, во-первых (ибо о колоннах уже было сказано достаточно), на том, что весьма типично для этой церкви, - на ее освещенности.
Можно ли что-нибудь почерпнуть из этого великолепного предложения? Мог ли он использовать его для своих будничных нужд? Мог ли он ввести его с некоторыми изменениями в следующее письмо брату, чтецу из мирян англиканской церкви? Например:
Давай немного остановимся на каждой из данных характеристик по порядку, и, во-первых (ибо об отсутствии вентиляции уже было сказано достаточно), на том, что очень типично для этой квартиры - на ее сумеречности.
Что-то подсказывало ему, что такие изменения не годятся, и это что-то, если бы он догадался, был сам дух английской прозы. "Моя квартира темная и к тому же душная". Вот это подошло бы.
А голос в гондоле звучно и мелодично пел о Старании и Самопожертвовании, наполненный ощущением высшей цели, красоты, даже сочувствия и любви к человеку, однако каким-то образом избегая всего того, что было важным и неизбежным в жизни Леонарда. Потому что это был голос человека, который никогда не был голоден и грязен, а следовательно, и не понимал, что такое голод и грязь.
Леонард слушал его с благоговением. Он чувствовал, что приверженность голосу приносит ему пользу, что, если он не отступится от Рёскина, концертов в Куинс-Холле и некоторых картин Уоттса, настанет день, когда он вынырнет из серого омута и увидит мир. Он верил во внезапное преображение - идея, возможно, правильная и для незрелого сознания особенно привлекательная. Она образует основу популярнейшей религии: в сфере предпринимательства она доминирует на фондовой бирже, становясь той "чуточкой везения", которой объясняются все успехи и неудачи. "Была бы у меня хоть чуточка везения, все пошло бы как по маслу… У него роскошный дом в Стрэтеме и "фиат" на двадцать лошадиных сил, но он, знаете ли, вообще везунчик… Простите, что жена опоздала, но ей вечно не везет - поезда уходят из-под носа". Леонард был выше таких людей: верил, что необходимо прилагать усилия и неуклонно подготавливать желаемые изменения, - но о культурном наследии, которому свойственно постепенно разрастаться, не имел ни малейшего представления: надеялся прийти к Культуре в одночасье, как возрожденцы надеются прийти к Христу. Эти сестрицы Шлегель пришли к ней, получили желаемое, овладели Культурой в полной мере - раз и навсегда. А у него между тем квартира темная и к тому же душная.
Через минуту на лестнице послышался шум. Леонард сунул визитную карточку Маргарет между страницами Рёскина и открыл дверь. Вошла женщина, о которой проще всего было бы сказать, что респектабельность ей не свойственна. Вид у нее был ошеломляющий. Казалось, она вся состоит из веревочек и шнурков - ленточек, цепочек, бус, которые звякали и запутывались, - да еще из небесно-голубых перьев боа, намотанного на шею, со свисающими неровными концами. На торчащей голой шее виднелись два ряда жемчужин, руки были обнажены по локоть, но сквозь дешевое кружево можно было разглядеть и плечи. Ее украшенная цветами шляпка напоминала покрытые фланелью корзинки для овощей, которые мы в детстве засевали горчицей и кресс-салатом, - семена кое-где прорастали, а кое-где нет. Шляпку женщина носила на затылке. Что касается волос, точнее сказать, отдельных прядей, то их описать непросто. Одна конфигурация располагалась сзади в виде толстой подушки, а другая, которой досталась менее сложная роль, обрамляла кудряшками лоб. Лицо - лицо не имеет значения. Оно было то же, что и на фотографии, но выглядело старше, а зубы не были столь многочисленными, как предположил фотограф, и уж точно не такими белыми. Да, Джеки миновала пору своего расцвета, каким бы ни был этот расцвет. Быстрее, чем большинство женщин, она приближалась к бесцветному периоду своей жизни, что подтверждал и ее взгляд.
