- Нет простите, у вас такой иногда вид, словно вы хотите сказать: вот, мол, теперь уж не прежнее житье. Ан и ошибаетесь! Разве, имея тридцать тысяч ливров дохода, вы были богаче? Вас обворовывали, грабили, а вы и ведать ничего не ведали. А нынче все необходимое у вас есть, и жуликов бояться нечего: всякий знает, что вы луидоры под тюфяком не прячете. Было у вас десять человек прислуги, все, как один, обжоры и пьяницы, - одно слово, парижская челядь! А нынче у вас только господин Сильвен Шарассон. Правда, тоже порядочный лентяй и обжора! - Последние слова Жанилла произнесла погромче, чтобы их мог услышать на кухне Сильвен. Затем она добавила, понизив голос: - Но его дурачества вас только смешат, и, если он что и разобьет, вы не сердитесь, вам даже приятно, что не вы самый неуклюжий в доме. Было у вас несколько выездов, да только лошади вечно стояли нечищеные, неухоженные, для езды не пригодные. А нынче у вас старушка Искорка - на всем свете лучшей лошадки не сыщешь. Чистенькая, выносливая - глаз радуется! А уж неприхотлива! И сухой лист жует, и камыш - что твоя коза! А наши козы! Где еще такие красавицы найдутся? Обе что твоя лань! Молоко превосходное, а забавницы какие, попрыгуньи - знай скачут среди развалин! Вот вам и развлечение по вечерам. А винный погреб? Был он у вас полнехонек, да ваши мошенники лакеи потягивали винцо в свое удовольствие, вам же одни опивки доставались. А нынче пьете вы кларет, полезное прохладительное местное винцо, - оно и в прежнее время было вам по вкусу, и если я сама догляжу, так оно прозрачное получается, как ключевая вода, от него и резей в желудке не бывает. Одеждой вы, что ли, недовольны? В прежние времена гардероб ваш моль поедала, и жилеты выходили из моды раньше, чем вы их успевали надеть: вы ведь никогда наряжаться не любили… Нынче, правда, у вас только и есть, что самое необходимое: легкая одежда на лето да теплая на зиму. Наш деревенский портной прекрасно на вас шьет и никогда нигде не обузит. Сознайтесь-ка, сударь, что все к лучшему! Забот у вас нет, вы просто счастливчик! Я уж не говорю о другом: дочка у вас красавица, и она счастлива, что живет подле вас!..
- И еще со мной моя несравненная Жанилла, которая день и ночь готова печься о счастье ближних, - весело подхватил растроганный господин Антуан. - Ну что ж, ты права, Жанилла! Я и раньше знал, что ты всегда права. Обидно, когда ты в этом сомневаешься. Я был несправедлив: сам вижу, что судьба меня балует. И когда бы не тайная забота, о которой ты знаешь, - хорошо, что ты не упомянула о ней, - мне ничего больше от жизни не надо. Что ж, пью за твое здоровье, Жанилла! Ты говорила словно по писаному. И за ваше также, господин Эмиль! Вы богаты и молоды, образованны и рассудительны - вам нечего завидовать другим, но пожелаю вам такой же счастливой старости, как моя, и таких же сердечных привязанностей! Впрочем, довольно толковать о себе, - добавил господин Антуан, ставя кружку на стол - Не следует забывать и о наших друзьях. Вспомним о лучшем из них - после Жаниллы, конечно, - поговорим о Жане Жапплу и его делах.
- Ну что ж, поговорим! - раздался чей-то зычный голос, заставивший всех вздрогнуть.
Обернувшись, господин Антуан увидел на пороге комнаты Жана Жапплу.
- Как, Жан, средь бела дня?! - воскликнул изумленный хозяин.
- Да, среди белого дня и к тому же через главные ворота, - ответил плотник, утирая лоб. - Ну и бежал я! Скорей, матушка Жанилла, глоток вина - я задыхаюсь от жары!
- Бедняжка Жан! - воскликнула Жильберта, поспешно захлопывая двери. - Так за тобою гнались? Куда бы тебя спрятать? Ведь могут прийти за тобою и сюда!
- Да нет же, нет! - сказал Жан. - Нет, моя милая крошка! Незачем запирать двери, никто за мною не гонится. Я принес добрую весть, потому-то и спешил: я свободен, счастлив, спасен!
- Бог мой! - воскликнула Жильберта, обхватив своими прелестными ручками запыленную голову Жана. - Значит, моя молитва услышана! Я так молилась за тебя нынче ночью!
- Ангелочек мой небесный! Вот ты мне радость и вымолила, - сказал Жан; он не успевал отвечать на ласки Жильберты, на расспросы Антуана и Жаниллы.
- Да скажи ты наконец, кто вернул тебе свободу и покой? - продолжала Жильберта, после того как плотник залпом осушил кружку плохонького виноградного вина.
- Никогда не догадаетесь; а ведь он взял меня на поруки и штраф заплатит. Ну-ка! Держу пари, что не угадаете!
- Священник из Кюзьона? - колебалась Жанилла. - Человек он хороший, только вот проповеди у него немного путаные. Но он не так богат.
- А ты как думаешь, Жильберта? - спросил Жан. - Кто же это, по-твоему?
- Должно быть, госпожа Роза, сестра нашего приходского священника. У нее доброе сердце… Но ведь она не богаче брата.
- Еще бы! Где ей!.. А вы, господин Антуан?
- Теряюсь в догадках, - ответил владелец замка. - Да говори же скорее, не томи нас.
- Держу пари, что я угадал, - воскликнул Эмиль. - Готов поспорить, что это отец! Я с ним беседовал и знаю, что он хотел…
- Простите, молодой человек! - перебил его плотник. - Не знаю, чего хотел ваш папаша, но зато отлично знаю, чего не хочу я: не хочу ни в чем обязываться человеку, который чуть меня в тюрьму не упрятал, когда я отказался принять его великие благодеяния, а условия он ставил жесткие… Благодарствуйте! Вас я уважаю, но отца вашего… Не будем о нем говорить! Никогда больше не будем о нем говорить!.. Ну, так кто же? Так и не догадались? А что бы вы сказали, если б я назвал господина де Буагильбо?
Эмиль уже не впервые слышал это имя. Господина де Буагильбо считали в Гаржилесе одним из богатейших местных землевладельцев. На обитателей Шатобрена имя маркиза произвело такое же действие, как если бы через них пропустили электрический ток. Жильберта вздрогнула; Антуан и Жанилла переглянулись, не в силах вымолвить ни слова.
- Это вас, кажется, удивляет? - спросил плотник.
- По-моему, этого быть не может! - ответила Жанилла. - Насмехаешься ты, что ли? Господин де Буагильбо, наш общий враг!
- Зачем так говорить? - возразил господин Антуан. - Господин де Буагильбо никому не враг; он всегда рад ближнему сделать добро, а уж никак не зло!
- Я не сомневаюсь, что он способен на доброе дело, - сказала Жильберта, - я ведь говорила тебе, матушка. Он просто несчастный человек, это по лицу видно. Но…
- Ты его не знаешь, и не тебе о нем судить! - возразила Жанилла. - А ну-ка, Жан, расскажи, каким это чудом ты сумел к нему подойти? Ведь более холодного и черствого гордеца на всем свете нет!
- Всему помог случай, или, вернее господь бог, - ответил плотник. - Шел я лесом, вдоль владений маркиза, - они отделены от того места только живой изгородью да небольшой канавкой. Гляжу поверх кустов и любуюсь: до чего в парке красиво, уютно, чисто, какой во всем порядок! Иду и думаю: вот в этом парке, да и в замке бывал я словно у себя дома; и так вдруг мне взгрустнулось… Я ведь работал там без малого лет двадцать и к маркизу относился по-дружески. Он, правда, любезностью никогда особенной не отличался, но в те времена нередко бывал в хорошем расположении духа. Однако ж лет двадцать нога моя туда не ступала, и после того, что между нами произошло, у меня бы нипочем смелости не хватило попросить у маркиза пристанища.
Размышляю я так, вдруг слышу конский топот и вижу: два стражника прямо на меня скачут. Они меня еще не приметили, но, пересеки я им дорогу, увидели бы непременно, да и знакомы со мною слишком уж хорошо. Где тут долго раздумывать? Пробрался я сквозь изгородь, проскользнул, как лиса, между кустов и очутился в парке Буагильбо, вытянулся вдоль ограды и лежу тихонечко; а стражники едут по дороге и даже не обернутся в мою сторону. Только они немного отъехали, я встал и хотел улизнуть тем же путем, каким пришел, вдруг чувствую - кто-то меня хвать за плечо! Оборачиваюсь и сталкиваюсь нос к носу с господином де Буагильбо; лицо у него грустное, а голос замогильный:
"Ты что здесь, говорит, делаешь?"
"Черт побери! Вы же видите, маркиз, - прячусь!"
"А почему?"
"Потому что стражники рядом".
"Ты, значит, преступник?"
"Ну да! Поймал двух кроликов да зайца застрелил".
Вижу я, что много расспрашивать он меня не собирается, и быстро изложил ему мои злоключения, потому что вы сами знаете, какой это человек: у него голова чем угодно занята, только не тем, о чем ему толкуют. Просто не знаешь, слушает он или нет: вид у него такой, словно он вовсе и не слышит. Давненько я его не видал, ведь он сидит у себя в парке безвылазно, словно крот в норе, - к нему и не доберешься! Показалось мне, что он сильно постарел, ослаб, хоть и держится прямо, как тополь, но исхудал до того, что совсем прозрачный стал, а борода побелела, будто у старого козла. Больно мне было на него глядеть, да и досадно: я с ним говорю, а он как будто и не слышит, знай выдирает сорняки скребком, с которым никогда не расстается. Я иду за ним по пятам и все толкую про мои невзгоды - не затем, чтобы о помощи просить, об этом я и не думал, а просто чтобы убедиться, сохранил ли он ко мне хоть немного дружеского расположения. Наконец оборачивается он в мою сторону и говорит, не глядя на меня:
"А почему ты не просил, чтобы за тебя поручился кто-нибудь из деревенских богачей?"
"Черт побери! - отвечаю я ему. - Нет больше в Гаржилесе богачей".
"А господин Кардонне, который там недавно поселился?"
"Этот хоть и богат, да ведь он мэр - он-то и хочет меня арестовать".
Минуты три, не меньше, он молчал; я уж думал, он обо мне забыл, и собрался уходить; вдруг он говорит:
"Почему же ты ко мне не пришел?"
"Вот еще! - выпалил я. - Вы сами знаете почему".
"Нет, не знаю".