Примерно спустя час Кэтрин пошла в свою комнату. Она спала в противоположном от Салли крыле дома. Раздевшись, она отправилась в халате в ванную и приблизительно четверть двенадцатого вернулась; когда закрывала дверь, ей послышалось, что по.лестнице вверх подымаются Херн и Рискоу, но она в этом не уверена. До того времени она не видела и не слышала Салли.
Тут Кэтрин замолкла, Далглиш ждал терпеливо, но со все растущим интересом. В углу кабинета в полной тишине сержант Мартин перелистнул страницу блокнота, искоса глянув на шефа. Может, он ошибается, но у старика уже начало покалывать в пальцах.
– Слушаю, мисс Бауэрз, – безжалостно торопил Далглиш.
Свидетельница храбро продолжала:
– Боюсь, что эта часть моего рассказа может показаться вам весьма странной, но тогда мне казалось все естественным. Как вы понимаете, сцена перед ужином поразила меня. Я не могла поверить, что Стивен и эта девчонка помолвлены В конце концов, не он предал огласке новость, и на какое-то мгновение мне даже показалось, что он вообще не делал ей предложения. Ужин, как вы можете себе представить, прошел ужасно, потом все вели себя так, будто ничего не произошло. Конечно, Макси никогда не выдают своих чувств, но миссис Рискоу ушла с Херном, и не сомневаюсь, они отвели душу – все обсудили и придумали, что можно предпринять. Но никто не сказал мне ни слова, хотя в каком-то смысле это больше всего касалось меня. Я думала, миссис Макси поговорит со мной после того, как ушли двое гостей, но потом поняла, что она не намерена этого делать. Когда я поднялась к себе в комнату, мне стало ясно, что, если я ничего не предприму, то и никто палец о палец не ударит. Не могла я просто лежать у себя всю ночь, не узнав все до конца. Я должна выяснить правду. Само собой напрашивалось – спросить у Салли. Я думала, если нам с ней поговорить с глазу на глаз, я все улажу. Понимала, что уже поздно, но у меня оставался один-единственный шанс. Я пролежала какое-то время в темноте, но, приняв решение, я включила свет и посмотрела на часы. Без трех минут двенадцать. Мне в моем состоянии показалось, что не так уж поздно. Надела халат, взяла карманный фонарик и отправилась к Салли. Ее дверь была заперта, но свет в комнате горел – пробивался из замочной скважины. Я постучала в дверь и тихонько позвала ее. Дверь очень плотная, вы, верно, заметили, но она должна была услышать меня, потому что я тут же уловила, как щелкнула задвижка, свет в замочной скважине погас – она, видно, встала подле нее. Я постучала и снова позвала ее, но сомнений не было – она не собиралась пускать меня; и я пошла к себе. По пути я вдруг поняла: во что бы то ни стало я должна повидать Стивена, я не могла представить себе, что лягу, ничего не узнав. Я думала – он, наверное, ждет меня, хочет поделиться, обо всем рассказать, но самому прийти ко мне неловко. И вот я свернула от своей двери к его. Свет был погашен, я тихо постучала и вошла. Мне казалось, что стоит мне только увидеть его, и все уладится.
– И что же? – спросил Далглиш. Время бодрой уверенности кончилось.
В ее некрасивых глазах была боль, ошибки быть не могло.
– Его не было там, инспектор. Кровать была постелена на ночь, но его не было. – Она попыталась было вести себя как прежде и улыбнулась ему вымученной, Неестественной улыбкой. – Теперь-то я знаю, что он сидел у Боукока, но тогда это меня подкосился:.
– Представляю себе, – мрачно согласился Далглиш.
Спокойствие начало покидать ее, только когда Далглиш принялся неторопливо задавать вопросы, касающиеся помолвки ее сына. Но и тут – скорее раздражение, чем страх изменили ее голос. Далглиш понимал, что вежливые извинения, которыми он предварял обычно щекотливые вопросы, не сработают, уж лучше прямые вопросы.