3
- Нет, чем так страдать, лучше разрушить этот театр, а меня отпустить куда-нибудь на воеводство или заседать в коллегию. Я грабить род человеческий научиться легко могу, а профессоров этой науки довольно. Право, лучше подьячим быть, нежели стихотворцем!
Сумароков излагал эти взгляды Ивану Шувалову в разговорах и письменно, однако знал, что ни в какую коллегию он не пойдет и долгу поэта не изменит.
Роль театрального директора требовала гибкости. Сумароков ею не обладал, но кое-какие уступки вкусу публики делал и он.
- Трагедии ваши, Александр Петрович, - поучал Сиверс, - слов нет, высоки и значительны, да мрачны чрезмерно. Сегодня горести Трувора, завтра страдания Семиры, - на чем же отдохнуть взору, чем развлечься? Надо пополнять репертуар. Не изволите ли сочинить что-нибудь этакое?! - он щелкнул пальцами и подмигнул.
Сумароков и сам знал, что театру нужны новые пьесы. Были планы, идей, наброски - не хватало времени. Сутолока ежедневных забот обволакивала его талант. Расходившиеся нервы заставляли всюду искать врагов и завистников.
"Ломоносову - деревни, дом, фабрику, доходы, - думал Сумароков, - а мне и жалованье через пень-колоду, кругом в долгах. Сорок два года стукнуло, я в службе двадцать восемь лет, мои труды в словесных науках ничьих не меньше. Почему бы я не мог быть членом Академии наук, подобно Ломоносову или господину Тауберту и Штелину? Из них двое немцев, а я природный русский. Ученое собрание в Лейпциге избрало меня членом. Видно, русскому стихотворцу пристойнее быть избранным в немецкой земле, а в России немцам первые кресла… Да полно, кто ж этому поверит?!"
Сумароков сочинил для театра оперу "Альцеста". Музыку написал композитор Раупах, пели придворные певчие. На сцене были храм Аполлона, храм Верности, площадь, сад и царство адского бога Плутона, от которого Геркулес уводил Альцесту, жену царя Адмета. Опера посвящалась нежной любви: жена подменила обреченного богами на смерть мужа, оставив его жить "для счастия народа", но богатырь спас Альцесту из подземного ада. Сумароков славил верную любовь, как делал это в своих песнях.
Вторая опера - "Цефал и Прокрис", на музыку придворного композитора Арайи, была грустной: в ней изображалась разлука любовников, неизбежная, потому что так пожелали всесильные боги. Аврора, богиня утренней зари, полюбила Цефала и постаралась разлучить его с Прокрис. Супруги хранили взаимную верность, но воля богов сильнее человеческой. Не овладев Цефалом, Аврора подстроила так, что он выстрелом из лука убил свою Прокрис…
Когда любовь полезна,
Пресладостна она;
Но коль любовь та слезна,
Что к горести дана! -
заключал оперу стройный хор придворных певчих.
Сумароков написал и поставил балет "Прибежище добродетели", драму "Пустынник", а по случаю победы над пруссаками под Франкфуртом сочинил пролог "Новые лавры".
В этом спектакле участвовали лучшие актеры труппы - Федор Волков, Григорий Волков с женой Марьей, Иван Дмитревский с женой Аграфеной. Они представляли античных богов, сошедших в санкт-петербургские рощи и увеселяющих себя беседой о благополучии России под скипетром Елизаветы. Гремели трубы и литавры, и Марс - его играл Федор Волков - рассказывал о победе русских войск, превознося их мужество и доблесть.
Для таких постановок деньги отпускались особо, и Сумароков был доволен, заказывая в счет парадных аллегорий актерские костюмы для пьес основного репертуара. На эти средства была поставлена новая трагедия Сумарокова - "Ярополк и Димиза".
Сюжет ее автор вымыслил. Имена всем героям дал "значащие", как он думал - "в русском духе". Князь российский зовется Владисан, его любимец - Русим, первый боярин - Силотел, наперсник Ярополка - Крепостат, все владеющие саном, сильные телом, крепкие статью люди.
Живут же они в большом беспокойстве по той причине, что сын князя Ярополк против воли отца полюбил Димизу, дочь боярина Силотела. Князь Владисан желает найти Ярополку более выгодную партию, запрещает ему мечтать о Димизе и подозревает Силотела в намерении свергнуть его. Угрозы напрасны - любовники не могут забыть друг друга. Разгневанный князь отправляет Димизу на казнь, и тогда Ярополк поднимает бунт против отца. Трон Владисана колеблется, и спасает князя Димиза. Она уговаривает Ярополка подчиниться родительской воле. Это в свою очередь смиряет Владисана. Князь сознает, что превратился в тирана, негодует на себя и соединяет любовников.
Кто прав в трагедии - отцы или дети?
Силотел учит свою дочь:
Природа нудит нас страстям повиноваться,
Но разум нам велит страстям сопротивляться.
Оставь, оставь любовь и следуй ты уму:
Препятствуй, дочь моя, ты сердцу своему.
Димиза не слушает его советов, поступает по велению сердца и как будто бы, в духе законов театральной трагедии, должна принять за это возмездие. Однако нарушение отцовского завета остается для нее безнаказанным. Ничем не платится и Ярополк, вышедший из подчинения Владисану.
Дети не хотят страдать по вине отцов, и они правы. Любовная тема трагедии Сумарокова тут перерастает в политическую. Умный Русим поучает Владисана:
Не для ради того даются скиптры в руки,
Чтоб смертным горести соделывать и муки…
Не для ради себя имеешь царский сан,
Для пользы общей он тебе богами дан.
Не к нападению владей, а к обороне
И тьмы не прилагай к сияющей короне!
Царь существует для общего блага, он должен быть безусловно справедлив, и украшают его человеческие достоинства.
Сумароков, желая изобразить частный случай в княжеском доме, невольно показал, как развращает самодержавная власть ее носителя, сколь губительно отзывается на его душевных качествах беспредельное самовластие, и голос поэта звучал осуждающе.
4
Дела театра шли все хуже и хуже. Актеры голодали.
- К кому я ни адресуюсь, - говорил Сумароков Шувалову, - каждый отвечает, что русский театр сам о себе заботиться должен и спектакли давать в прибыль, а не в убыток. Извольте, я могу ежедневно ставить "Привидение с барабаном, или Пророчествующий женатый", балет и оперу, но разве тогда театр будет училищем нравов? В ином же театре нужды нет никакой, и лучше прикончить все заведение, а меня отпустить куда-нибудь на воеводство или посадить подьячим в коллегию…
Он видел один выход - передать театр в дворцовое ведомство, уравнять правами с иностранными труппами - и убедил наконец Ивана Шувалова. В январе 1759 года вышел именной указ, чтобы русского театра комедиантам и прочим, кто при нем находится, которые были до сего времени в одном бригадира Александра Сумарокова смотрении, отныне быть в ведомстве придворной конторы и именоваться им придворными. Денежное содержание театра увеличивалось до трех тысяч в год.
Это было хорошо, да худо. Главную команду над театром принял гофмаршал Сиверс, и с ним Сумароков, хоть убей, сговориться не мог. Он презирал выскочку графа, распоряжения его высмеивал и стойко сопротивлялся попыткам Сиверса вмешиваться в репертуар.
Слово "Сивере" было обозначением одного человека, но для Сумарокова оно олицетворило бездарную систему руководства искусством, вмешательство невежд в дела театра и литературы. Корыстолюбцы чиновники, подьячие, скороспелые графы стояли поперек дороги истинному российскому дворянству, людям, благородным не по праву рождения, а по делам своим и мыслям, думал Сумароков, и надобно учинять им отпор. Собирать тех, кто не развращен и не подкуплен, объединять хороших, верных людей, учить их, как бороться с неправдой и утверждать добродетель, - вот что нужно делать писателю.
Сумароков решил сам поговорить с публикой в собственном журнале.
Без малого шестьдесят лет, со времени выхода в конце 1702 года первой газеты "Ведомости", правительство - непосредственно и через Академию наук - держало монополию на печатное слово. Сумароков первым нарушил принятый порядок и начал выпускать журнал от своего имени. Он подал просьбу в Академию наук - печатать его журнал по тысяче двести экземпляров каждой книжки, соглашался на цензуру, но сердито предупредил, чтобы академические профессора его слога не касались. Тут он был непреклонен и ничьего суда не признавал.
Журнал получил имя "Трудолюбивой пчелы" и выходил ежемесячно в течение 1759 года. Сумароков посвятил его не императрице, не Разумовскому, а жене наследника престола Екатерине Алексеевне и во вступительном стихотворении называл ее просвещенной, к титулу "великая княгиня" рифмой подставил "богиня". Елизавете Петровне, когда о том ей доложили, это не понравилось. Она была ревнива и никому похвал не терпела.
Разочарованный тем, что испытал и видел вокруг себя, Сумароков с надеждой глядел на Екатерину, ожидая от нее в будущем горячей поддержки искусств и наук.
В журнале он подсказывал Екатерине, что надо делать монарху, который желает благополучия своей стране. Подробнее всего об этом написано в статье "Сон. Счастливое общество".
Сумароков рассказывает, что однажды, заснув, побывал он в Мечтательной стране и рассмотрел подробно мечтательное оныя благосостояние. Тамошний государь всех подданных принимает ласково и выслушивает дела с большим терпением. Он преследует беззакония, награждает достоинства и начальниками делает людей честных, разумных, во звании своем искусных.
И духовные лица - монахи, священники, архиереи - в Мечтательной стране совсем не похожи на своих собратьев, которых встречаешь в жизни. Они довольствуются самым необходимым для себя, денег с верующих не берут и умеют ограничивать расходы цифрой казенного содержания. Притом все они люди великой учености.