- А что такое "грик"?
- Это такая форма носа, в Америке её называют greek.
И они завели речь о греческих носах, об их значении, и как они выглядят. Под конец Август договорился Бог знает до чего, рассказывая о носах, к которым приделан молоток либо пила.
Поулине перебила его:
- Да ты совсем с ума сошёл!
- Я? С ума? А разве не я повидал на этом свете великое множество разных народов? Мы были и в таком месте, где мужчины ходят нагишом, а у женщин в мочке каждого уха висит вместо серёжки пустая банка из-под сардин.
- Ха-ха-ха!
Захохотали все, Ездра и тот откинулся на спинку стула и хохотал, один только Эдеварт оставался серьёзным и даже не улыбнулся. Поулине толкнула его:
- Ты никак заснул?
- Заснул? Нет.
- Но ты сидишь и молчишь.
- А он всегда так сидит, - вмешивается Лувисе Магрете. - Иногда с ним очень даже скучно, - жалуется она.
Поулине неприятно, когда Эдеварта в чём-то укоряют, ей хочется, чтобы он был живой и весёлый, поэтому она продолжает свою речь:
- Ты мне лучше расскажи, почему ты так ни разу и не написал нам.
- Ты права, - отвечает он, - я и в самом деле ни разу не писал домой. Я, правда, собирался, но...
- А мы-то ждали, а мы-то спрашивали, нет ли для нас письмеца...
- Да мне вроде как не о чем было писать.
Йоаким вмешивается и урезонивает сестру:
- Не приставай к Эдеварту из-за этого. Зато теперь он сидит здесь собственной персоной.
- Так вроде и пора уже...
Август пережидает, может, хоть сейчас Эдеварт заговорит? Нет. Тогда он сам говорит как бы к слову:
- А вам Эдеварт случайно не рассказывал, что он и сейчас не приехал бы, не будь меня?
Молчание.
- Потому что я все консульства перетряхнул, чтобы сыскать его. Тебе вроде бы два из них присылали телеграммы?
Эдеварт утвердительно кивнул.
Тут Август расхрабрился и спросил без тени смущения:
- А тебе, миссис Эндрюс, это известно?
- Нет, - отвечает Лувисе Магрете, - ничего мне не известно. Что делать, Эдеварт мне вообще ничего не рассказывает.
Поулине, по-прежнему готовая сгладить неловкость, спрашивает шутливо:
- Так, значит, ты ничего не рассказываешь своей жене? Очень мило с твоей стороны.
Эдеварт улыбается какой-то пустой улыбкой и отвечает:
- А мне думается, я ей про это рассказывал.
Но тут Августу приходит в голову, что его великие деяния по части консульств не вызвали должного одобрения, поэтому он снова возвращается к этой теме и спрашивает Эдеварта:
- Ты, верно, получил телеграммы из консульства в Канаде и в Мичигане?
Эдеварт утвердительно кивает.
- Так я и думал. Они там хорошо знают меня. - Но Август опять не слышит ожидаемых похвал, поэтому он заводит разговор о другом: - Между прочим, среди вас, землевладельцев, не сыщется кто-нибудь, кто продаст мне участок под строительство дома?
Молчание. Никто не желает рассуждать на эту тему, только Йоаким любопытствует:
- Ты что, хочешь строиться?
Август говорит, что подумывал об этом, если только заимеет подходящий участок. Пора бы и ему успокоиться и осесть на одном месте.
Наконец на его вопрос отвечает Каролус:
- Вот разве что Ездра что-нибудь тебе продаст.
Ездра:
- Я? Мне и самому-то земли не хватает.
- У тебя её больше, чем у всех нас. Да ты ещё и выгон у меня откупил, так что я остался почти без ничего.
Ездра молчит.
- Ну выгон-то мне как раз и не нужен, - говорит Август.
На это Каролус:
- А у Ездры всякая земля есть, и пахотная, и выгон.
- Это как же так? - взвивается Ездра, словно его пырнули ножом. Он раб земли, он земляной червь, он болезненно жаден на землю, он хочет иметь её всё больше и больше, и никогда ему не будет довольно. - Это как же так? - с жаром повторяет он свой вопрос. - Нам что, прикажешь распродать свою землю?
Август:
- Просто невероятно, если вдуматься. Возвращаюсь я домой после двадцатилетней отлучки и не могу купить себе пятачок земли, чтобы поставить на нём хижину и жить в ней.
- А какая земля тебе нужна? - спрашивает Йоаким.
- Да обыкновенный участок для дома, а к нему кусочек пахотной земли.
- Что ж ты на нём собираешься сажать?
- Этого я так сразу не скажу.
Каролус явно не хочет, чтобы его опередил Йоаким, поэтому он говорит:
- Ладно, получишь от меня участок.
- Вот этого я и хотел, - говорит Август, - у тебя именно та земля, какая мне нужна.
- Ты наш земляк, - продолжает Каролус, - да чтоб ты не получил у нас жалкий клочок земли? Да тогда мы будем последние скоты, а не люди!
Со всех сторон слышатся возгласы одобрения, даже Ездра с женой и те одобрительно кивают.
Каролусу нравится чувствовать себя в центре внимания, и так как он выступил в роли благодетеля, то желает по возможности затянуть разговор:
- Поскольку ты, Август, таков, каков есть, поскольку ты дал нам в долг настоящий невод с лодкой и полной снастью и мы все сейчас в долгу у тебя, неужто нам не пойти тебе навстречу, когда что-то понадобилось тебе?
Август перебивает его:
- Да не нужна мне никакая аренда! - И, заметив, что все навострили уши, произносит знаменательные слова: - Я плачу наличными!
Это неожиданное высказывание придало Августу ещё больше блеска, он возвысил себя над остальными полленцами, закончил разговор как победитель, которым все восхищаются и которого никто не может понять. Наличными? Он, кому причитаются деньги за целый невод, вовсе не настаивает на уплате долга!
Йоаким сидит и чувствует некоторую неловкость - ведь это не он предложил Августу землю. Ему хочется покончить со всей этой историей, а потому он спрашивает у Поулине:
- Тебе, как я понимаю, нечем больше потчевать наших гостей?
- Нет, - отвечает Поулине и встаёт из-за стола, - на доброе здоровье и не стоит благодарности. Нет, нет, с какой стати пожимать мне руку за такое скромное угощенье!
VI
Вернувшийся в родные края американец Эдеварт Андреасен бродил по знакомым дорогам, и чаще всего в полном одиночестве. Если во время этих прогулок ему кто-нибудь попадался навстречу, он здоровался без всякой гордости и никогда не проходил мимо, не обменявшись хоть парой слов, но при этом не высказывал никаких глубокомысленных мнений и не уснащал разговор изысканными либо английскими словами. Так в чём же было дело? Уж не исходил ли от него какой-то таинственный блеск? Он ничего из себя не изображал, а когда после краткой беседы продолжал свой путь, слова прощания в его устах звучали так же спокойно и безразлично, как и слова приветствия. Друзья и знакомые рассказывали ему при случае о судьбе его ровесников из здешних мест, одни выбились в люди, другим, напротив, не повезло, а некоторые и вовсе умерли. Эдеварт спокойно воспринимал каждое известие, словно всё это его больше не касалось.
Он побывал в Новом Дворе у Ездры и Осии, но и у них был такой же, молчаливый и погружённый в свои мысли, ни следа бодрости, какой-то даже отупевший. Осия напоминала ему тот или иной пустячный случай из времён их детства, какое-нибудь событие, и тогда он улыбался своей бледной улыбкой и словно бы что-то вспоминал, но интереса и здесь не выказывал.
Что же он делал, когда вот так бродил по дорогам? Он не всегда поспевал домой к обеду, он всё ходил и ходил, присаживался, долго глядел по сторонам, потом вставал, брёл к другому месту и снова садился. Возле брода на выгоне росло пять осин, они лихо вымахали в высоту, теперь это были уже большие деревья с пышной, вечно дрожащей листвой. Осинки словно уговаривали его задержаться подле них, выслушать тихий, шелковистый лепет, исходящий от их беспокойных листьев.
Мечты, бесцельность.
Вот в Лувисе Магрете куда больше веселья и задора. Пока она была здесь в новинку, люди с удовольствием слушали её рассказы про Америку, про всякие чудеса, которые с ней там приключались, про то, какая огромная разница между Америкой и бедным, маленьким Полленом. Тут ведь они толковали о том, как заперли сельдь возле острова Фуглё и какое это было для них счастье, но Господи Боже ты мой, разве это можно сравнить с необозримыми виноградниками в Калифорнии, со стоэтажными домами в Нью-Йорке! Мало-помалу многие начали находить Лувисе Магрете докучной, но она была бойкой на язык и разговорчивой и общалась больше с мужчинами, потому что женщины все такие бестолковые и расспрашивают только про американских коров и свиней и про то, сколько там стоит фунт кофе. Но Лувисе Магрете эти темы не волновали, она давно уже отошла от подобных интересов и не желала вновь к ним возвращаться. Она стала вполне городской жительницей. Ну, конечно, это ни на что не похоже - приехать в Поллен всего лишь с двумя платьями, она давно уже переросла здешнее убожество, но, с другой стороны, что прикажете ей делать в Поллене со множеством платьев? Причём она каждый день очень мило одевалась, тут не подкопаешься, и выглядела хорошо для своего возраста, пудрила нос, красила губы помадой, словом, причепуривалась так, что дальше некуда. По этой же причине она привезла с собой несметное количество флакончиков и баночек с лекарствами, причём каждое средство помогало против множества болезней, которые все были перечислены на упаковке. Одновременно покупателей серьёзнейшим образом предостерегали от подделок этих мазей и капель и сообщали, что без соответствующей сигнатурки их нельзя считать подлинными...