Берил Бейнбридж - Мастер Джорджи стр 4.

А теперь, если бы требовалось доказательство, что душа отлетает от тела, я могла бы ткнуть в него паль­цем; вот уж яснее ясного - он внутри был пустой. И я понадеялась, что правильно уверяла миссис О'Горман, что у богатого всегда есть приятель, который его под­жидает по ту сторону ясного синего неба; он не боль­но кому-то был нужен сейчас, без дружков, один. Я слу­шала нежное гулюканье голубей на крыше и с удоволь­ствием думала про то, как же все ненадежно в жизни, и как она мимолетна, и как мне повезло вдобавок, что я живая. Конечно, лучшая моя часть печалилась, но сама я понимала, что мне сейчас хорошо. Да уж, уму, как и глазу, все понятнее при дневном свете.

Вдруг чем-то стукнули по воротам, но они только дрогнули, потом еще два раза ударили, и они подда­лись, распахнулись. Снаружи стоял тот самый бордо­вый фургон с уродскими золотыми буквами на боку. Только в оглоблях стояла не лошадь хозяина Панча и Джуди, та клячонка была не больше осла, а тут - битюг, какие выгромыхивают с мощеного двора пивоварни.

Я держала дверцу, пока мастер Джорджи и утиный мальчишка волокли через двор мистера Харди. Маль­чишка остановился было перевести дух, но мастер Джорджи крикнул: "Скорей... надо его положить". Мо­жет, мальчишка и подумал, что это укладывание требу­ется из уважения, но я-то знала, что мастер Джорджи торопится, боится трупного окоченения потому что. Ведь не дело же если мистер Харди прибудет домой весь как складной нож.

Внутри фургона еще валялись увечные останки ку­кольного театра, хотя не было ни мистера Панча, ни Джуди, ни полицейского. Нам пришлось сдвинуть на сторону доски, и когда освободилось место и выпря­мили эти коченеющие ноги, мне велели запрыгнуть внутрь. Мастеру Джорджи нужно было сесть на козлах с мальчишкой, чтоб ему объяснять дорогу. Мне не очень нравился этот план, но я не успела высказаться, дверь захлопнули, закрыли на засов, и мы с мистером Харди погрузились во тьму, непроницаемую, как мо­гила.

Нас трясло и мотало, потому что фургончик был хлипкий, а конь здоровенный. Мне пришлось вытя­нуть ноги поперек мистера Харди и как следует прида­вить его, чтоб не коробился. Когда колеса попадали на рытвины, нас прямо подбрасывало на воздух. Когда за­ворачивали за угол, что-то острое меня ударило в грудь. Моя рука в темноте узнала бедного ребеночка мистера Панча, я прижала деревянную щечку к своей и стала его колыхать, чтобы он не боялся.

Во тьме разные картины проплывали у меня в голо­ве. Миссис Харди и мисс Беатрис узнают страшную новость. Мисс Беатрис рыдает, но оплакивает скорей не несчастного своего отца, а себя, потому что теперь ей придется остаться со скорбящей вдовой и лопнет план удрать к морю. Миссис О'Горман винила за эти бредни исключительно образованность, никогда мисс Беатрис ни по чему такому диковинному не сохла, по­ка в пансион ее не услали. Миссис Харди лежит в по­стели и кличет доктора Поттера, чтобы принес ей портвейн. Но он и бровью не ведет, он слишком занят, он утешает мисс Беатрис, дорвался, наконец-то она у него в объятьях, и его дурацкое от счастья лицо сияет над ее дрожащим плечом. Я наливаю вина из кухонно­го ледника и несу миссис Харди; прежде чем пригу­бить бокал, она хватает меня за руку и бормочет с вы­пученными глазами: "Ты мой единственный истинный друг на всем белом свете". И я говорю: "Это мой долг", но потом соображаю, что это звучит суховато, и я при­бавляю: "Что вы, я с большим удовольствием".

Но на этом самом месте мистер Харди перекатился у меня под ногами. Я испугалась, как бы его не поцара­пало деревяшкой, хотя, конечно, мертвому телу не нужно защиты от стрел судьбы. Но все же я его подтя­нула за пиджак к себе поближе; я мастера Джорджи оберегала.

Слезы выступили мне на глаза, когда я подумала про миссис Харди, потому что я же понимала, что она любит своего мужа, что бы там сама она ни причитала, и, наверно, все между ними было иначе, когда они только-только поженились. Она умней его, и ей не по­нравилось, как он поет, и с этого, видно, у них и пошли разногласия. Миссис О'Горман рассказывала, что по­знакомились они на конских скачках в Индии, а там жарища такая, что мутятся мозги у людей и средь бела дня приходится закладываться в постель. Видно, вели­кая вещь - сила привычки, потому что миссис Харди не отучилась средь бела дня закладываться в постель в любую погоду.

Вдруг фургон рывком стал, непонятно вздыбился и попятился. Я услышала звон копыт по булыжнику, и ме­ня кинуло к двери. Потом нас еще подергало, потом на­кренило влево, и меня швырнуло вперед. Уж не знаю, где оказался мистер Харди, но мне было все равно. Я подтя­нула к подбородку коленки и все шепчу, шепчу, что Гос­подь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться.

Еще несколько минут мы помотались по ухабам, а потом встали как вкопанные. Засов отодвинули, и не успела я вывалиться, моргая от света, как мастер Джор­джи схватил меня за руку, увел в сторонку и стал шепо­том давать срочные указания.

- Перед домом карета, Миртл... пройди черным хо­дом и посмотри, где миссис О'Горман и слуги... пораз­ведай, в какой комнате мисс Беатрис...

Его дыханье так сладко щекотало мне ухо, а далеко, на горизонте, бежал, торопился поезд и длинная кляк­са дыма лезла из паровозной трубы.

- ... Возвращайся как можно скорей... да погляды­вай в сторону двора, вдруг этого идиота Поттера носит по саду. И чтоб ни одна душа тебя не увидела, а если по­падешься, ни слова не говори о том, что произошло.

- Не скажу, - ответила я.

- До дому вишь сколько еще тащиться, - вставил утиный мальчишка, - нам надо на чем-то его снести.

- Ни единого слова, - повторил мастер Джорджи с таким видом, как будто вся жизнь его зависит от это­го. - Ты поняла?

- Верьте мне, - сказала я. - Я буду нема как могила.

Сказала и побежала через свиную закуту сбоку от дома, обошла сторонкой свирепую, красноглазую, упертую в землю рылом свинью, перепрыгнула канаву перед забором.

Миссис О'Горман приковало к ее креслу, на голове был передничек для защиты от остатнего света. Она спала крепким сном, белый передничек вздувался и опадал от храпа, а рука сжимала кусочек тоста; пес, ут­кнувшись ей носом в колени, слизывал масло. Я слы­шала, как рядом, за стенкой, повариха со служанками стрекочут над стуком кастрюль. Одна вскрикнула: "Ой, да чтобы он...", другая провизжала: "Вот те крест".

Я прокралась по задней лестнице и заглянула в прихожую. Муха кружила, кружила под канделябром, и от этого ее жужжанья и диких кругов, а еще потому, что у меня грохало сердце, я не сразу услышала голоса в гостиной. Слишком близко я подойти боялась, дверь стояла приотворенная, и я на цыпочках подкралась к напольным часам, там затаилась и стала слушать. До меня долетали только обрывки разговора, а в них ни складу ни ладу.

- Правда, уверяю тебя... Всю дорогу домой. - Это мисс Беатрис говорила.

Тут другой голос, я его не узнала, сказал умоляюще:

- Нет, неужто он?.. Ты это знаешь наверное?

- Можешь на меня положиться... ну, посмотри мне в глаза...

- Заклинаю тебя, не поддавайся только сестрин­ским чувствам.

- Но это истинная правда, поверь. Остается при­менить чуть-чуть женской хитрости.

- Которой кое у кого предостаточно, - вставил мужской голос, голос доктора Поттера, с заметной до­садой.

Затем обсуждался какой-то званый чай, безумно, кажется, растревоживший ту невидимую незнакомку, потому что она воскликнула:

- И ты убеждена, что можно его будет уговорить?

Мисс Беатрис сказала:

- Можешь быть спокойна... хотя он вечно сидит уткнувши нос в книгу.

- О Господи, - был ответ, - не броситься ли мне сразу домой, поскорее прочесть хоть одну. - И тут обе они с мисс Беатрис покатились со смеху.

- Бедный малый, - мрачно сказал доктор Поттер. - Боюсь, что он обречен.

И тут широко распахнулась дверь, и прихожая на­полнилась шелестом юбок. Меня как ветром выдуло из-за часов и швырнуло в платяной шкаф.

Целую вечность они стояли у парадной двери, це­ловались и сюсюкали, хотя мисс Беатрис, я не сомне­валась, это уже надоело. Голос у нее заметно прокис, и вскорости, когда вдруг на время умолк дождь, она объ­явила, что "милой Энни" лучше поторопиться к карете. Доктор Поттер предложил сопроводить ее по аллее, но вмешалась мисс Беатрис и сказала, что в этом нет осо­бенной надобности. И хлопнула дверь. Тишина теперь прерывалась только легкой возней. Потом доктор Поттер сказал: "Ты думаешь, кажется, что я каменный", и мисс Беатрис ответила: "По мне, так оно бы и лучше". И шаги отступили к гостиной, и я услышала, как затво­ряется дверь.

Я сдернула с крючка тот мастера Джорджи плащ на меху и бросилась вниз по лестнице, по коридору, во двор. Плащ стегал по штокрозам у стенки сортира, сбивал и пускал по ветру завялые лепестки. Сад стем­нел, тени путались у меня под ногами. Я не рассчитала ширину канавы, угодила прямо в грязную глубь. И, вся забрызганная, метнулась через поле, туда, где меня ждал фургон Панча и Джуди.

Утиный мальчишка сидел на пригорке задрав голо­ву, а мастер Джорджи изучал то багровое пятно у него на губе. Видно, чтобы отвлечься, изображал из себя доктора. Я подошла, он выхватил у меня плащ и хоть бы слово сказал, а ведь пола-то намокла. Не поблагода­рил, не обругал - даже обидно, мне что выговор, что похвала, все равно, только бы он заметил, что я сущест­вую на свете. Я сказала, что гостья ушла, а мисс Беатрис с доктором спорят в гостиной. Отчета о миссис Харди не требовалось, сон был ее обычным вечерним делом.

- Миссис О'Горман, - я сказала, - слегка вздрем­нула и едва ли встрепенется раньше чем через полчаса.

- Что за гостья? - он спрашивает.