- Хо-хо! - воодушевленно приветствовал это существо Леонард, помогая ему снять боа.
- Хо-хо! - ответила Джеки хриплым голосом.
- Уходила? - спросил он.
Вопрос мог бы показаться излишним, но таковым не был, потому что дама ответила:
- Нет, - а потом добавила: - Ох как я устала.
- Ты устала?
- А?
- Я устал, - сказал Леонард, вешая боа.
- О, Лен, я так устала.
- Я ходил на тот концерт классической музыки, о котором тебе говорил, - сказал он.
- Что-что?
- Я вернулся, как только он закончился.
- Кто-нибудь к нам заходил? - спросила Джеки.
- Я никого не видел. На улице я встретил мистера Канингема, и мы перекинулись парой фраз.
- Что? Ты про мистера Канингема?
- Да.
- A-а! Ты хочешь сказать, мистер Канингем?
- Да, мистер Канингем.
- Я зашла на чашечку чая к одной знакомой.
Наконец открыв миру свой секрет и даже намекнув на имя знакомой дамы, Джеки не стала более упражняться в столь трудном и утомительном искусстве разговора. Она никогда не отличалась умением вести беседу. Даже в те дни, когда был сделан снимок, она полагалась на свою улыбку и фигуру, чтобы привлечь внимание окружающих. Теперь же, когда ее образ располагался "на полочке, на полочке, ребята, я на полочке", едва ли ей удалось бы овладеть красноречием. Временами с ее губ еще срывались обрывки песенки (примером которых могут служить приведенные выше строчки), но слова, употребляемые с целью разговора, были редкостью.
Усевшись на колени к Леонарду, Джеки начала его ласкать. Теперь она была крупной женщиной тридцати трех лет, и Леонарду было тяжело ее держать, однако язык не поворачивался признаться.
- Это ты книжку читаешь? - спросила она.
И он ответил:
- Да, это книжка.
Он резко отвел книгу в сторону, чтобы избежать ее цепкой хватки, и на пол вывалилась визитная карточка Маргарет. Она упала надписью вниз, и Леонард пробормотал:
- Закладка.
- Лен…
- Что такое? - спросил он слегка утомленно, поскольку, когда Джеки сидела у него на коленях, у нее была только одна тема для разговора.
- Ты правда меня любишь?
- Джеки, ты прекрасно знаешь, что люблю. Как ты можешь об этом спрашивать?
- Ну, ты правда меня любишь, Лен, да?
- Конечно, люблю.
Пауза. Он уже знал, какая будет следующая фраза.
- Лен…
- Ну что еще?
- Лен, ты все сделаешь как положено?
- Я больше не могу это слышать! - воскликнул юноша, наконец выйдя из себя. - Я пообещал, что женюсь, когда стану совершеннолетним, - и хватит об этом. Я дал тебе слово. Как только мне исполнится двадцать один год - женюсь. И не о чем сейчас беспокоиться. У меня и так хватает поводов для беспокойства. Разве похоже, что я собираюсь тебя бросить или изменить своему слову, когда я уже потратил столько денег? Кроме того, я англичанин и всегда выполняю обещания. Будь умницей, Джеки. Конечно, я женюсь на тебе. Только перестань мне надоедать.
- Когда у тебя день рождения, Лен?
- Я тебе уже сто раз говорил: одиннадцатого ноября следующего года. А теперь слезь-ка с моих колен. Наверное, кому-то надо приготовить ужин.
Джеки отправилась в спальню и занялась своей шляпкой, то есть начала резко и коротко на нее дуть. Прибрав в гостиной, Леонард принялся готовить ужин. Он опустил пенс в прорезь газового счетчика, и вскоре квартиру наполнил металлический запах дыма. Ему никак не удавалось обрести душевное спокойствие, и все время, пока готовил, он беспрестанно жаловался с горечью в голосе: