Ладвеню. Отныне путь мой будет лежать вдали от дворцов, и я не стану больше беседовать с королями . (Поворачивается и решительно выходит из комнаты так же, как он в нее вошел.)
Карл (провожая его до дверей, кричит ему вслед). Тем хуже для тебя, святоша! (Возвращается на середину комнаты и говорит с иронией.) Забавный тип! Как он сюда попал? Где мои слуги? (В нетерпении подходит к постели и вертит трещотку. Порыв ветра, ворвавшийся в окно, беспокойно шевелит занавеси. Свечи гаснут. Он кричит в темноту.) Эй, вы! Ступайте сюда и затворите окна. (Вспышка зарницы освещает стрельчатое окно. В нем виден чей-то силуэт.) Кто здесь? Кто это? На помощь! (Гром. Карл вскакивает в постель и прячется под одеялом.)
Голос Жанны. Спокойно, Карлуша, не бойся! Чего это ты расшумелся? Все равно тебя не услышат. Ты ведь спишь. (Она неясно видна в зеленоватом сиянии возле кровати.)
Карл (выглядывая из-под одеяла). Жанна! Ты – привидение, а, Жанна?
Жанна. Едва ли даже и привидение, Карлуша. Разве бедная сожженная девушка может кому-нибудь привидеться? Я только сон, который тебе снится. (Свет становится ярче, теперь они оба явственно видны. Карл садится.) Э, да ты постарел, милый.
Карл. Я стал старше. Я и в самом деле сплю?
Жанна. Ты заснул над этой глупой книжкой.
Карл. Вот смешно!
Жанна. А то, что я умерла, разве не смешно?
Карл. А ты и правда умерла?
Жанна. Мертвее не бывают, парень.
Карл. Подумайте! А тебе было больно?
Жанна. Что именно?
Карл. Когда тебя жгли.
Жанна. Ах, это! Хорошенько не помню. Сначала, кажется, было больно, а потом все спуталось, я была уже не в себе… Но ты-то не вздумай играть с огнем, не воображай, будто не обожжешься! Как ты тут жил?
Карл. Да не так уж плохо. Можешь себе представить – ведь я теперь хожу в походы, выигрываю сраженья… Лезу в ров, по пояс в грязи и крови, а потом по крепостной лестнице, под градом камней и потоками горячей смолы. Совсем как ты.
Жанна. Не может быть! Неужто я и вправду сделала из тебя мужчину?
Карл. Теперь я – Карл Победоносный. Пришлось стать храбрым. Из‑за тебя. Да и Агнесса тоже вселила в меня немножко мужества.
Жанна. Агнесса? Какая такая Агнесса?
Карл. Агнесса Сорель. Женщина, в которую я влюбился. Она мне снится часто. А вот ты мне раньше ни разу не снилась.
Жанна. И она умерла, как я?
Карл . Да. Но она была не такая, как ты. Она была красивая.
Жанна (смеясь от всего сердца). Ха-ха! Да, меня никто не мог назвать красоткой. Я была грубая, ничего не попишешь: такое уж наше солдатское дело. Лучше мне было бы сразу родиться мужчиной. Вам бы со мной было меньше хлопот. Но я парила в облаках, и будь я даже мужчиной, все равно не дала б вам покоя, покуда вы копошились в пыли. Ты мне расскажи, что тут у вас случилось после того, как вы, умники, не придумав ничего лучшего, превратили меня в кучку пепла?
Карл. Судебная палата объявила, будто твои судьи были злобны, продажны, нечестивы, пристрастны.
Жанна. Они-то? Ничего подобного. Такие же честные, но жалкие идиоты, как и все, кто сжигает людей только за то, что они лучше их самих.
Карл. Приговор твой отменен, уничтожен, аннулирован и опровергнут, признан никогда не существовавшим, не имевшим ни цели, ни смысла.
Жанна. Да, но меня-то сожгли! Разве они могут меня оживить?
Карл. Вряд ли они поторопились бы тебя оживлять. Но они постановили воздвигнуть на том месте, где был твой костер, красивый крест, в знак вечной памяти и спасения твоей души.
Жанна. Память и душа делают крест святым, а не крест освящает память и душу. (Отворачивается, словно забыв о его присутствии.) Я переживу этот крест – меня будут помнить и тогда, когда люди забудут, где стоял город Руан.
Карл. Опять ты со своим самомнением! Ничуть не переменилась. Могла бы сказать мне спасибо за то, что я восстановил наконец справедливость.
Кошон (появляясь в окне). Лжец!
Карл. Вот благодарю вас!
Жанна. Уж не Пьер ли это Кошон? Как ты поживаешь? Здорово тебе везло с тех пор, как ты меня сжег?
Кошон. Нет справедливости на земле.
Жанна. Все еще мечтаешь о справедливости? Погляди, что твоя справедливость сделала со мной. Но ты-то жив или помер?
Кошон. Умер. Обесчещен. Меня преследовали и в могиле. Посмертно отлучили от церкви, выкопали мой труп и бросили в яму.
Жанна. Твой труп не страдал от лопаты так, как страдало мое живое тело от огня.
Кошон. Но то, что они сделали со мной, наносит удар авторитету правосудия разрушает веру, подрывает устои церкви. Когда невинных убивают именем закона и причиненное им зло пытаются исправить клеветой на прямодушных, тогда земная твердь под ногами у людей и духов превращается в трясину…
Жанна. Ладно, Пьер, надеюсь, что люди станут лучше, вспоминая обо мне. А они, может, и не запомнили бы меня, если бы ты меня не сжег.
Кошон. Но они будут помнить не только о тебе, но и обо мне. Во мне они будут видеть, как зло торжествует над добром, ложь над правдой, жестокость над милосердием. Мужество будет пробуждаться при мысли о тебе и никнуть при мысли обо мне. Но, видит Бог, я делал то, что считал нужным, и не мог поступить иначе.
Карл (вылезая из-под одеяла и горделиво усаживаясь на краю кровати). Ну да, это вы, высоконравственные люди, всегда причиняете больше всего неприятностей. Возьмите меня. Я не Карл Добрый, не Карл Мудрый и не Карл Храбрый. Почитатели Жанны могут назвать меня даже Карлом Трусливым за то, что я не вытащил ее из огня. Но я причинил вреда куда меньше вас. Вы выдумываете, как бы вам весь мир поставить дыбом, а я принимаю его таким, как есть, и крепко стою на земле обеими ногами. Скажите, был ли когда-нибудь во Франции лучший король? В своем, конечно, роде.
Жанна. Ты, Карлуша, и в самом деле король? Разве англичане ушли?
Дюнуа (выходя из‑за панно слева от Жанны. В этот миг свечи загораются снова и бросают веселые блики на латы и камзол Дюнуа.) Я сдержал свое слово. Англичане ушли.
Жанна. Благодарение Богу! Теперь моя прекрасная Франция стала райской землей. Расскажи мне, как ты сражался, Жак. Ты вел в бой войска? До последнего вздоха?
Дюнуа. Я не умер. Тело мое почивает мирным сном в моей постели, но дух мой с тобой.
Жанна. Но ты дрался по-моему, Жак? Рискуя жизнью и смертью, с сердцем, полным душевного подъема, хоть и смиренным, и лишенным всякой злобы, с одною мыслью о Франции свободной и французах счастливых… Ты воевал по-моему, Жак?
Дюнуа. Я воевал как мог, чтобы победить. Но победа приходила, когда я воевал по-твоему, Жанна. Ты была права, девочка. Может, я не должен был позволять попам тебя сжечь, но я был так занят войной и не хотел лезть в церковные свары. Да и кому было бы легче, если бы нас сожгли обоих?
Кошон. Ну да, вините во всем священников. Меня уже не тронут ваши похвалы и порицания, и потому говорю вам, что мир спасут не священники и не солдаты, а Господь и Его святые. Воинствующая церковь послала эту женщину на костер, но пламя ее костра обратилось в сияние церкви торжествующей.
Часы бьют три четверти. Грубый мужской голос поет солдатскую песню.
Трам пам пам пополам
Солонину я вам дам.
Не тяни кота за хвост,
Поспешай за ней на мост.
Отодвинув занавес, входит довольно разбойничьего вида английский солдат.
Дюнуа. Какой бездарный трубадур научил тебя этой дурацкой песне?
Солдат. И вовсе не трубадур. Мы сами сочинили ее на ходу. Мы не благородные господа и не трубадуры. Наша песня, можно сказать, народная, она от сердца. Смысла чуть, а шагать помогает. Слуга покорный, господа и дамы. Кто тут поминал святого?
Жанна. А ты разве святой?
Солдат. Да, госпожа, прямехонько из ада.
Дюнуа. Святой в аду?
Солдат. Да, ваше превосходительство. Меня отпускают на день в отпуск. Каждый год. Награда за доброе дело, которое я совершил.
Кошон. Негодяй! Неужели за всю свою жизнь ты совершил только одно-единственное доброе дело?
Солдат. Право, не знаю, не считал. Но это дело мне зачли.
Карл. Какое же именно?
Солдат. Да ерунда, сущая ерунда, вы даже не поверите…
Жанна (прерывает его, подходя к кровати, на которую она усаживается рядом с Карлом). Он связал две палочки и дал их одной бедной девушке, которую собирались сжечь.
Солдат. Верно. Кто тебе это сказал?
Жанна. Неважно. А ты бы ее узнал, если бы встретил снова?