- Так, небольшая поездка. Чтобы чуть-чуть размяться.
- Верно, - говорит Эдеварт, - но нам ведь надо собрать денег на билеты в Америку, так что надо экономить.
- Экономить - это конечно, но зачем, спрашивается, ты вообще сюда приехал? Мы вполне могли остаться там, где жили.
- Где жили? Так ты же сама хотела уехать с фермы.
- При чём здесь ферма? Я имею в виду Америку. Мы могли найти сотню других мест. И родня у нас там есть.
- Получилось так, - медленно и протяжно отвечает Эдеварт, - что мне вдруг захотелось домой. Это просто чувствуешь, и всё тут.
Лувисе Магрете обращается к Августу, как к третейскому судье:
- Да, вот так он сидел и говорил мне, сколько раз говорил, что ему тоже тоскливо, и, хоть мы вполне могли бы жить в больших городах, он непременно желал домой. Неужели он не мог просто написать домой письмо и получить ответ, как делают все люди?
- Не мог я писать, - бормочет Эдеварт, - просто не мог, покуда нам так плохо жилось. Я всё ждал и ждал, когда нам станет лучше.
Лувисе Магрете:
- Не так уж и плохо нам жилось. Что в Ла-Кроссе, что в Дулуте. Ты хорошо зарабатывал на лесопильне, мы могли одеваться не хуже других, иногда ходили в театр, а по воскресеньям ездили на поезде за город - уж и не знаю, чего тебе там не хватало.
Август сидел и слушал; этот бродяга, этот перекати-поле вполне разделял мнение Лувисе Магрете, он тоже считал поведение Эдеварта неумным. Да и ответ Эдеварта прозвучал как-то глупо и неубедительно:
- Ну да, я побывал и на лесопильне, и в деревне жил, и в городе, но я нигде не видел такой красоты, пока не вернулся сюда.
- Куда сюда? - переспрашивает Лувисе Магрете. - В Поллен, что ли? Это в Поллене-то красота?
- Для меня красота, - отвечает он.
Лувисе Магрете рассмеялась, она продолжает смеяться, даже поняв, что Эдеварт и в самом деле растроган, как-то по-детски растроган.
- Ну тогда я на своём веку вообще ничего красивого не видела! А во Флориде? А в Техасе? Да просто голые прерии и то красивее, чем здешние места!
Эдеварт вдруг рассвирепел из-за подобного неуважения к его родным краям:
- Перестань трещать!
- Ха-ха-ха! - вырывается у Лувисе Магрете. Бояться ей нечего, здесь присутствует посторонний человек, более значительный, чем Эдеварт, и, уж наверно, он не бросит её в беде. Она его помнит ещё со времён Фусенланнета, тому уже целая вечность, но он и сегодня выглядит точно так же; он не изменился в мыслях, этот старый, непостоянный и невозмутимый человек, ей доводилось несколько раз говорить с ним за эти дни, и она увидела, что он как никто другой может понять это её вечное беспокойство, это отсутствие привязанности. Более удачного участника сегодняшнего разговора и представить себе трудно. У них одинаковые интересы, одинаковая тяга к перемене мест, одинаковый восторг при виде небоскрёбов и бурного движения на улицах, одинаковая жажда жизни и деятельности, событий и приключений.
- Не знаю, Август, как это тебе покажется, - продолжает она, чувствуя себя оскорблённой, - когда муж говорит с женой таким тоном. В Америке я никогда ничего подобного не слышала. Он велел мне перестать трещать!
Август:
- Да, так вот что я хотел сказать: если уж миссис Эндрюс так приспичило съездить в Доппен, чего ради ты возражаешь?
- Ну-ну, - говорит Эдеварт.
- Она просто хочет повидать усадьбу, где родилась, что ж тут такого удивительного?
- Так она уже там побывала, всё повидала, а вот остаться там не захотела, хотя раньше эта усадьба принадлежала нам. А теперь в Доппене хозяйничают чужие люди.
- Остаться там?! - восклицает Лувисе Магрете. - Ты ведь не думаешь, будто мне хочется, чтобы меня там похоронили?
- Но ведь ты оттуда вышла.
- Как тебе это нравится, Август? Я оттуда вышла!
Август спрашивает:
- Скажи, Эдеварт, тебя смущают расходы?
- Да.
- Ну, миссис Эндрюс, тогда можешь сегодня же вечером отправляться почтовым пароходом, - возвещает Август. - С шиллингами затруднений не будет.
Лувисе Магрете прямо оживает на глазах, солнечный свет разливается по её лицу, она опять становится бойкой, указывает кивком головы на Эдеварта и произносит:
- Вот как говорит мужчина, если он настоящий мужчина, уж он-то не скажет: перестань трещать!
Август, не выходя из роли посредника:
- А теперь уймись, миссис Эндрюс.
- Уймусь, уймусь. Мне просто стыдно, что посторонний человек слышал, как он со мной разговаривает.
Эдеварт медленно поднял на неё глаза и ответил:
- Видит Бог, мне на моём веку доводилось и похуже разговаривать с людьми, нежели я разговариваю с тобой.
- Ты слышишь, ты слышишь, Август? Он опять за своё!
Лувисе Магрете была крайне возбуждена, измучена, длительная праздность, а может, и другие, более интимные причины сверх всякой меры наполняли её горечью; она поддалась чувству слепой несправедливости, порой её ужасно терзала мысль, что она, как ни крути, намного старше своего мужа, что ей недолго осталось быть красивой, что подступает старость и пора безумных ночей канула в прошлое. Разве сам он во время их дальних странствий не напоминал ей множество раз о том, какое у неё было раньше милое и невинное лицо: "А ты ещё помнишь, Лувисе Магрете, когда ты впервые прибежала к лодке босиком, в одной юбке и сорочке? Идём со мной, помоги мне спасти овечку, она застряла там, на скале, а уж до того славная овечка, да и шерсть у неё замечательная! А брови у тебя какие были! Господи, какие пушистые брови, да разве одни брови, и глаза тоже, меня прямо в жар бросило..."
За минувшие годы он, верно, не раз говорил подобные глупости, ну чепуха да и только, настоящей леди не пристало слушать такие речи. Невинность? Это у матери с тремя детьми от первого брака!.. Ха-ха-ха! И эти разговоры насчёт бровей! В Америке она никогда ничего подобного не слышала. В жар его, видите ли, бросило! Какие вульгарные разговоры! Кстати, брови у неё и по сей день точно такие же, но разве теперь его бросает от них в жар?
- Он что, снова за своё? - в полном отчаянии спросила она Августа.
Эдеварт хотел что-то возразить, но Август остановил его, опять беря на себя роль посредника:
- Да будет тебе, Эдеварт!
Она достала пудреницу, припудрила нос и, обратясь к Августу, сказала свою обычную фразу:
- Это не для красоты, а для свежести! Красота меня теперь не слишком занимает, я с самого приезда хожу в том же платье, в каком приехала, у меня, правда, есть ещё одно, но и всё.
Молчание.
- Ладно, лучше я помолчу. Не то мне снова напомнят, что когда-то я ходила босиком, в одной юбке и сорочке.
Было ясно, что Лувисе Магрете вот-вот закатит истерику, её коричневые губы побелели, глаза заблестели каким-то необычным блеском.
- Он часто говорит, что мы с самого начала вели себя как безумные, - продолжала она без тени смущения, - говорит, у нас всё началось с греха, а потому не может так продолжаться.
Август:
- Да будет тебе!
- Но моего мужа никто в Америке и не находил, мне пришлось выдумывать всякую всячину, чтобы снова туда попасть. Он исчез, и его до сих пор не могут найти. А к тому же мы с ним были в разводе...
- Верно, верно, миссис Эндрюс.
- Стало быть, ничего греховного мы и не совершали. Это он мне всё говорил, что мы начали с греха, так оно и шло год за годом, но ведь не может грех продолжаться всю жизнь!
- Ну хватит...
Лувисе Магрете выронила из рук пудреницу, и она подкатилась к ногам Эдеварта, тогда он встал и подал ей пудреницу. В этот миг выражение неудовольствия мелькнуло у неё на лице. Она словно испугалась, что Эдеварт станет заглаживать случившееся и что они снова помирятся.
- Замолчи! Брось эту пудреницу! - взвизгнула она и разразилась истерическими рыданиями.
Август растерялся, поглядел по сторонам и явно решил, что ему лучше уйти отсюда. А Эдеварт кивнул и промолвил:
- Так я и знал!
Теперь правота была на его стороне. Да, Лувисе Магрете тоже приходилось несладко, тупое долготерпение Эдеварта угнетало её и доводило до истерики. Конечно, всякий может догадаться, что он желает ей зла. Её сотрясали судорожные рыдания, выглядела она ужасно, лицо у неё исказилось, и нос был мокрый от слёз, и вообще... но Эдеварт молчал, то есть про себя он, может, и смеялся, и был рад, что у неё перекосилось лицо, но не хотел ни сказать, ни сделать что-нибудь, чтобы оно приняло прежнее выражение.
Лувисе Магрете храбро снесла своё унижение, она выпрямилась и взяла себя в руки.
- Не уходи! - крикнула она Августу. - Посиди ещё немножко, сейчас у меня всё пройдёт, ничего такого не случилось, просто я немного вышла из себя. И не бойся, что я вдруг начну кричать, хотя мне и кажется, будто и Бог, и люди отвергли меня, но кричать я не стану!
Эдеварт сидел грузный и молчаливый, ведь он мог хоть немного помочь ей, например сказав доброе слово или погладив по волосам, если, конечно, у него было сердце. А она, которая всё время, всю жизнь остерегалась поминать своих детей от первого брака, лишь бы не причинять ему ненужную боль...
Лувисе Магрете сдержала слово, она больше не кричала, только всхлипывала, и прошло немало времени, прежде чем она успокоилась.
Вот как всё кончилось.
Эдеварт вернулся к себе в Новый Двор, а Лувисе Магрете начала складывать свои вещи, дорогие баночки с мазями и флакончики с чудодейственными каплями. Словом, не такой уж великий багаж погрузила она в почтовую лодку, да и вообще для неё всё это, должно быть, странно выглядело; день уже клонился к вечеру, грести предстояло всю ночь, чтобы к утру оказаться у пароходной стоянки. Холодный, ночной бриз задувал над Полленом.